Читать книгу Рука касается руки… Стихи - Татьяна Ляшенко - Страница 2

Сперва является строка —

Такая лёгкая, простая —

Невесть откуда прорастая,

Живёт правами сорняка,

И вроде ничего не ждёт,

И вроде ни о чём не просит,

Но неизбежно, словно осень,

Включает мира поворот;

Невесть зачем и почему

Она волнует и тревожит,

И отступить назад не может,

Послушна плану своему;

Своих настойчивых послов

Сзывает, как мессия паству,

Влечёт к мучительному рабству

И тянет в паутину слов;

Из пустоты небытия

Явившись будто бы случайно,

Несёт в себе закон и тайну —

Своё божественное «Я».

В обычной квартире с гостиной и спальней

В одном из подъездов кирпичного дома

Жила-была девочка – девочка Таня.

Возможно, что вам она тоже знакома.

Водились у Тани конфетки в кармане

Её голубого с оборками платья,

В заветной шкатулке – атласные ткани

И нитки цветные для вышивки гладью.

Что нравилось Тане? Купание в ванне,

Молочные пенки, с картинками книжки,

Прогулки вдоль улиц, старинные здания,

А в зоопарке – слоны и мартышки.

Когда вечерами на старом диване

Читала она или в куклы играла,

О чём она думала – девочка Таня?

Какими мечтами себя развлекала?

Что в будущем, Таня? Быть может, Испания?

Жаркое солнце на небе Гранады?

И вечер, что так незаметно настанет,

И чувство, что вспыхнет от первого взгляда.

А может, карась, запечённый в сметане

На маленькой кухне, на газовой плитке,

Вино золотое в высоком бокале,

И взгляды, и шутки, и свет, и улыбки.

О чём не известно ни папе, ни маме,

Ни розовой кошке, ни плюшевой мыши?

О чём и теперь не расскажешь словами

И даже стихами, увы, не напишешь?

У жизни немало для нас обещаний,

А грёзам и снам ни конца нет, ни края.

Жила-была девочка – девочка Таня.

Я знаю её? Совершенно не знаю…

Июльский полдень. Воздух пахнет мёдом.

Мне повезло: я из июля родом,

И где бы я и с кем бы ни была,

Несу в себе запас его тепла.

Его любить возможно без усилий,

Как стрекозе скользить у белых лилий,

Как облакам, меняясь на пути,

По небу плыть; как лилиям – цвести;

Как ряби пробегать по водной глади,

Как ветру путать ивовые пряди,

Как солнцу отражать себя в волне —

Я б тоже с этим справилась вполне.

Когда однажды снова буду дома,

Где в воздухе медовая истома,

В янтарном свете солнечного дня

Найдётся здесь работа для меня.

И я смогу (покажут пусть, как надо)

В июльском небе тихо плыть куда-то,

Или тревожить водяную гладь,

Или сквозь воду стеблем прорастать.

Реальность безжалостна. Дождь на вагонном стекле

Рисует косые короткие тонкие иглы.

Зачем (ты не знаешь ли?) люди на этой земле

Всё время играют в такие жестокие игры?

Как будто листая роман, за главою главу,

Мы все что-то ищем, а значит, наверно, обрящем.

Но я не люблю этих мыслей – я просто живу,

От прошлого с будущим прячу себя в настоящем.

А мне скоро сорок – уже через несколько дней,

И близкая осень зовёт меня в сторону юга.

Прощается город со мной. Под вуалью дождей

Стыдливо скрываем мы слёзы свои друг от друга.

Мокрый осенний лес,

Листья давно в утиле.

Я родилась не здесь,

Но здесь меня приютили.

Жребий случайный мой —

Чье-то принять наследство:

Взял и позвал домой

Город чужого детства.

Здесь получают в дар,

Запросто, как в довесок,

Целый Лесной бульвар

Вместе, представьте, с лесом;

Патину ноября —

К золоту стройных сосен

(Не пропадать же зря

Скопленному на осень);

Входят в один набор

Тонкой реки извивы,

Тихий пустынный бор,

Долгие ветви ивы,

Серые облака,

Скученные опрятно —

Кажется, их пока

Здесь выдают бесплатно.

