Читать книгу Дикая яблоня. Пасторальная симфония - Татьяна Мишина - Страница 5

19.08.2015

г. Прокопьевск

* * *

Я вспомнила, как мама рассказывала про своего отца – моего деда Сальцина Дмитрия Владимировича, 1906 года рождения. Семья деда родом из города Чистополь, что в Татарстане. В Москве он окончил институт имени Г.В. Плеханова, отделение мукомольной промышленности. Получил распределение в Сибирь, в город Прокопьевск на завод «Союзмука».

Сальцин Дмитрий Владимирович

Он был начальником экономического отдела. Ему дали хорошее жильё в двухквартирном доме. В одной половине жила семья директора мелькомбината, а в другой – мой дед. Дом звали директорским.

Мама рассказала мне историю моего деда. В 1928 году Новосибирский отдел рабочего снабжения ОРС (тогда Прокопьевск относился к Новосибирской области) отправил Дмитрия Владимировича в Красноярский край, в сёла Клюквенное, Марьевка и другие, наводить порядки. Там жили раскулаченные и сосланные из Тамбовской губернии – бывшие кулаки. Дмитрий был партийный. Всем своим видом и столичными манерами он внушал, скорее, страх, чем уважение. Бывшие кулаки решили, что этот миссионер приехал наводить свои порядки и ждал отряд, который их всех будет убивать. Озлобленные, ограбленные в Тамбовской губернии люди, на первый взгляд безропотно принявшие новые законы и власть, а в душе затаившие обиду и злость, мстили тихо и жестоко. Коммунист-москвич был избит до полусмерти неизвестными и пролежал за околицей всю ночь, едва не замёрзнув в начале сибирского октября. Его полуживого обнаружил утром старик Кондрат Шабунов. Он с сыном Акимом притащил бедолагу к себе в избу, где жила их большая семья, сосланная из Тамбовской губернии в село Клюквино.

Кондрат долго выхаживал Дмитрия горячим молоком и барсучьим салом. Дмитрий влюбился в красавицу Прасковью – внучку Кондрата. Ей было девятнадцать лет, а ему двадцать три года. Дмитрий уговорил Прасковью и её отца Акима поехать с ним в Прокопьевск.

Свадьбу сыграли ещё в деревне Клюквино, и там же в 1929 году родилась первая их дочь – Лидия, моя мама. Через два года в Прокопьевске у них родился сын Леопольд, а ещё через два года – сын Геральд.

Семья Кондрата Шабунова – дед держит Прасковью (Ро́су) за руку. Тамбовская губерния

При полном достатке и благополучии в семье дочери Прасковьи Аким не мог принять новую жизнь. Он не оценил её ни душой, ни разумом. Зачем было его семью лишать всего в Тамбовской губернии, где он жил и работал, чтобы здесь, в Прокопьевске, обрести другую, чуждую ему жизнь? Привыкший к крестьянскому труду, Аким не принимал городского уклада жизни. Для него всё здесь было чужое, временное.

– Голодранец ты, – говорил он зятю. – Только можешь книжки читать да дочку мою Росой звать. Какая она тебе Ро́са? Прасковья она – понял! Даже изба у тебя казённая. Вот дадут тебе под зад, и пойдёшь жить в стойло.

Стойлами Аким называл бараки, которые сплошь строили всюду.

– Ишь чё придумали для народу – конюшни! Мы так строили с отцом для своих жеребцов. Перегородка – загон, переборка – хлев. А вы людям так затеяли.

– Временно всё это, временно, – говорил тестю Дмитрий. – Скоро здесь будет большой город. И дома будут многоэтажные, и школы, и театры, и парки – всё будет.

Но Аким не слышал зятя Дмитрия, он горевал о своих родных, которые жили в деревне Клюквино. Здесь, в Прокопьевске, одно только утешало Акима – внуки. Он не мог понять, как так они, вынянченные им, растут такими способными и образованными. Уже в шесть лет читают взрослые книги, которых у Дмитрия было очень много. Вот и сейчас они по очереди вслух читают «Дети капитана Гранта». Зятю он не хотел приписывать заслуг, так как Дмитрий мало находился дома с детьми. Для него коммунист был всё равно что враг. Его ненависть к коммунистам шла из далёкого 1920 года, когда его семья была вынуждена уехать из Тамбовской губернии в Красноярский край. Они ехали с сыновьями, дочками, внуками, с отцом Кондратом и матерью Февроньей в набитых людьми столыпинских вагонах два месяца. Хорошо, что было лето и на остановках, довольно длительных, можно было купить еду.

