Читать книгу Красная Элла - Татьяна Лотос - Страница 1

Май 1983 года в Москве выдался жарким. По ночам за окном нашей комнаты студенческого общежития в саду заливались соловьи, а днем зелёная лужайка перед общежитским корпусом «Г» была усеяна телами загорающих «иностранцев» – так мы, советские слушатели, называли всех ребят, которые приехали в наш вуз учиться из-за рубежа. Стоит уточнить: учиться, наверное, в отношении многих из них, громко сказано. Делегации демократической молодежи из многих стран мира на международном факультете нашего Партийного вуза менялись каждый год. Срок короткий, чтобы проникнуться идеями Маркса и Ленина. А уж выучить один из труднейших языков в мире…

Непосильный труд, например, для палестинца Зияда, которого прикрепили ко мне для обучения русскому языку.

Два месяца зубрёжки, а воз и ныне там: «Мой баба жибет Либане…». Ага! Мой папа живет в Ливане. Ску-у-учно! Как мне, так и Зияду. Палестинец – молодец, упрямо долбит: «Мой баба жибет Либане…». А его друзья-товарищи, между прочим, давно побросав уроки русского, не без успеха кадрят хорошеньких девчонок из числа иностранок.

По мне же лучше уроков с Зиядом задушевные разговоры с Мартином. Мартин – руководитель польской делегации. Знать, у нас одна славянская душа. Но сегодня что-то не ладится у нас беседа. Может быть, жара виновата?

– Мартин, я недавно в «Литературной газете» прочитала статью «Каков он, современный поляк?»¹ – говорю я и отпиваю глоток кофе.

– Всем нужно всё про поляков знать, – недовольным тоном замечает Мартин.

Мы с Мартином встретились в буфете на первом этаже общежитского корпуса. Взяв по чашечке кофе и булочке с маком, сели напротив окна. Отсюда видна лужайка с загорающими – лежбище котиков, не иначе.

– Ха-ха… Тони в субботу зажег! – сказала я, переводя разговор на другую тему.

Мартин сосредоточенно жевал булку с маком и явно не намерен был продолжать разговор. «Ну и фиг с тобой! – подумала я. – Вот допью кофе и пойду быстрее в свою комнату, дабы полюбоваться на французские духи, которые только что купила в ГУМе».

«Мистер де Роша»… «Тайна Роша»… Дастиш. Мастиш. Фантастиш!

60 рубликов, между прочим… Любимые духи, читала где-то, Аллы Пугачевой, молодой певицы, пластинка которой стоит у меня на полке рядом с «Капиталом» Маркса на самом видном месте. «Арлекино, Арлекино, есть одна награда – смех, Арлекино, Арлекино… А-ха-ха-ха… О-хо-хо-хо…»² …

– Знаешь, Элла, у нас нет своих национальных героев, как у вас, – голос Мартина, полный трагических нот, отвлек меня от приятных мыслей о новых духах и песни, которую я стала напевать про себя. – Поэтому вся молодежь, как Тони, смотрит на Запад.

Мартин глубоко вздохнул и, бросив на меня короткий взгляд, вновь погрузился в свои мысли. Он, кажется, забыл даже о чашечке с горячим кофе, которую держал в руках.

«Мда-а, – хмыкнула я про себя, – ну вы даете, товарищи… Как же так? Без национальных героев?!» Но тут я вспомнила свою знакомую польку Барбару.

– Семь поляков в течение только ста лет стали нобелевскими лауреатами… – озвучила я слова, слышанные от нее неоднократно. – И это… не герои?! Да… Хотя бы возьмите Коперника… – Я стала судорожно вспоминать еще имена…

Мартин оторвался от своих мыслей и выразительно посмотрел на меня. Выдержав паузу, он тихонько произнёс:

– Элла, я имел в виду коммунистических героев. Таких, как ваш Павел Корчагин.

Я застыла от изумления: ну ничего себе… Вот это заявочки! Нет Павки Корчагина?! А мы, можно сказать, «с именем этим ложимся и с именем этим встаем». Это же Ост-ров-ский! Николай. Но будь спокойна, красная Элла, приказала я себе. И начала вспоминать всех своих знакомых ребят-поляков, других иностранцев из числа студентов нашего вуза, что на улице Юности. Отличаются ли они от нас в отсутствии своих героев? Вроде нет и вроде да…

Ну, например, этот Тони. Красавчик с темно-русыми волосами, выразительным взглядом карих глаз. Глянет – словно рублем одарит. И не одно девичье сердечко, надо думать, трепещет в Варшаве при упоминании имени этого ловеласа и гламурного мальчика, чудом затесавшегося в делегацию польской демократической молодежи и прибывшего в наш Партийный вуз.

В Варшаве, но не в Москве. Тони в субботу потерпел фиаско. В красном, а вернее, ленинском уголке нашей студенческой общаги. На дискотеке, на которой каждую субботу отрывается разноязыкая молодежь, проживающая в нашем корпусе и подтягивающаяся из других корпусов.

В перерывах между танцами, чтоб народ немного отдышался, а немецкие девушки подправили потекший грим на разрисованных устрашающими масками лицах, устроили игру в «ромашку». Тони, естественно, пребывающий в первых рядах развлекающихся на всю катушку, сорвал первый листочек бумажного цветка. И – «в десяточку». Повезло парню. Что такое любовь? Можно не сомневаться, именно этот вопрос больше всего волнует Тони по жизни.

Листочек ромашки сорван – след отвечать. Не умничая, ясно и понятно. Так решил Тони: для меня вы все – никто и звать вас никак, говорил весь его вид. Встав перед Светой – советской девушкой из Перми, он вдруг сорвал с головы бейсболку. Не успел народ охнуть, вслед полетела футболка, открыв всей студенческой тусовке накачанный торс польского плейбоя.

