Читать книгу Дорога на Горностай - Татьяна Гавриловна Таран - Страница 10

После той новогодней ночи жизнь Дорохова преобразилась. Своё прощание с холостяцким статусом на втором курсе назвал «скоропостижной женитьбой по случаю нашей беременности». Инициатором всех отношений была Ирина, а сам он не сильно-то и сопротивлялся. В доме Самсоновых его принимали как будущего зятя – вопрос об отношениях, скреплённых печатью ЗАГСа, считался решённым. Молодые допоздна засиживались в комнате Ирины якобы для совместного изучения конспектов и подготовки к семинарам. Родители из деликатности в дверь не стучали. Под утро Сергей уходил из тёплой, гостеприимной квартиры, на цыпочках пробираясь к выходу. Дверь с английской защёлкой старался притянуть плавно, избегая шума в прихожей. И отправлялся на работу в музей, а оттуда уже на занятия.

Ирина сосредоточилась на своей главной задаче – «уж-замуж-невтерпёж» – и, как могла, воплощала в жизнь заветные белую фату и свадебный стол.

Дорохов, не ведавший в жизни материнской ласки, не знавший женщин ни в теории, ни на практике, таял от пышных форм однокурсницы.

Блины, испечённые тёщей Нинелью Фёдоровной, прикладывал цельным кругом к лицу и вдыхал их масляный аромат. И лишь затем, свернув блин треугольником, макал его в тарелку сметаны с сахаром. Раньше о такой сладкой жизни он мог только мечтать. А теперь – сказка: на ужин, а там и на завтрак.

Михаил Афанасьевич, отец Ирины, пытался делать строгое лицо. Но за одним из ужинов подвёл черту под вопросом о частых визитах студента:

– У нас декан говорил так: «Жениться разрешаю только после сдачи сопромата!» Так и быть, ты уже годишься. Разрешаю! – дал отцовское добро Михаил Самсонов.

Впрочем, обозначившийся и без его разрешения ребёнок в животе Ирины всё настойчивей требовал законности в своём рождении. Имя ему придумали заранее – Илья Сергеевич.

– Жить будете у нас. Нечего тратиться на съём жилья! – сразу после свадьбы объявил отец, до тех пор не одобрявший ночёвки студента в его квартире.

Но теперь уже что поделаешь? Официальный спутник дочери со статусом «зять».

Тесть работал в порту – управленцем среднего звена. Положение нового обитателя в своём доме он обозначил так:

– А на содержание жены зарабатывай сам. Переводись на заочное – устрою тебя в наш порт, в бригаду докеров. Увидишь настоящие морские причалы не на картинках учебников, а в реальности. Вот и соединишь теорию с практикой.

То было мудрое решение. Через три года после свадьбы в порту начались работы по реконструкции причалов. Сергей спросил о вакансиях у подрядной организации, занимавшейся ремонтом пирса, и ему предложили место инженера-гидротехника. Так недавний выпускник института устроился по специальности в тресте «МехГидроСтрой». А когда понадобились специалисты для помощи братскому народу Кампучии, пострадавшему от военного конфликта и режима «красных кхмеров», Сергей Дорохов попал в «элитную сборную» – команду из самых надёжных, сильных и ответственных работников – сразу по двум позициям: дипломированный гидротехник в настоящем – и опытный докер в прошлом.

И как новоиспечённый кандидат в члены партии.

Попасть в ряды Коммунистической партии Советского Союза было непросто. Красные корочки со страницами, разлинованными под будущую уплату членских взносов и надписью по верхнему краю «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» выдавали автоматически только рабочему классу. А для прослойки «интеллигенция» формировалась негласная очередь. Набирали из комсомольских активистов, непьющих, семейных – в общем, из благонадёжного списка. Сергей активистом не был, но по другим параметрам подходил вполне.