* * *

«История Тамбовского восстания 1921 года по-прежнему воспринимается очень остро. Это была последняя крестьянская война в России», – писал А. И. Солженицын. Но Тамбовское стойкое восстание показало, что российское крестьянство не сдалось без боя. Стараниями великого писателя «антоновщина» приобрела международную известность. В 1990-х годах во время празднования двухсотлетия Вандейского восстания во Франции он первым обратил внимание мировой общественности на сходство восстаний французских и тамбовских крестьян, выступавших против резкого вторжения революционных режимов в интересы сельского населения. Отсюда и появилось выражение «тамбовская Вандея».

Боевая дружина А. С. Антонова стала ядром повстанческой армии. Повстанцы образовали «Крестьянскую республику» на территории Кирсановского, Борисоглебского, Тамбовского уездов с центром в селе Каменка. Смерть настигла братьев Антоновых недалеко от родных мест. Последний бой они приняли 24 июня 1922 года. Александру было тридцать три года, а Дмитрию – двадцать восемь лет. Антоновы были убиты в ходе операции, разработанной Тамбовским отделом ГУБЧК (Губернская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем).

В том бою погиб сын Кондрата Семён Шабунов, ему было двадцать лет.

Кондрат всю свою жизнь ждал сына, но ничего так и не узнал о нём.

Семён тогда знал, куда отправили его семью. Он успел проводить их на поезд, который уходил в Красноярский край. Кондрат надеялся, что Семён их найдёт.

* * *

До сих пор в России, в том числе и на Тамбовщине, где происходило мощнейшее антикоммунистическое восстание крестьян в 1920–1921 годах, не знают, более того – не хотят знать ничего, что могло бы поколебать привычную позицию крайне негативного отношения к руководителю восстания Александру Степановичу Антонову и тому движению, которое он возглавлял. Вот лишь один красноречивый пример. В старинном зажиточном селе Паревка Кирсановского уезда в июне 1921 года во исполнение приказа № 171 Полномочной комиссией ВЦИК были захвачены и расстреляны заложники: по одним данным – 86 женщин, стариков и детей, по другим – 126. В местном школьном музее можно увидеть фотографии чекистов, сельсоветчиков – тех, кто устанавливал на Тамбовщине советскую власть. Известный кинорежиссер Андрей Смирнов во время съёмок художественного фильма «Жила-была одна баба» посетил музей. Он поинтересовался у учительницы, показавшей ему экспозицию: «А где же память о тех ваших односельчанах, расстрелянных в 1921 году?» В ответ он услышал: «Ну, нас же учили, что это бандиты».

Тамбовская губерния всегда была хлебной. Накануне 1917 года она производила более 60 миллионов пудов зерна. Она кормила себя, кормила Россию, а ещё 26 миллионов пудов зерна поставляла на европейский рынок. К началу 1919 года в Тамбовской губернии действовали 50 продотрядов из Петрограда, Москвы и других городов общей численностью до 5 тысяч человек. Такого размаха конфискаций не знала ни одна губерния. Крестьян возмущал произвол в определении объёма поставок, злоупотребление грубой силой, пренебрежение к хранению и использованию изъятой у них продукции. Забранный по продразверстке хлеб гнил на ближайших станциях, пропивался продотрядовцами, перегонялся на самогон. Особенно трагическим положение стало в 1920 году, когда Тамбовщину поразила засуха. Крестьяне самых хлеборобных уездов: Кирсановского, Тамбовского и Борисоглебского – голодали. На весенний сев зерна не оставалось. Всё отнимали.

Неимоверная по объёмам продразверстка 11,5 миллионов пудов зерна означала для крестьянства гибель от голода.

(«Тамбовская Ванде́я», по материалам Г. А. Абрамовой, главного научного сотрудника Тамбовского областного краеведческого музея.)

* * *

Я вспомнила рассказ писателя Виктора Астафьева «Базар у пристани Назимово» из его книги «Енисей мой, Енисей». И мне захотелось рассказать о моём прапрадеде Кондрате Шабунове. Его образ очень совпадает с образом «старика разбойничьего вида» в этом произведении. Около села Клюк-вино Красноярского края, куда был сослан Кондрат с семьёй, было село Марьевка. Там у Кондрата была торговая лавка. Ему привозили товар оптом из Красноярска богатые люди. Он также торговал на пристани у Енисея. Как называлась эта пристань, я не знаю. Кондрат продавал кедровые орехи, солёную черемшу и изделия из берёсты, которые он делал сам. У него были золотые руки. По рассказу В. Астафьева многое совпадает. И высокий картуз, которым он гордился. И руки он всегда держал на животе. Был молчаливый, строгий на вид.

Я написала стихотворение.

