Читать книгу Сказки Освии. Два брата - Татьяна Бондарь - Страница 4

Когда я проснулась, было утро. Тряска прекратилась, а это могло означать только одно – карета стояла. Снаружи кто-то громко говорил и смеялся. Почтальоны шли выгружать письма. Я дернулась, подскочила и посмотрела на мешки, они выглядели нетронутыми и были завязаны, как и прежде, секретным почтовым узлом. Я вздохнула с облегчением, хоть этой проблемы мне удалось избежать. Связываться с почтальонами совсем не хотелось. Между тем никаких признаков вчерашнего присутствия кота тоже не было. «Будто приснилось, – подумала я. – Даже шерсти нигде не осталось».

Коротко стриженный, маленький бодрый мужчина с усиками открыл дверцу. Он был в специальной форме служителя королевской почты, и, как и все его коллеги, явно этим гордился. Синяя рубашка с вышитым на рукаве конем, символизирующим скорость, ему шла. Именно она превращала невзрачного мужчину в завидного жениха. Многие девушки мечтали о таком браке. Почтальоны получали хорошее жалованье и пользовались уважением в обществе. Но беря себе в мужья работника королевской почты, стоило понимать, что ради своего дела он может бросить даже свою невесту одну в первую брачную ночь, для того чтобы поскакать по срочному заданию на край света. Причем не потому что больше некому скакать, а просто из преданности работе.

– Выходи, приехали, – сказал усатый, доставая из кареты тот самый бархатный мешок, в котором вчера рылся кот.

Он не заподозрил, что мешок вскрывали. С чувством невероятного восторга и благоговения, на вытянутых руках, проявляя к нему куда больше уважение, чем ко мне, понес его в здание почты на сортировку. Я выглянула из кареты, кота не было видно и здесь. Кругом суетились люди в синей форме с лошадьми на рукавах. Почтовое здание было двухэтажным и, похоже, самым большим и значимым в этом городе. Городок был небольшой, провинциальный, но почта, как всегда, была на высоте.

Я осмотрелась и увидела в стороне тощего высокого подростка. Это был мой старший двоюродный брат Мартин. Он стоял, сутулясь и нервно глядя по сторонам, как дворняга, готовая в любой момент получить пинок в живот. Если бы он встал ровно и был не таким худым, то показался бы настоящим великаном. Узнать его было не так-то просто. Когда я его видела в последний раз, он был нахальным, злым забиякой. Я хорошо помнила его. Это именно он, играя со своими братьями, придумал запереть меня в чулане, а потом увлекся новой игрой и забыл выпустить. Это именно он намазал мне царапину на ноге настойкой очередки, после чего я наболтала тете такого, что она меня выгнала из дома и сказала больше никогда сюда не возвращаться. Впрочем, вряд ли я могла отозваться о ней хуже, чем она того заслуживала. Но с тех пор я не была в ее доме ни разу, как она и хотела.

Когда брат увидел меня, я почувствовала, что он сильно трусит и будто стесняется. Внезапная волна мелкого злорадства поднялась во мне, и я на всю улицу крикнула, привлекая всеобщее внимание:

– Кузен Мартин!

Он завертел головой, оглядываясь и оценивая, много ли людей смотрят на нас. Когда понял, что смотрят все, ссутулился еще больше, я даже подумала, что скоро его голова спрячется в собственном кармане. Довольная своей выходкой, я шагнула из кареты с высоко поднятой головой и пошла к нему походкой номер три (вышагивающий павлин). Это произвело неизгладимое впечатление на жителей небольшого провинциального городка, в котором так ходили разве что петухи, обхаживающие куриц, да самодовольные почтальоны после удачного рабочего дня. Пожалуй, она произвела бы еще больший эффект, если бы мне не пришлось подволакивать за собой чемодан.

Боковым зрением я увидела, как из открытого рта отдыхающего в стороне кучера выпала цигарка. Тут желание мстить брату покинуло меня, и я почувствовала себя так же неловко, как и он. Я перешла на обычный шаг, у которого не было ни названия, ни порядкового номера, потому как он был незаслуженно исключен из списка походок для «благородных девиц».

Кузен покорно принял мой чемодан и молча поспешил прочь, делая вид, что не знает меня. С моим чемоданом в руках это выглядело еще глупее, чем «вышагивающий павлин», ранее представленный мной. Мне пришлось идти быстро, так как молчаливый кузен почти убегал прочь с почтовой площади.