На комиссии в райкоме КПСС заседали члены бюро – уважаемые люди, увешанные наградами партийные ветераны. Вопросы задавались суровым тоном – мышь не проскочит, враг не пройдёт.

– Разделяешь ли ты генеральную линию Коммунистической Партии Советского Союза?

Молодой инженер, с усердием изучавший на лекциях математику и черчение, не мог себе представить, как можно разделить линию. Она же тонкая, на бумаге! Если только на отрезки? Но всем инженерам, независимо от факультета, в вузах того времени преподавали курс истории КПСС, и линия партии была уже вполне осязаемым понятием. Держаться за неё следует крепко – и колебаться лишь с нею вместе, если хочешь чего-либо достичь в жизни. На экзамен по истории Компартии Советского Союза он пришёл с учебником, засунув его под ремень брюк. Понятливый преподаватель сделал вид, что не слышит, как студент шелестит страницами под партой. И поставил Дорохову «хорошо», дабы не портить зачётку, усеянную пятёрками по техническим дисциплинам.

Поэтому Дорохов счёл, что его «хорошо» вполне разделяет ту самую линию, которой так интересуются партийные ветераны, и уверенно ответил:

– Да.

Следующий вопрос был о международном влиянии идей коммунизма.

– Кто сейчас руководит марксистко-ленинской партией в Германской Демократической Республике?

Здесь у Сергея был чёткий ответ. Кто же не знает Долорес Ибаррури, Луиса Корвалана, Густава Гусака, Фиделя Кастро и других руководителей компартий? Советская пропаганда убеждала свой народ, что идеи коммунизма охватывают огромные территории во всём мире.

Не знать ответ на такой вопрос было бы совсем странно. Ведь совсем недавно по телевизору показывали горячую встречу Генерального секретаря Брежнева и лидера немецких коммунистов Хонеккера на праздновании 30-летия ГДР. «Тройной Брежнев» – так назывался поцелуй, которым руководитель страны Советов удостаивал своих зарубежных коллег. По одному поцелую в каждую щёку, и ещё один, с искренним проявлением чувств международной дружбы – в губы. Достался он и руководителю Восточной Германии.

– Эрих Хонеккер! – без запинки ответил соискатель звания «кандидат в члены КПСС».

– Молодец, знаешь. Теперь перечисли нам пункты Морального кодекса строителя коммунизма.

Сергей понимал, что от верных ответов зависит его дальнейшая карьера – не только по линии партии, но и на производстве, – и к испытанию на бюро райкома подготовился на совесть. Пункт седьмой Кодекса – о «честности и правдивости, простоте и скромности в общественной и личной жизни» – он выучил наизусть. Впрочем, как и все остальные пункты. И на тот момент не только верил в него, но и свято соблюдал.

Если бы не встреча с Ниной…

Если б не взрыв на яхте Труфанова…

Если бы, да кабы…

В экспедицию к берегам Кампучии Дорохов отбыл с заветной кандидатской карточкой в кармане. Через год, если не будет замечаний по партийной линии, его обещали принять в настоящие коммунисты.

Но перед выдачей документа опытный секретарь организационного отдела райкома партии сказал Сергею:

– Береги, как зеницу ока. Паспорт можно восстановить, заявление в милицию напишешь, новый выдадут. А вот если эту «корочку» потеряешь, – не видать тебе гордого звания «коммунист»! Да и по аморалке не попадись. Молодой, красивый. И на будущее имей ввиду: спалишься на бабах – положишь партбилет на стол.

Последние три слова были грозным оружием. Под лозунгом «Интересы партии превыше всего» членов КПСС заставляли выполнить всё, что угодно. Ковырять картошку на замёрзших осенних полях под видом «шефской помощи селу». Очищать заплёванные улицы города в день Всесоюзного ленинского субботника. Отчислять часть собственного заработка на строительство очередного памятника. Обманутые жёны жаловались на измену мужей в партком, где производился детальный, с пристрастием и горячими подробностями, «разбор полётов». Наказывали за это, как правило, строгим выговором с занесением в учётную карточку партийца. Под страхом изгнания из рядов строителей коммунизма жили все. Пьяницы от греха подальше зашивались «торпедами», а блудливые мужья возвращались в семью.

