Читать книгу Балашиха-блюз. Саркастический детектив - Татьяна Логушко - Страница 6

Ладно. Дальше по списку идет Сазон. То есть зовут-то его Юркой Сазоновым, но все привыкли его Сазоном звать. Наташка, жена его бывшая, его так называла. Он сам родом из-под Пензы, деревенский. В армию сюда, в стройбат, загремел, познакомился с Наташкой, женился и остался. Наташка прописала его к себе, чтоб он мог у метро беспрепятственно пельменями торговать, менты ж дергают за одно место иногородних без регистрации. Они через пару лет разбежались и разменялись, оттяпал наш Иванушка-дурачок у Царевны-лягушки законную жилплощадь и оказался в нашей квартире. Война у него с бывшей тещей по сей день идет из-за этого размена. Оно и понятно, она ж квартиру двухкомнатную эту своим горбом заработала, а теперь оказалась с дочерью в однокомнатной, потому как комнатенку одну Сазон себе «по закону» через суд оттяпал. Теща-то хоть войну и ведет, по инстанциям ходит, жалобы пишет, а Сазон своего добился, ему теперь начхать на все и на всех. Пельменями и печеньем, кстати, до сих пор торгует на рынке, и неплохо себя при этом чувствует, в смысле финансов. Да и вообще, положа руку на сердце, не нравится он мне. С червоточинкой парень. Без совести и без принципов. А может, просто воспитания элементарного не хватает. Не мне судить, конечно. Мне и самой-то до манер английской королевы – как до Китая пешком. Но Сазон – беспредельщик порой полнейший. Оно понятно, некому было в его голову вбивать, что хорошо, а чего не надо. Мать у него померла, когда рожала, а отец после пить начал до зеленых чебурашек. Бабка Сазона воспитывала. Она к тому времени, как Юрке родиться, уж старая была, годов под семьдесят. А уж дремучая такая, каких поискать. Газ проводить в дом отказалась, боялась. Да что газ, – Сазон в десятом классе учился, когда уговорил ее электричество в дом провести, чтоб магнитофон слушать. Бабка считала, что лампочка под потолком – баловство и пустая трата денег. Сама свечки катала из сала. Кошмар. Вот вам и расцвет прогресса в двадцатом веке! Читать-писать, кстати, бабуля Юркина тоже не умела. Когда пенсию получала, в ведомости крестик ставила. Ей теперь уж почти сто лет. Сазон надо мной ржет, когда меня с книжкой видит. Говорит, что его бабка ни одной буквы не прочитала, поэтому и жива до сих пор. Я, конечно, понимаю, что Сазон слаще морковки ничего в жизни не пробовал и внушить ему что-то помимо того, что у бабы под юбкой находится, было попросту некому. Но ведь и самому себя воспитывать нужно, у людей учиться. Из деревни-то своей он уж лет десять назад уехал, мог бы и поумнеть немного. Не хочет. Доволен и так. Как дебил. Деньги есть, хохлушек веселых на рынке полно, – чего еще надо!

Не люблю я его. Сначала ровно к нему относилась. Муж подружки он и есть муж подружки. Он просто есть. А уж когда Натаха с ним разводиться надумала, тут-то он и показал себя. По всем подругам Наташкиным пробежал и нажаловался на нее. Дескать, жуткая баба ему, бедному-несчастному, попалась: кормит плохо, денег на сигареты не дает, по мужикам бегает, да еще и, пардон, задницу редко моет. Я после его возлияний взбеленилась, с матюгами выгнала. Почти год я его не видела. А потом Пухов ему с разменом помог. В нашей квартире тогда старушечка жила, старенькая совсем. Она задумала с детьми своими съезжаться, чтоб под присмотром быть, тут и Сазон подвернулся со своим разменом. Я офигела, когда увидела, как он вещи свои перевозит. Подбросил Бог соседушку.

В тот же день смешная история с ним приключилась. Опять же из-за его безбашенности. Ко мне Витька в гости заехал. Сазон на кухне сидел, новоселье отмечал с Пуховым. Витек к ним присоединился. Поддали. Пухов спать чуть погодя пошел, сломался. А эти два орла захотели подвижных игр и всяческих развлечений. Понесло их в Москву, на ВДНХ, да не просто так понесло, а на роликах кататься! Вернулся Витек один. Почти трезвый.

– Где твой друг? – спрашиваю.

– В ментовке, – говорит, а у самого аж слезы от смеха выступили.

– В вытрезвителе что ли?

– Не, он политический. За возмущение общественного порядка загремел.