Все замерли. Началось самое интересное: Тони как заправский стриптизер красивым движением руки расстегнул «молнию» на джинсах и… Глядя пристально в глаза красной как рак Светы, стал стягивать одну штанину. Он сделал это! На всеобщее обозрение была выставлена голая нога Тони в черном носке. Вся дискотека дружно выдохнула: wow³!

Далее события развивались стремительно. Джинсы Тони упали на пол. Поляк оказался без трусов! Wow, еще раз wow! Офигеть! Дастиш. Мастиш. Фантастиш! Супер-пупер! Брависсимо! Мана кюн, авад од⁴! Рев голосов, возглас восторга, исторгнутый на разных языках мира, потряс стены ленинской комнаты.

Но что для безбашенного поляка – развлекуха, для советской девушки – сомнительная слава. Светлана не стала дожидаться дальнейших действий обнаженного Тони. Один-ноль! Пермь рулит! Поляк остался с носом!

Светлана рванула к двери. В ту же секунду грянула музыка. И разноязыкая молодежь снова в такт музыки забилась юными телами.

– Да, с Тони коммунизм не построишь, – сказала я, лишь бы что сказать.

А сама подумала: это сколько же образов национальных героев нужно вбить в голову гуляки и прожигателя жизни Тони, чтобы он хотя бы трусы напяливал на себя при посещении общественных мероприятий?

Мартин в ответ только иронично хмыкнул:

– А то!

И мы вновь с ним замолчали.

Мартину как лидеру делегации, где только один такой субъект как Тони – головная боль, сто пудов, тяжело. Ведь пришлось в деканате, а потом и в посольстве отдуваться за «обнаженку» на дискотеке. А это не хухры-мухры. Карьера политического лидера может закатиться, толком не начавшись. И из-за кого?! Ага. Было бы из-за кого… И как вообще этот Тони после всего учиненного им переполоха не персона нон грата?

Впрочем, Тони, по-моему, имеет право самовыражаться как хочет. Ведь он хотя бы не… Кошмар! К-к-как бы это сказать…. Ну, вы поняли… Не… Не то что известные на весь институт два голубка из 117-й группы. Честно сказать, до этих красавчиков я в реальной жизни не видела людей с нетрадиционной ориентацией. А меж тем девушке – двадцать пять. Ужас! Тундра! Да ладно… Здоровый генофонд в Союзе был!.. Все особи мужеску полу – «пра-виль-ны-е».

Игорь из Курска, знавший английский, первым нас, чистых советских девушек, просветил о «неправильных» дружках из 117-й.

– Был я в гостях у иностранцев, а там… – рассказывал он и при этом как-то непонятно и многозначительно улыбался.

Как оказалось, Игорёк едва унес ноги с той тусовки. Наш курский соловей слетел с веточки в самый драматический момент. Съели, агенты мирового империализма? И вообще… Секса у нас нет!

Анджей, другой мальчик из польской делегации, согласился со мной, хотя уж ему-то я эти слова – афоризм сказала в другой ситуации и с другим значением. Анджей – известный среди студентов нашего вуза фарцовщик. Фарцовщиками называли в Союзе спекулянтов, которые везли к нам из-за рубежа и толкали по бешеным ценам «фирму» – модные вещи с известными лейблами.

– Это что, секса у нас нет? – спросила я Анджея. Примерка джинсов советской девушкой, между прочим, картина, лишенная классового признака. Кабы чего не вышло. Не мешает обезопаситься.

– Поньял, – сказал Анджей. – Проше, пани, – он отвернулся. Отвернулся и его товарищ по бизнесу – монгол по имени Цэрэн.

Монгол, как и Анджей, фигура известная в нашем вузе: он фарцевал среди студенческой братии кожаными куртками монгольского производства. Цэрэн, говорили, приехал на учебу в наш вуз из самой пустыни Гоби! Этот факт меня чрезвычайно впечатлил. Пустыня Гоби, о которой я услышала еще в детстве, укоренилась с тех пор в моем сознании как весьма таинственное и загадочное место… на Марсе! Не удивляйтесь. Всему причина – мое первое детское разочарование.

Нам, советским детям, постоянно говорили: скоро и на Марсе яблони зацветут… Вера в то, что будет именно так, была абсолютной: только-только Юрий Гагарин, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, слетал в космос. Страна была в эйфории. Все сознательное детство я рисовала круглую планету с яблонями на макушке.

На Марсе яблони не зацвели. Марсовых, вернее будет сказать, марсианских яблок мы, советские дети, не дождались. Потому что там пус-ты-ня Го-о-оби! Так решила я в десять лет и, казалось, закрыла эту тему для себя навсегда. Ан нет. Пустыня Гоби – красивая сказка, которую я сочинила в детстве, чтобы объяснить себе первое большое разочарование, возвращалась ко мне самым прозаическим образом: фарцовщики Анджей и Цэрэн и джинсы «Levi Strauss».

…Я с кряхтеньем стала натягивать на себя вельветовые джинсы. Джинсы сели как влитые, только на талии широки. Что делать?

– Бууруулах⁵… – подал голос монгол.

Лучше ничего не придумал? Отрезать и ушить…Приобрести новые хлопоты, купив вещь по сумасшедшей цене – 280 рублей! Между прочим, зарплата инженера, взрослого дядьки, имеющего семью, 115-120 рублей.

– Твоего бы дружка бууруулах, – огрызнулась я.

Цэрэн покраснел, истолковав по-своему мою реплику. Анджей же поскучнел, поняв, что джинсы не удастся впарить.

– Да, ладно… Возьму, – сказала я. На улице весна. А джинсы хороши…