Базар у пристани Назимово

О судьбе моих предков всё рассказала моя тётя Валя – Валентина Семеновна Фомина, по мужу Даньшина. Кондрат – её прадед, а мой прапрадед. Она живёт в г. Красноярске на проспекте Красноярский рабочий. Её детство прошло в семье прадеда Кондрата. Поэтому она знает все подробности. Когда ей был один год, её отец погиб на фронте в 1941 году, похоронен в Польше. Вскоре умерла её мать. Её взяли на воспитание дочери Кондрата – Дарья и Ксения. Сейчас ей 80 лет. Она начинала работать учительницей начальных классов в г. Уяр (раньше называлось село Клюквенное). Сейчас она нянчит внуков. У неё два сына – Олег и Геральд.

Валентина Семеновна Даньшина, моя тётя

Енисей мой, Енисей!

По рассказам «Сон о белых горах» и «Нет мне ответа» Виктора Астафьева

За прибрежным веретеньем

крутовыгнутый озо́р,

Ча́лит, чалит теплоходик —

белосахарный узор!

Чалит вдоль по забере́ги,

огибая мели,

Обступили берега

горы, сосны, ели.

Прихотли́вые изгибы

и крутые берега,

Чешуёю рыбы-царь

бу́сит стылая вода.

И мерцают в солнцебое

две полосочки земли,

Дремлют лодочки верх дном

на песчаной о́тмели.

Прихотливые изгибы

и крутые берега,

Енисей мой, Енисей!

Ой, родимая река!

И мерцает в солнцебое,

растворяется вдали

Теплоходик – белый кубик —

светлое дитя Земли!

За прибрежным веретеньем

крутовыгнутый озо́р,

Ча́лит, чалит теплоходик —

белосахарный узор!

* * *

Дмитрий был большой франт. Любитель красиво одеваться. Он всегда привозил наряды жене и детям из Москвы, где часто бывал по работе в командировках.

Он останавливался у своей родной сестры Полины Савельевой. Она жила с семьёй на Арбате.

В этот раз он привёз из Москвы детям и жене красивые вещи. На рукаве шерстяной тёмно-синей блузы был вышит гладью шёлковыми нитками якорь золотого цвета. Плиссированная юбка – под цвет матроски. С распущенными волосами, которые от природы были вьющимися, тёмно-каштанового цвета, дочь Лида была похожа на принцессу.

Дмитрий целый день фотографировал детей дома и в парке у фонтана. У него был свой фотоаппарат – редкость в то время.

Вдруг он услышал плач маленькой Лиды. Она крикнула: «Папа, папа, кто уронил яблоньку?!» И действительно – на лужайке лежала вся в цвету дичка. Она была ещё небольшая, но цвела сказочно. Лида плакала. Дмитрий задумался: как успокоить дочку? Он взял её на руки. Ему нечего было сказать. И вдруг в разговор вмешался Леопольд:

– Я хочу Лиде рассказать стишок, и она перестанет плакать. Я его сейчас сочинил.

– Ну, давай, давай, мы слушаем тебя, – сказал отец.

Леопольд начал:

Лида перестала плакать, а Дмитрий сказал:

– Ну, ты даёшь, ты же у нас поэтом будешь! Пушкин ты мой! Сейчас мы маме расскажем этот стих.

Дмитрий дома записал стих в свою рабочую тетрадь и вытер слёзы.

– А ты что плачешь? – обняла Дмитрия Ро́са. – Посмотри, как мне хорошо в новом платье!

– Ничего себе! Да, ты королева у меня! Как хорошо, что Поля в Москве показала магазин, где продают такую красоту.

Лидия, Леопольд и Геральд

Дети Дмитрия и Росы Сальциных, г. Прокопьевск

Платье было из чёрного шифона, с воротником-стоечкой из чёрного бархата. Широкая длинная юбка из шёлка надевалась под платье и делала его таким пушистым и нарядным, что глаз не оторвать. Талия, утянутая поясом, казалась осиной.

– Ты просто звезда! Ты неотразима! Скоро будет открытие первого театрального сезона в новом Драматическом театре, и ты наденешь это платье!

Ро́са обняла Дмитрия, и они поцеловались.

* * *

Было воскресенье. Дмитрий был дома. Он сидел в кресле и читал газету. Ро́са пошла в парк гулять с детьми.

– Ро́са, ты не задерживайся, в пять часов за нами придёт машина, и мы поедем смотреть премьеру, а тебе ещё одеться надо, – сказал Дмитрий, когда они выходили из дома.

– Ты почему её так зовёшь? Что это тако – Ро́-о-оса? Ты ишо её Россе́я назови. Ты это брось, ты в своей партии придумывай разные там клички, а дома как положено жену зови. Прасковья она! Поня́л!

– Как ты говоришь? – перебил Акима Дмитрий, не отрываясь от газеты. – Россе́я? Это интересно! Как я раньше не догадался?