Восемь суток качки на теплоходе до берегов Кампучии Сергей перенёс на удивление легко. Океан дыбился и опадал, волны раскачивали белый пароход, палуба уходила из-под ног вбок и вниз, и конца и краю этим качелям не было видно. На обед пассажиры шли, держась за леера вдоль стен. Кто-то и есть не мог, сутками валяясь пластом на шконках, проклиная день и час выхода в рейс. А Дорохову – хоть бы что. Даже обидно, что в моряки не взяли.

Порт Кампонгсаом, куда они прибыли, как теперь выражаются, «с грузом гуманитарной помощи», уцелел практически весь. По крайней мере, причальные стенки оказались вполне пригодными для швартовки, а склады – для приёма груза с борта.

Городские же кварталы, наоборот, разворотило по полной: жилые дома, госпитали, фабрики, коммуникации – всё лежало в руинах. Но до порта изуверский молох Пол Пота и его «красных кхмеров» докатиться не успел. А может, жестокий правитель хотел сохранить сей стратегический объект для своих целей.

В политику Сергей не лез. Подписка о неразглашении ясно давала понять: занимайся тем, ради чего тебя сюда прислали. А раз уж ремонтировать причалы тебе как специалисту-гидротехнику не пришлось – работай, как все: вытаскивай мешки с рисом из трюмов и доставляй на берег.

Трудясь на складе, освобождённом от пушек и прочего оружия, Дорохов заметил, что местные жители, которые также участвовали в разгрузке трюмов, специально дырявили чем-то острым уже сложенные в штабели мешки. Из отверстий тонкой струйкой сыпался рис. Кампучийцы подставляли карманы, набивая их доверху. Расчёт был прост: в ровно уложенных мешках никто не будет копаться, проверяя их на цельность. А если недостача раскроется – поди докажи, в чью смену дырки появились. Когда один и тот же тщедушный абориген в третий раз набил карманы рисом, Сергей спросил у переводчика:

– Куда он относит то, что в карманах? Ссыпает где-то за углом в свой собственный мешок? Но через проходную-то с ним всё равно не пропустят!

– А ты думаешь, на проходной охрана жрать не хочет? – усмехнулся толмач, повидавший здесь всякого. – У них свои семьи, только доступа к мешкам нету, вот и кооперируются… Сначала охране дань отнести, чтобы пропустили после смены. Потом себе набрать. Да про начальство не забыть! Голодают все. Для них эта чашка риса – спасение, как у нас кусок хлеба в войну. Им и зарплату рисом выдают. Видел у некоторых шрамы на предплечьях?

– Кстати, да. У многих, в одном и том же месте. За рис наказали?

– Превентивная мера! Сначала работникам прокалывали в двух местах кожу на руке, чтобы под ней можно было протянуть веревку. А потом их, бедолаг, по одной линии выстраивали на рисовых чеках, и пропускали через дырки на руках одну общую верёвку. Все должны работать, не разгибаясь, от рассвета до заката. А кто нарушит приказ и встанет во весь рост, – за ним сразу вся цепь волной поднимается. Охранник видит: кто в центре синусоиды торчит – тот и зачинщик саботажа. Ну и всё, песня его спета: мотыгой по затылку – и в мутные воды Меконга. Вот такие порядки царили здесь при Пол Поте. Смысл жизни своих граждан этот упырь видел во всенародном труде – и принуждал к нему по-зверски, не спрашивая крестьян об их желаниях.