Когда мы ушли с центральных людных улиц и оказались ближе к тихой окраине, он остановился, повернулся ко мне и сказал:

– Ты, Лисичка, пожалуйста, при матушке так себя не веди, она не любит… э-э-э-э, – он замялся, ища подходящее слово, описывающее, что же именно не любит его матушка, так его и не нашел и закончил беспомощным: – Ну ты сама знаешь.

Я не знала. Но в его совете совсем не было злобы, только желание помочь. Это меня так ошарашило, что остаток дороги я шла задумавшись.

Мы дошли до маленького жалкого домика в конце длинной улицы. Он был давно не крашен и не чинен, забор покосился, палисадник зарос крапивой и лопухами выше человеческого роста.

Подходя к нему, я с сожалением почувствовала, что тетушка Котлета запугала в этом доме всех, да еще и парочку соседей в придачу. Сама она стояла на пороге с неизменной гулькой-котлетой на голове и зло смотрела на нас.

– Приехала, наконец, – выдавила она вместо приветствия и ушла в дом, больше ничего не сказав.

Мне и до этого было известно, что тетя рада мне не будет, но все равно стало неприятно. Еще неприятнее было то, что в качестве спальни мне отвели тот самый чулан, о котором я уже упоминала, где сейчас хранились швабры, метлы и пауки. Все это мне пришлось выносить самой. Когда, наконец, чулан был пуст и более или менее очищен от пыли, я достала из своего чемодана старое одеяло, бросила его на пол и легла сверху, попытавшись вытянуться во весь рост. Вытянуться не получилось, ноги уперлись в одну стенку, а голова в другую.

– Да уж, не дворец. В карете и то попросторнее было, – сказала я сама себе.

Я провозилась с наведением порядка до вечера. Ни на обед, ни на ужин меня никто так и не позвал, и я поняла, что лягу спать голодной.

Тетя Котлета была мастером по унижению, притеснению и крику. Она умела орать на каждого из своих шести несчастных сыновей по отдельности, вместе и небольшими группами. Они все, от старшего Мартина до младшего Дэвида, будто пригибались от ее оглушительных воплей.

Странным было то, что она не трогала меня – скрипела зубами, но не трогала. Я знала, что это не просто так, что она преследует какую-то свою цель. Возможно, для меня она приготовила нечто особенное, например, решила заморить голодом, потому что на следующий день я опять осталась без завтрака. С утра пораньше она отправила меня работать в огород, где я и пробыла до вечера. Было начало лета, и мне удалось найти листья щавеля и пару недозрелых ягод, которыми я и пообедала.

Вечером я чуть живая, очень грязная и голодная доползла до своей каморки и упала на одеяло.

– Ну у тебя и родственнички! – раздался из угла знакомый голос.

– Вряд ли у тебя лучше, – лениво ответила я, от усталости мне даже было все равно, откуда здесь взялся кот. – Ты меня преследуешь, что ли?

– Теперь да. Я решил, что ты можешь не согласиться взять меня к себе в новый дом, поэтому проследил за тобой вчера от самой кареты до этого места. Теперь ты от меня не избавишься, даже если захочешь. Кстати, твоя походочка номер три – высший класс, я чуть не лопнул от смеха.

– Тетка сначала сожрет тебя, а потом меня. И что касается первого пункта – правильно сделает, – обиделась я на реплику про походочку.

Кот мое предупреждение не воспринял всерьез, потому как остался лежать на прежнем месте. Зря он это, я говорила почти серьезно.

К счастью, в этот вечер меня позвали к ужину. Видно, чтобы получить постную кашу в доме тетки Котлеты, нужно было прежде отпахать день в огороде на ее благо.

За столом уже сидели шесть двоюродных братьев, высаженные по возрасту. Первым справа сидел Мартин. Рядом с ним – Джон и Артур. По другую сторону – Викар, Сим и Дэвид. Тетка, конечно же, села во главе стола. А мне, я так поняла, предназначалось тесниться за младшими тремя братьями. Все они отчаянно боялись любимую матушку и не менее отчаянно стеснялись меня. Я увидела их страх в цвете, что случалось нечасто, обычно я его просто чувствую. Но сейчас он прямо-таки пульсировал красивым зеленоватым цветом. «Замечательный оттенок, – отметила я. – Когда-нибудь сошью себе такое платье».

– Ты опоздала, – ядовито заметила тетка.

Было видно, что она очень старается держать себя в руках. Ее мелкие зубы точно склеились, чтобы случайно не выпустить рвущиеся наружу проклятья. Но ей и не нужно было говорить, я видела ее гнев, еще не выйдя из своей каморки. Тетка об этом знать не могла. Я даже родителям не рассказывала, что вижу чужие эмоции, так что можно не стараться их прятать.