Спрятавшись в ноябре

Под запыленной мглою,

Бабочкой в янтаре

Заперто здесь былое,

Свернуто в узелок,

Чтобы никто не выдал;

Рядом с ним дремлет бог,

Хрупкий железный идол,

И, говорят, в ночи

Слышно чуткому уху,

Как сердце его стучит

Сумеречно и глухо;

Каждый его удар,

Шороха леса тише,

Тоже положен в дар —

Всякому, кто услышит.

Между завтраком и обедом

Я лежу, укрытая пледом,

И тревожно переживаю

Неожиданный День сурка:

Время словно остановилось,

За окном свирепствует вирус,

Бесконтрольно теперь гуляют

Только кошки и облака.

Между завтраком и обедом

Втихаря завидую шведам

И немножечко белорусам —

Но не очень, а так, слегка.

Если вдруг засну ненароком,

То увижу во сне глубоком,

Как по миру легко и просто

Бродят кошки и облака.

Между завтраком и обедом,

Полусном или полубредом

Контрабандой впущу немножко

Заоконного ветерка,

И, к стеклу прижимаясь ближе,

Нечто важное я увижу:

Во дворах облака как кошки,

В небе кошки как облака.

Бреду от тупика до тупика,

И кажется, что двигаюсь кругами,

Но путь, что возникает под ногами,

При каждом шаге непонятно нов.

(Мне, как обычно, не хватает слов

Для истины – для лжи всегда хватает.)

Упрямый призрак в воздухе витает,

Сгущает тени, навевает сны;

Рельефный выступ каменной стены

Из темноты он лепит, как из глины,

Окно, и стол, и силуэт мужчины,

И сумерки в плену оконных рам —

Приём, доступный только мастерам.

В немом восторге от его работы

Иду – и не считаю повороты,

Забывшая про пол и потолок,

Начитывая свой мартиролог,

Иду к давно определённой цели:

Мне обещали свет в конце туннеля,

А также крылья цвета молока.

Аритмичные мысли с трудом превращаю в слова,

хоть и хочется в них заключить мою грусть и усталость.

Все системы зависли, лишь гулко шумит голова;

от чужой болтовни только лёгкая слабость осталась.

День похожий на день: по дороге зайду в магазин,

поброжу вдоль аллей, отвлекусь от любимой работы…

Что, простите, за хрень! Хоть не верь предсказаньям И-цзин —

но выходит, что в ней всех симфоний записаны ноты…

Я не буду простой —

эту роскошь мне вряд ли купить

за сомненья мои и желание прыгнуть повыше.

Уплачу за постой – вот и всё, что сумела скопить…

Отгремели бои, канонады я больше не слышу —

это значит, что всё: можно просто работать, и жить,

и не ждать ничего, и себя понапрасну не мучить.

Кто себя не спасёт – тот не сможет другим предложить

даже тени того, что смягчит изначальную участь.

Как Платон из пещеры, я, может быть, выйду на свет,

прокляну эту боль, что глаза так мучительно режет,

но с вопросами веры сведу свои счёты на нет —

в окончательный ноль, от себя возвращаясь к себе же.

Сокровенный исток, нитевидный, потерянный пульс,

звук, за грань тишины уходящий по руслам артерий —

если это не Бог, то чего же тогда я боюсь?

Все иные смешны и совсем несерьёзны потери.

Я смотрю, мне кажется, в зеркало – но это не точно:

Может быть, это сцена в отчаянном свете рамп;

Может быть, в отражениях светильников потолочных

Разворачивается банальнейшая из драм.

Как будто я зритель, узнавший себя в актёре,

В невозможно родной асимметрии лица;

Как будто в случайно подслушанном разговоре —

Вся моя жизнь от начала и до конца.

Ведь это же точно мы – бесхитростные, нагие,

У древа познания стоим вплотную почти,

Но отчего вместо нас говорят другие —

Те слова, что нам так важно произнести?

В чужом исполнении те же радости и напасти —

Просты и естественны; не ясно лишь, почему

Одному человеку выдали столько страсти —

Я не понимаю и, видимо, не пойму.

И любопытно, и всё же слегка досадно,

Что так неуклюже кто-то наколдовал:

Мы с тобой из поколения теплохладных,

Выплюнутые Богом во временной интервал,

Где очень долгий ноябрь и обидно короткое лето,

Где райских садов не увидеть сквозь пепел и дым,

Где, героически погибая в борьбе за это,

Мы скучные пьесы играем пред залом пустым.