Читать книгу Что помнят клады… - Татьяна Корнева - Страница 10

Между тем Кабановский проект провалился. Кто бы мог подумать, что торговля вещами зависит от всяких мелочей! Сняли торговую площадь в центре города, заказали рекламу. Замучили горожан бегущей строкой и роликами на местных телеканалах, но покупатели не шли. Или американский шик не привлёк местных модниц, или московский партнер отправил им неликвид! Одним словом, Гладунов и Кабанов сильно поторопились, вложившись в новое дело… Самое время было разобраться с теми двумястами тысячами, перечисленными зачем-то Панечкиной. Чем Игорь и занимался последние дни. Он даже сходил к одной ясновидящей за разъяснениями. Та, конечно, поняла всё неправильно и пыталась убедить Гладунова в том, что наконец он встретил свою большую любовь и скоро получит счастья на всю сумму. Сам Игорь точно знал, что посетила его вовсе не любовь, а какое-то наваждение. Что на всю сумму он уже получил проблем и, впервые за свою жизнь, понятия не имеет, как теперь это развести.

Он, конечно, встречался с Панечкиной. Только разговаривать с нею о деньгах не мог. Они вместе пили чай, кофе, соки. Беседовали о жизни, сыновьях, погоде… Как только он пытался перейти к делу, в голове возникала какая-то каша, словно Гладунов и впрямь влюбился. Он что-то мямлил, путался, слушал, как она ему благодарна за помощь, а потом в каких-то растрепанных чувствах гнал на своем джипе в офис и объяснялся там с Кабаном. Тот, к слову сказать, разговор о деньгах уже и не затевал. Тоже что-то понял об его отношениях с Марией. Слухи об этих «отношениях» дошли и до старшего Панечкина, при встречах с ним чувствовал он раздражение и опасность получить по лицу… Игорь и сам уже давно понял, что зря связался он с этой бабой. С бабами вообще лучше не связываться. Не везёт ему на них… Гладунову нравятся этакие бестии, от одного взгляда на которых перехватывает дыхание. От таких впадает в ступор весь кабак. Мать называет таких «хабалками» за вызывающий вид, за независимость, за непокорность, за жадность до Гладуновских денежек. Её можно понять: прежде каждая очередная пассия взвинчивала их с матерью спокойный быт, накаляла до предела нервы, и неизменно исчезала, прихватив с собой накупленное тряпье. Игорь долго с облегчением зализывал душевные раны, а мать привыкала жить без валерьянки и ворчала на сына, что тот никак не найдет скромную девушку «для жизни». Скромные не заводят. Друзья, погуляв, и вправду женились на обычных, простых девушках. Да и влюблялись, порой, без памяти в этаких серых мышек, но Игорю нужны были только те сексапилки и вампирши, к которым привык.

Тем не менее, однажды он учёл свои промахи и… женился. На Люське. Та совсем не походила на прежних подружек. И нашёл он её не по пьяни, в кабаке, а в местном политехническом институте, куда его занесло непонятно по каким делам. Люськин отец-доцент преподавал там прикладную физику. Люськина мать работала учительницей в школе. Сама Люська выиграла бы все кастинги среди самых «серых мышек», приди кому в голову такие устраивать. Гладкие волосы, круглые очки, совершенно прямые, бесконечные ноги… Они сыграли свадьбу, и Люська стала ждать ребенка. Она была не только серой, но и тихой. В доме не было ни ссор, ни скандалов. Мать нарадоваться не могла на невестку. Ни шмоток от Гладунова Люська не требовала, ни дорогой косметики, ни духов.

– Вот и славно, – нашептывала вечерами Гладунову мать, – Смотри не разбалуй мне девку!

Он… смотрел. Когда Люська начинала приставать с расспросами, прикрикивал на неё. Никогда не отчитывался, где был и с кем. Не обещал прийти пораньше… Он был совершенно самостоятельным мужчиной, да и работы было много, так что с беременной Люськой особо не нянчился.

– Ну и правильно, – говорила мать, – О ней есть кому позаботиться. Свекровь пока в добром здравии.

Потом у Люськи родился сын. Толстый, крикливый. Никакого покоя не было от него по ночам. А Люська вдруг начала плакать. Целыми днями. Запершись с сыном в спальне на втором этаже.

– Всё сердце у меня изболелось, – жаловалась вечерами мать. – Сидит, как в темнице, ничего не ест, только плачет. Уж не знаю, что мне с ними и делать. Может малыш подрастет, так полегче ей станет и успокоится.

Так они и ревели вдвоем с сыном Никиткой. Тот ночами, а Люська – днём. Потом сын и вправду подрос. Стал ночью спать. Люська успокоилась. Прочитала зачем-то Теодора Драйзера, полное собрание сочинений которого мать выписала ещё до перестройки, по блату. А потом забрала сына и вернулась к своим интеллигентным родителям.

Ёжкин кот! Нет, ну ладно обижал бы кто! Гладунов даже не изменил ей ни разу за всё то время, что они прожили вместе. И – на тебе! Они с матерью едва в себя пришли после такого позорища! Потом поехали к «ученым» родственникам, и Игорь битый час убеждал Люську вернуться назад. А та молчала весь этот битый час, а потом вдруг выразилась:

– Понимаешь, Игорь, назад возвращаться нельзя. Правильное движение только вперед. Это физика.

О чём с нею говорить дальше, он не знал. Поэтому встал и ушел, хлопнув дверью, как когда-то его отец. Дома они с матерью опять орали друг на друга, пили валерьянку. Одним словом, Люська перевернула их жизнь навсегда. Даже «хабалкам» теперь не было больше места в их с матерью доме, который строили они вдвоем после ухода отца. А им не было места в Люськиной жизни. Та вернулась в маленькую родительскую квартирку, поступила зачем-то в аспирантуру и работала теперь, вместе с отцом-доцентом, на кафедре прикладной физики. Гладунов несколько раз видел её. Похорошела и вроде как подросла. Но это была совсем не та «хабалочья» красота, от которой в молодости перехватывало дыхание, а какая-то совсем другая, в которой Гладунов ничего не смыслит.