– Если опаздываешь – значит, не хочешь есть, такие правила в этом доме, – выдавила из себя тетка.

– Я не ела два дня, и если не поем сейчас, то упаду в голодный обморок и завтра не смогу работать.

Я взяла предназначенный для меня стул, нагло передвинула его во главу стола, прямо напротив тетки, ехидно улыбнулась и плюхнулась на него прежде, чем она успела сказать что-то еще. Я решила, что сегодня поем, даже если Котлета меня будет пытаться за ноги оттащить от еды. Тетка тащить за ноги меня никуда не стала. Она таращила свои злые выпуклые глазищи. Я, будто не замечая, что меня старательно испепеляют взглядом, взяла ложку и приготовилась вплотную заняться серой слизью на тарелке, громко именуемой кашей. Зубы Котлеты скрипнули, и она зыркнула так, что ложка выпала из моих рук. Нет, это не я испугалась ее гнева, скорее, ложка больше не смогла выносить такой напор ненависти и решила спрятаться от него в глубинах моей тарелки. Похоже, я недооценила теткины способности. Может быть, она и смогла бы меня выгнать из-за стола.

– Помолимся богине, Хранительнице Весов, дарующей нам жизнь и пищу каждый новый день, как это делают во всех хороших семьях, – Котлета молитвенно сложила руки, не переставая таращиться на меня, и сыновья последовали ее примеру.

Молитва была долгой, и я успела подумать, что могу так уж усердно не благодарить Хранительницу Весов, ведь вчера и позавчера еды она мне не даровала. Тетка Котлета испытывала терпение самой Хранительницы такими затяжными молитвами не меньше, чем мое.

Как и следовало ожидать, за это время и без того мерзкая на вид жижа успела остыть. Ложка увязла в ней плотно и основательно. Я попыталась достать ее оттуда, потянула за кончик и подняла вместе со всем, что было в тарелке. Каша слиплась в студенистый блин. Кое-как высвободив ложку, я принялась есть. Неаппетитное кушанье исчезло очень быстро. Тарелки братьев опустели вообще моментально. У них, похоже, было больше опыта борьбы с липкими субстанциями. Они, как и я, явно остались голодными. Взять со стола больше было нечего, даже кусочка хлеба не было, чтобы стащить его для вечно голодного кота дворянского происхождения. Уйти, пока тетка не доест, тоже оказалось нельзя. Мы так и сидели всемером, провожая каждую ложку теткиной каши голодными взглядами.

Наконец она встала, и я с облегчением вышмыгнула из-за стола и, сдерживаясь, чтобы не побежать, пошла к себе в каморку.

– Прости, кот, я тебе ничего не принесла, – виновато начала я, но запнулась на полуслове. Альберт лежал, обложенный колбасами, сыром и хлебом, и, как всегда, жрал.

– Видел я ваш семейный ужин, даже у моего братца атмосфера за столом получше будет. Как такую язву только Хранительница к себе не приберет.

– Ты где это все взял?

– Это из погреба старой ведьмы. Сама, наверное, ест под одеялом по ночам. Не стесняйся, бери.

На этот раз я с удовольствием взяла наворованное котом. Я не просто наконец-то наелась, а восстановила справедливость.

– Ешь, ешь, – приговаривал кот. – На одной постной каше до замка моего братца не доберешься.

– А кто твой брат?

– Я же уже говорил. Герцог Рональд, – недовольно поморщился он.

Я подавилась и закашлялась.

– Герцог Страх! – крикнула я громче, чем надо, и, опомнившись, зашептала: – Ты не говорил! Да если бы я знала, я бы близко тебя к себе не подпустила!

– Успокойся, говорил, просто не прямо, а намекал.

– Что же ты к нему сам из кареты не вышел, обманщик?

– Не вышел, потому что мне надо, чтобы он меня выслушал, а не убил на месте. Ты поможешь мне это устроить, и я от тебя отстану, а пока буду подкармливать, ты без меня здесь долго не протянешь.

Кот был прав насчет еды, и хоть я была сильно возмущена тем, что он мне сразу не сказал о своем родстве с самым страшным человеком в королевстве, я стала остывать.

– Я не смогу даже просто подойти к его замку. Меня убьют еще по дороге.

– Со мною не убьют.

– Да, с тобою, очевидно, не убьют. Сразу. Сначала будут пытать.