– Подрался? – мне любопытно стало.

– Нет. Даже к бабам не приставал.

И поведал мне Витек такую историю.

Катались эти балбесы на роликах, никого не трогали, ничего больше не пили, кроме кока-колы. Присели на лавочку отдохнуть. Сазон сказал, что скоро вернется, и устремился к синенькой кабинке. Заплатил бабульке три рубля и заперся в уединении. Не учел он двух важных факторов, нет, даже трех. Во-первых, трезвым его назвать было еще нельзя. Во-вторых, роликовые коньки оказались нетвердой опорой. В-третьих, задвижка на пластиковой дверце – приспособление скорей декоративное, символическое, просто для того сделанное, чтоб дверь не распахивалась. Выдержать Сазоновские девяносто килограмм (с ускорением роликов) хлипенькая задвижечка отказалась. Вот и вылетел наш красавец в толпу гуляющих, роняя дерьмо. Само собой, на это представление не только зеваки сбежались. Ментов на ВДНХ всегда навалом.

Вернулся Сазон через три дня. Злой, как собака. Я не стала ему говорить, что знаю о его приключениях. Хрен бы с ним. Вот такой сосед у меня, никуда не денешься.

Самая большая комната в квартире моя. Тридцать метров почти. Моя комната смежная с Пуховыми, но войти в нее можно двумя способами, либо через них, либо из коридора. Через Пуховых ко мне проникнуть сложно, поскольку я эту дверь загородила здоровенным дубовым шкафом. Это сокровище мне в наследство от двоюродной тетки досталось вместе с комнатой. Тетушка моя старенькая померла у меня на руках, некому больше за ней было ухаживать, вот я и ездила. Комната ее мне совсем ни к чему была, я даже расстроилась, когда узнала, что тетушка ее мне завещала. Лучше, на хрен, совсем без наследства, чем при наших законах весь этот геморрой пройти, вступая в права наследования. Врагу не пожелаешь. Но, так уж склалось, что комната мне все-таки пригодилась. Я уж ее продавать собралась, а тут мы с мужем разводиться надумали. К маманьке возвращаться мне совсем неохота было, вот я от Витька и переехала на свою законную жилплощадь. Отремонтировала комнатенку, обставила частично, и живу теперь одна в свое удовольствие.

Люська, еще одна моя соседка, поступила ровно наоборот. Она замуж вышла и переехала к мужу, а комнату свою сдает какому-то мужику, которого никто толком не знает. Да он и не живет там почти. Приедет раз-другой за целый месяц, переночует и опять уедет. Делать ему нечего, такие деньги платить за то чтоб две ночи переспать! В гостинице не может остановиться что ли? У богатых свои причуды, как говорится. Оксанка как-то у Люськи спросила, как мужичка этого зовут-то хоть, все ж таки видный он такой из себя, машина у него не самая хреновая, «мерин» трехсот двадцатый, (а чего, девку понять можно, ей замуж хочется), так Люська, кошелка, только глазами хлопает. «Откуда, – говорит, – я знаю. Я, чего, у него паспорт требовала!» Я ей говорю: «Интересное кино… Как же ты ему комнату сдала, а паспорт не спросила? А если он завтра вынесет у тебя все на хрен из комнаты, где его искать?» Люся помолчала и ответила, что не вынесет, потому что дома всегда кто-нибудь из нас есть. Во какая Манда Иванна! Она будет жилье сдавать неизвестно кому, а мы всем колхозом ее имущество охранять! Ну, ладно, хрен с ней, с Люськой. Короче, так и не узнали, что за мужчинка ничейный у нас под боком отирается. Вот такие у меня соседи. Как и было сказано, живем мы дружно, несмотря на то, что у каждого свои чебурашки в голове, так у кого ж их нет? Нас уже ни один суд не разведет, все у нас общее, и беды, и радости. Это я все к тому веду, что все гулянки у нас тоже проходят вместе.

