Читать книгу Таня - Татьяна Кюне - Страница 8

Детский театр на льду (с 1984 года – «АЛЕКО») был создан в Москве в конце семидесятых во главе с Нинелью Михайловной Самсоновой – бывшей солисткой знаменитого Государственного ансамбля народного танца имени Игоря Моисеева. Но это я сейчас знаю, кто такой Игорь Моисеев и насколько знаменит созданный им коллектив, а тогда я просто увидела маленького роста аккуратненькую женщину с огромными голубыми глазами и копной пшеничного цвета волос, с осанкой королевы. Это дело было моим на все сто процентов, я хотела жить в этом театре до конца своих дней и ничем, кроме как участвовать в спектаклях, больше не заниматься. Торкнуло тогда меня капитально. Театр был создан на базе знаменитого и богатого в те времена завода АЗЛК, который выпускал автомобили марки «Москвич» и базировался на ледовой арене одноимённого стадиона в районе метро «Текстильщики». Детей в театр набирали в несколько групп – по возрасту и навыкам фигурного катания. Я попала сразу в старшую группу и очень этим гордилась. В ледовом комплексе нам выделили целое фойе на цокольном этаже для репетиций, а на первом располагались раздевалки и хореографический зал. Попала я в этот театр прямиком из ЦСКА, где профессионально каталась с семи до десяти лет и даже однажды разминалась с Еленой Водорезовой – первой советской фигуристкой, занимавшей призовые места на чемпионатах мира и Европы, тренировавшейся у самого «страшного» тренера всех времён и народов Станислава Жука. Там-то я и услышала о первом театре на льду, куда моя тренерша и посоветовала уйти по причине моих многочисленных травм. Фигурное катание стремительно молодело, здоровье должно было быть лошадиным, нагрузки на растущий организм были космическими – и я сдалась, выбрав красоту и здоровье.

Нинель Михайловна обычно ставила номера к датам, широко отмечавшимся в Советском Союзе: 1 мая, 9 мая, 7 ноября, 8 марта, 23 февраля, а в новогодние праздники, конечно, катались традиционные новогодние ёлки.

В начале восьмидесятых случилась у нас первая гастроль в курортный город Сочи. Ледовое шоу в ста метрах от городского пляжа на берегу Чёрного моря казалось экзотической сказкой. То чувство восторга, которое я тогда испытала, забыть невозможно. Тут и первый в жизни полёт на самолёте, первая гостиница, первое в жизни море с пальмами и вообще отрыв от родительского контроля на целую неделю.

Накануне поездки я не спала вообще, представляя, как это будет. Мать мне купила новенький, на молнии, матерчатый чемодан в клеточку и дала с собой десять рублей «на мороженое».

По прибытию в Сочи нашу труппу поселили в местную гостиницу «Ленинград» с длиннющими коридорами, застеленными красными ковровыми дорожками с традиционным цветочным орнаментом по бокам, и номерами, расположенными по обеим сторонам коридора. В каждом номере по два человека, как у взрослых. До концертного зала «Фестивальный», где театру предстояло выступать, нас возил новенький автобус «Икарус» с мягкими креслами и шторками на окнах и с крутым названием на борту – «Интурист». В «Фестивальном» нам выделили несколько настоящих гримёрок с туалетными столиками, костюмерную и маленький репетиционный зал, наподобие хореографического, где мы репетировали в несколько смен.

Залитая льдом арена в Сочи оказалась настолько маленькой, что Нинель Михайловне в экстренном порядке пришлось корректировать заявленные в программе номера, даже несмотря на то, что в Москве мы уже тренировались кататься в ограниченном пространстве и понимали, что нас ожидают совершенно другие условия. Мы тыркались на новой для нас площадке, как котята в кошкину сиську. Все были на нервяке, Нинель в итоге сорвала голос и уже хрипела, а не кричала. В результате изнуряющих репетиций всё наконец-то пришло в соответствие и мы дали-таки первый спектакль, сорвав громкие овации зрителей. Но не обошлось и без происшествий, куда же без них.

Последний день гастролей выдался суперсолнечным, пахнущим цветущей магнолией и акацией, суетливым и насыщенным, как это обычно и бывает в поездках. Мы уже собирали чемоданы, бегали в сувенирный магазинчик отеля за подарками родителям с самого утра и тратили по пятнадцать копеек за минуту разговора с Москвой в местной телефонной кабинке. Матери я купила духи «Белая акация», потратив почти всё из выданных мне на поездку денег. В этот день мы катали последний спектакль и, как обычно, толпились за кулисами в еле освещённом длинном коридорчике, уже загримированные и одетые в костюмы, слушая, как зал наполняется зрительским гулом.