После этого разговора Дорохов проникся к местным жителям жалостью, старался помочь, поддержать щуплых кампучийцев, подставляя своё плечо для самых тяжёлых мешков. Кроме прямой помощи провиантом, следовало обучить крестьян премудростям стивидорной работы. Руководители первой экспедиции русских докеров в Кампучию сколотили для этого интернациональные бригады.

В одной из них Дорохов и трудился как самый обычный грузчик, работая с кампучийцами плечом к плечу. Выучил несколько слов по-кхмерски, старался утром приветствовать временных соратников на их языке: «Сусдэй! Сок сабай!», что означало «Здравствуй, как дела?» Ответа, конечно, он бы не понял в любом случае, но кампучийцы при этом расплывались в улыбке, и общая атмосфера теплела.

Рядом с крепкими парнями из мощной страны под названием «Союз Советских Социалистических Республик» маленькие и худые люди напоминали детей. Впрочем, были среди них и дети – малолетние жители портового города, для которых докеры построили детский дом. Родителей многих из них убили полпотовцы.

Кроме того, ему удавалось проявить себя и как инженеру. В порту и прилегающей к нему части города требовалось наладить разрушенную войной водопроводную систему. Сергей вызвался помочь. Элементарный чертёж насосной станции и столь же простое его воплощение привели местное население в восторг. Девушки обливали друг друга водой из ковшиков, смеялись. Мокрые платья липли к их худеньким фигуркам с едва наметившимися женскими округлостями. Но выдержанные советские парни даже бровью на них не вели. «Сролань» – «любовь» в переводе с кхмерского – между командированными и местными запрещалась строжайшим образом.

– Три месяца воздержания! И чтобы никаких телесных контактов с местными красавицами! Ничего, перетерпите. Моряки и подольше вашего болтаются в железных коробках по океанам. И ничего, живые! – проводил с ними политинформацию комиссар отряда ещё на родине, до отправки к чужим берегам с пальмами и туземками.

Так что ни о каких шашнях с кампучийками никто из них даже не помышлял. На торжественной церемонии открытия водонапорной станции герою дня пожали руку и повесили на шею благоухающие бусы из белоснежных цветов плюмерии и жасмина. А потом отвели в сторонку – и предложили остаться для восстановления разрушенного хозяйства.

«Был бы тамошним министром флота или строительства… – думал Дорохов, шагая до конца бухты в привычном прогулочном ритме. – Вон, олигархи сейчас за миллионы долларов острова себе в Камбодже покупают. А мне бы даром дали. Местных инженеров-азиатов тогда по пальцам пересчитать можно было – всех поубивали на войне. Из тех, кто выжил в джунглях, одни крестьяне и остались… Вот и было бы для меня „дело всей жизни“, я понимаю. Масштабы, цели. Не то, что эти лодки с моторами да пятьсот метров по причалу. И каждый день – одно и то же, третий десяток лет. Да только кто бы мне тогда разрешил остаться? Руссо коммунисто – облико морале…» – грустно усмехнулся владелец яхт-клуба.

Привычным движением он размял шрамы на левой ладони. Каждый раз, глядя на них, он вспоминал, как заработал себе ту чёртову травму в тропиках. И как пришлось обращаться к врачу, без чьей помощи он бы не справился с этой, на первый взгляд, пустяковой болячкой. Вот только рана оказалась куда опасней – как для здоровья, так и для личной жизни.

Когда бы Сергей ни вспоминал об этом, по сердцу будто пробегали электрические разряды, сбивая обычный пульс в хаотический перестук. И в подсознании вдруг всплывала кардиограмма, на которой самописец выводил не абстрактные волны и зубцы, а вполне конкретные буквы. На розовой, в мелкую клетку бумаге они складывались в женское имя «Нина».

Эти нервные, заполошные буквы напоминали о первой, сладкой и преступной измене Сергея своей Ирине, оставшейся дома с маленьким сыном. В той жаркой каюте с Ниной он забыл обо всём – и о наставлениях комиссара, и о вожделенной корочке коммуниста, и о жене.