Короче, собрались мы Новый год отмечать. Нервотрепка, скажу я вам, жуткая. Всю жизнь зарекаюсь брать на себя ответственность за чужие деньги, и всю жизнь нарываюсь на выполнение каких-то поручений с ними связанных. Вот и теперь все это отмечание вышло мне боком. А чему удивляться-то? Как будто первый раз! Схема моего попадания ногами в жир такая. Собираются бабы на кухне, чтоб обсудить, как отметить праздник. Составляем список блюд, потом список продуктов, из которых эту всю хрень приготовить надо. Список составляется очень долго и очень шумно, потому что каждая старается впихнуть в меню то, что любит ее мужик и вычеркнуть то, что, соответственно, он не любит, а вкусы-то у всех разные! Спорим сидим до посинения, а в результате сходимся на стандартном наборе: салат «Оливье», мясо по-капитански, колбаска, холодец и «хреновин всяких прикупить у корейцев». Я в этих спорах, само собой, тоже участвую, но с моим мнением мало кто в этот момент считается. Мой звездный час наступает потом, когда решается общим голосованием кому же поручить закупать продукты. И тут-то начинаются переводы стрелок на Варю. Варя мясо умеет выбрать, Варя на рынке может поторговаться, Варя знает, где подешевле, и т. д. и т. п. Даже выбор водки умудряются спихнуть на Варю! (А Варя, промежду прочим, водку не пьет. Совсем. Пиво Варя любит. Вот). Потом начинается процесс «скидывания». Это вообще тягомотина. У кого-то зарплату задерживают, кто-то баксы из кубышки менять не хочет, кому-то взаймы надо, жуть, короче. В конце концов и это заканчивается, и я, зажав в потном кулачке полный кошелек чужих и своих денег бреду на рынок с кем-нибудь из мужиков, потому что допереть такие сумки до дома одна не в состоянии. А мужиков-то тоже уговорить надо! В результате оказывается, что цены на рынке перед праздником взвинтили, и в бюджет я не укладываюсь никаким боком. На свой страх и риск добавляю свои кровные, заранее зная, что назад они ко мне больше не вернутся. И так я попадаю из года в год, уже смирилась.

В этот раз все тоже шло по стандартной схеме. Тридцать первого декабря мы с Оксанкой с утра начали шаманить с продуктами. Наготовили на тридцать три дурных, но это и неплохо, первого января жрать тоже чего-то надо. Любка Пухова тоже на кухню приперлась, подбоченилась, закурила свою манерную сигаретку коричневую. Лучше уж совсем ничего не курить, чем гадость эту: трава травой, не накуришься, только воздух испортишь ментоловым дымочком. А Любке этот дешевый выебон дороже собственного удовольствия. Стоит красотка кабаре в своем халате байковом на одной пуговице, голова покрыта бигуди алюминиевыми (говорила я ей, чтоб не уродовала волосы, купила пластиковые, не слушает) и портит людям настроение.

– Я свой хрусталь не дам под шампанское, прошлый раз два фужера разбили, пришлось новый комплект покупать, – и на меня смотрит подозрительно.

– Меня, Любань, прошлый раз с вами не было, не надо так на меня смотреть, – отвечаю.

– А ты тут и ни при чем. Это Вася Шляпин постарался, у него ж вечно не понос, так золотуха.

– Ну, елы-палы, Люб, это ж ребенок, чего ты хочешь от него, – сама даже не смотрю в ее сторону, картошку чищу, уж больно морда у нее ехидная.

– За ребенком смотреть лучше надо, – Любка картинно выпустила колечко дыма.

– И чего? – цежу сквозь зубы.

Против такого железного аргумента Любка устоять не смогла, затушила свою лучинку и потрюхала к себе.

– Вот овца декоративная! – прошипела Оксанка.

– Ладно, брось, Ксюх, не слушай ее.

– Знает ведь, скотина, что не на что мне ей хрусталь этот гребаный покупать, а то б заткнула ей глотку, пусть подавится. Вот уж Витек твой ее правильно окрестил – Кабуча. Слово такое хорошее. Откуда он взял-то его только?

– Да анекдот такой есть. Приходит как-то мужик-алкаш домой и с порога на женины вопли выдает ей это самое слово заплетающимся языком. Жена задумалась, порылась в словарях всяких-разных, нашла. На языке людоедов племени ням-ням слово «кабуча» означает «любимая». Баба духом воспряла, дом выдраила, обед праздничный забабахала, мужа ждет. Тот приходит с бодунища домой и не въедет, в чем дело. Она ему объясняет, что она старалась, потому что он ее любимой назвал. «Когда это?» – мужик говорит. Жена: «Ну, вчера ты же сказал «кабуча». Он и отвечает: «Кобыла ты ебучая!»

– Класс! – хохочет Оксанка. – Молодец Витек. Юморной мужик.

– Юморной мужик сегодня в гости приедет.

Вот так вот слово за слово, кое-чем по столу, мы с Оксанкой добрались до конца наших бдений на кухне. Мужики, правда, успели нас задолбать беготней к мискам с салатом, всем попробовать хочется, с утра не жрамши. Мы их быстренько спровадили столы двигать, а сами марафет пошли наводить.