Разминаться перед началом спектакля было делом естественным, и многие из нас приседали, пробуя силу шнуровки на фигурных ботинках, делали наклоны в разные стороны или крутили невидимый хулахуп. Я разминалась рядом с Маринкой – солисткой одного из номеров – и даже не поняла сначала, почему она громко закричала и меня начали от неё отпихивать. Оказывается, в тот момент, когда я едва согнула правую ногу в колене и потянула её назад, Маринка наклонилась, чтобы запихнуть болтающийся бантик шнурков в ботинок и со всей дури напоролась на лезвие моего конька. Из-под ладоней, закрывавших её лицо, текла кровь, у меня потемнело в глазах… Очень быстро приехала скорая помощь и Маринку повезли в больницу, а номер мы кое-как откатали уже без неё в самом конце программы.

Вечером перед отлётом мы встретили её в гостиничном номере с заклеенным пластырем правым глазом и узнали, что у неё сильно рассечены бровь, веко и что она чудом не лишилась глаза. В больнице ей наложили швы и позвонили родителям. Не знаю, о чём тогда думала Маринка, а я представляла какой шок испытает её мама, встречая свою дочь в московском аэропорту…

Весь вечер после финального представления мы маялись дурью, набившись в Маринкин номер и играя в бутылочку из-под советского шампанского, купленного непонятно где и как мальчишками старшей группы. Конечно, они это шампанское и распили, явившись к девчонкам уже навеселе…

Перед наметившейся вечеринкой по поводу сохранившегося Маринкиного глаза в девять вечера тренеры нас проконтролировали, убедились, что все на своих местах, пожелали спокойной ночи и поднялись к себе на этаж заниматься своими взрослыми делами.

Жили мы почти все, кроме тренерского состава, на третьем этаже гостиницы, и прямо под нашими балконами находилась огромная клумба, густо утыканная весенними тюльпанами и нарциссами. Мальчишки предложили нарвать этих цветов, чтобы мы могли замотать их в вымоченную водой газету, завернуть в целлофановый пакет, положить в чемодан и привезти в Москву эдаким сюрпризом. Сделать это естественным способом, спустившись на первый этаж по лестнице, выйдя на улицу, надрав тюльпанов и вернувшись с ними назад, незаметно пройдя мимо дежурных тётенек на стойке регистрации, было практически невозможным мероприятием, и кто-то из мальчишек предложил смелый план: связать простыни, спуститься по ним вниз к клумбе, надрать цветов и таким же способом вернуться назад. Девки испуганно замотали головами, а мальчики бросились собирать и связывать простыни узлами, закрепляя конец самодельного «каната с муссингами» на балконной перекладине. Вниз полез Сашка – самый смелый и по ходу пьяненький из всех. Остальные должны были стоять на подстраховке, держа изо всех сил верхний конец простыни, прикреплённый к балкону. В общем, Сашка полез… Как он рвал внизу цветы мы почти не видели, темнота и кроны деревьев всё скрывали, но через некоторое время мы услышали милицейский свисток и поняли, что наш храбрец спалился. С балкона нас моментально сдуло ветром, мы даже не успели отвязать явную улику в виде белых простыней и стремительно разбежались по своим номерам.

Сашку с сорванной наспех охапкой цветов милиционер приволок в фойе гостиницы и вызвал старшего тренера. Марина Андреевна долго заполняла какие-то бумажки, слушала вместе с Сашкой внушения представителя правоохранительных органов, курила одну сигарету за другой и платила штраф, уверяя всех, что мальчик он хороший и что с ним разберутся на собрании коллектива, взяв на поруки, и что всё это в последний раз. Сорванные цветы водрузили в вазу на стойке регистраторши, забрали из номера искалеченные подвигом простыни и разошлись спать.

Следующим утром по дороге в аэропорт нас завезли на какой-то городской рынок, и мы на оставшиеся деньги накупили у обрадовавшихся бабулек свежесрезанных нарциссов и тюльпанов. Запах в салоне самолёта стоял сумасшедший, взволнованные предстоящей встречей с родителями, мы летели домой. Выходя по лестнице трапа из самолёта и глотая прохладный московский воздух, я гордо несла в руках букет из ярко-жёлтых нарциссов, напоминавших мне кучу маленьких солнечных шариков на тоненьких зелёных ниточках-стебельках, готовых сорваться в небо, если случайно отпустишь их из рук…