Читать книгу Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Корсакова - Страница 11

Ровесники Гены Селезнёва, дети первого послевоенного поколения, о Сталине знали всё – и ничего. Многим запомнилось, как плакали их родные, когда по радио сообщили о смерти вождя, как в день прощания гудели в городах заводские трубы, а на железной дороге – паровозы. После кончины Иосифа Виссарионовича, традиционно для России единоличного правителя, вождя, в воздухе власти неожиданно закрутился вихрь многолюдья: Булганин, Хрущёв, Маленков… Он казался даже каким-то праздничным, многоцветным, этот фейерверк фамилий, тем более что о поездках советских деятелей по всему миру рассказывал с большим количеством фотографий популярный журнал «Огонек». О судьбе Лаврентия Павловича Берии долго не сообщали, только в дошкольных кругах распространился смешной детский стишок: «Берия-Берия вышел из доверия, а товарищ Маленков надавал ему пинков».

Но вскоре головокружительный вихрь стих. Вернее, из него выточилась одинокая фигура невысокого полненького человека с родинкой возле носа и давней лысиной. Фигура любила носить брюки с очень высокой талией: гульфик на коротком теле доходил едва ли не до сердца. Это было немодно, немолодо, некрасиво, по всему видно было, что портной не любит своего клиента или не смеет с ним спорить… Звали округлого секретаря ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущёв.

Территория истории

Хрущёв очень любил власть и хотел быть равным своему ненавистному великому предшественнику. При этом, вольно или невольно, благодаря двум важнейшим поступкам – освобождению политзаключенных сталинского времени из лагерей и инициированию массового жилищного строительства (возведение хрущёвок) он стал признанным творцом очень далеко идущей политической оттепели и потому заволновался, засуетился и начал постоянно что-то упускать из виду. А помощники тоже зевали. (И слава Богу.)

В конце 1950-х – начале 1960-х годов в Советский Союз, несколько раскрепощенный Никитой Сергеевичем, пришла мода на пышные начесы в девичьих прическах, довольно короткие и очень широкие юбки с накрахмаленной, если не было специальной импортной ткани, нижней юбкой и на «проявляющуюся», стойкую губную помаду. Парни специализировались на джазе. Возникло понятие «джаз на костях», когда записи делались с фирменных пластинок на использованную рентгеновскую пленку. Купить модные товары можно было только у спекулянтов. На книжных прилавках появилась книга Василия Аксенова «Звездный билет», в которой очень много было не вполне «нашенской» Эстонии, а затем – всего через год! – вышел фильм по этой книге «Мой младший брат», где звучала вроде бы простая мелодически, но умопомрачительная для слуха молодых людей музыка Андрея Петрова. И романтически настроенный народ потянулся в Таллин – специально за кайфом ночных кафе и дивным ароматом дневных кофеен. Особенно просто было доехать в столицу Эстонии из Ленинграда.

Хрущёву вообще-то было не до них, проклятых, не до спекулянтов и не до диссидентов. Первые просто раздражали его своей наглостью, прямо-таки капиталистической предприимчивостью. Вторые – били по голове новизной, независимостью, непредсказуемостью. Неожиданностью неправильных рифм и нелепых мазков кисти на холстах. А главное – непотребными мыслями по поводу всего родного, советского! И, наконец, непонятной заразительностью для неокрепших мозгов советской молодежи. Не-, не-, не-, не-! Что за новости? Сплошное отрицание!

Вообще-то Никита Сергеевич был занят другим.

Прежде всего Хрущёв хотел укрепить каркас страны, вот что. Ее руки, которые изготавливали оружие. Еще раз ее руки, которые держали это оружие. Ее изобретательную голову. А нежелательными «наростами» можно будет заняться потом.

И как раз тут мучила Хрущёва та самая, еще одна, тайная боль, касавшаяся «каркаса». Будучи не слишком образованным, но всё-таки умным человеком, он понимал, что руководит уникальной советской «империей», а именно в ней самой, в самом социалистическом обществе возник некий нежелательный и очень опасный изъян, наверняка заметный для врагов – некое несоответствие между тем, что наметил В. И. Ленин, и тем, к чему и как шла страна. Страна шла себе, заметим, вполне нормальным путем. В ней всё больше и больше людей стремились получить высшее образование, уже имея достойное среднее. После запуска первого советского искусственного спутника Земли спохватились даже США: Советы учат детей лучше. Однако высшее партийное руководство именно этим и было взволновано, хотя и по-другому.

Это была не всем заметная, но уже системная хворь идеологии. В рабоче-крестьянском государстве намечались проблемы с гегемоном, пролетариатом, то есть с рабочим классом, основой СССР. Почему на заводы молодежь шла менее охотно, чем в институты и университеты? Сельские ребята также рвались не на фермы и поля, а в городские вузы, несмотря на строгий паспортный режим для колхозников. Возник заметный перекос. Что же будет дальше?!

Тогда, в 1950–1960-е годы, лучшие силы были брошены на то, чтобы создать в книгах и кино прекрасный образ рабочего парня – обаятельного героя, который мог бы стать примером для молодежи. И это получилось. В кинематографе.

Превосходные фильмы, которые любимы до сих пор, а именно – «Весна на Заречной улице», «Девушка без адреса», «Высота», «Девчата» (во всех четырех картинах, кстати, главных героев-мужчин, т. е. передового сталевара Сашу Савченко, московского строителя Пашу Гусарова, монтажника-высотника на возведении домны Николая Пасечника и лесоруба-новатора Илью Ковригина сыграл кумир киноманов Николай Рыбников), сделали свое дело. Но не до конца.

Первая попытка улучшить ситуацию с наличием в стране рабочих кадров была сделана еще при жизни Сталина, в сентябре 1952 года, на XIX съезде партии: была предложена идея политехнического обучения в средней школе. Хрущёв эту идею потом только подхватил и воплотил. Но, учитывая его неуемную энергию, можно утверждать, что реформа отечественной системы образования в сторону политехнизации, а проще – профессионального обучения выпускников средней школы стала неизбежной и претворилась в жизнь во всесоюзном масштабе.

Прежде всего, вместо семилетки отныне вводилось обязательное восьмилетнее обучение. Самые интересные и серьезные изменения содержала обновившаяся программа средней школы. Теперь к статусу школы – «средняя» добавились слова «с производственным обучением». Любой ровесник Селезнёва или человек на год-два старше него расскажет о том, как в конце восьмого класса ученикам неожиданно предложили выбрать профессию для обязательного обучения в последних трех классах средней школы: автомеханик, продавец, портниха, машинистка-стенографистка, воспитатель детсада, химик-лаборант и т. п. Теперь в средней школе надо было учиться не 10, а 11 лет. В городах спешно создавались отдельные школы для старшеклассников, где количество девятых классов доходило порой до буквы «л», а возможно, и дальше по алфавиту. Классные комнаты переоборудовались под мастерские. Работников модных ателье, заводов, автомастерских, лабораторий и проч. спешно переобучали на мастеров производственного обучения. Денег была затрачена уйма.