– И детя́м исковеркал всё. Это разве дело – так обозвать. Ляопо-о-ольд, Гера-а-альд! Тьфу, нечистая тебя раздери. Язык можно сломать. – Старый Аким принципиально не звал внуков Леопольд и Геральд, а Лёнька и Генка. – Ишь, ты модна́й какой. И откуда ты то́ко взял таќи мина́?

– Нормальные имена, – ответил Дмитрий, продолжая читать газету.

Аким не унимался:

– То́ко и знашь, что газеткой шелестеть да койкой скры-петь – и всё.

Дмитрий поднял газету и сказал:

– А ты что не шелестишь газеткой, кто тебе не даёт?

– А я не хочу ваши партейные портянки листать.

– Ну вот! Газетой он шелестеть не хочет, а койкой сры-петь не может, а я при чём?

– Вот коммуняка-то навязался на нас. Ты бы Библию читал, ты етой Библией и жив остался, – сказал тесть.

– Да, ладно тебе, разошёлся! Шуток не понимаешь. Идём чего-нибудь выпьем, – разрядил обстановку Дмитрий.

Вернувшись с прогулки, Лида первая вошла и с порога закричала:

– Папа, папа, а почему фонтан в парке затух?!

– Как затух? – удивился отец.

– Ну, там водичка не брызгает.

– А-а-а! Затих, а не затух, – поправил Лиду отец, снимая с неё валенки.

– Зима потому что, холодно. Придёт время – опять зашумит и запоёт фонтан.

– А когда придёт время? – не унималась дочь.

– Скоро, очень скоро, когда наступит потепление.

– Дорогая моя, пора собираться, скоро машина придёт, – торопил жену Дмитрий.

– Мамочка, мамочка, это муфта? – спросила Лида.

– Умница моя, я тебе куплю шубку из белого зайчика.

– И муфту, и муфту, папочка! – хлопала в ладоши и подпрыгивала Лида.

– И муфту куплю, – поцеловал дочь Дмитрий.

Когда Ро́са вышла из комнаты, Лида первая закричала:

– Ой, мамочка, какая ты красивая, как фея!

Прасковья (Ро́са) с мужем Дмитрием Сальциным

Дмитрий поцеловал Ро́су, и они пошли к машине. Он усадил жену, захлопнул дверь, сел рядом с водителем, и они уехали.

В огромном фойе было много народа. К ним сразу подошла немолодая дама и с нескрываемым любопытством спросила:

– Это ваша жена, Дмитрий Владимирович?

– Да!

– Долго вы её скрывали!

– Ро́са! – представил Дмитрий жену даме и, доверив её разговорчивой собеседнице, удалился.

– А вы и в самом деле прелестны, я наслышана о вас! Вот что значит столица. Вы так отличаетесь от всех, даже имя у вас необыкновенное! – восхищалась она Росой. – Как вы тут у нас, не скучаете? У нас не Москва! Трудно, наверное, вам было привыкать?

– Да нет, мне здесь очень нравится, – сказала Ро́са.

– Это потому, что у вас такой муж, – засмеялась звонко дама.

– А муж всё время на работе, я его почти не вижу. Мне очень понравился театр, я первый раз вижу такую роскошь.

– Как? – удивилась дама. – А что, в Москве вы разве…

– Да я не из Москвы. Я жила в Красноярской губернии.

– В Красноярске? – переспросила она удивлённо.

– Нет, не в самом Красноярске, а километров сто севернее, – объяснила Ро́са.

– Да-а-а?! – удивлённо пропела дама. – А говорили, у Дмитрия Владимировича такая жена… – и она осеклась, поняв, что сказала глупость.

– А! Вот вы где! Уже третий звонок был, – сказал Дмитрий и, взяв обеих женщин под руки, прошёл с ними в зал на первый ряд.

Когда возвращались домой, Ро́са спросила:

– Митя, а кто эта женщина?

– Это жена второго секретаря горкома партии. Она тебе понравилась? Очень приятная дама, да?

Ро́са ничего не ответила.

– Ты у меня самая красивая, я очень тебя люблю.

* * *

Как-то ночью дед Аким не мог заснуть и увидел, как дочь сидит на диване, крепко обняв аккордеон мужа обеими руками, и, положив голову на инструмент, что-то шепчет. Ему показалось, что Прасковья плачет. Ро́са знала, что у Дмитрия туберкулёз лёгких.

Наступил 1937 год. Уже в начале февраля расстреляли директора мелькомбината. У Дмитрия дело шло к тому же.

Его личное дело лежало на столе второго секретаря горкома партии. Раскопав всю его подноготную, Дмитрию предъявили массу обвинений. А самое главное – это то, что там, куда его направила Советская власть на борьбу с кулаками, в Красноярский край, Дмитрий женился на внучке самого отъявленного кулака из Тамбовской губернии Кондрата Шабунова. Дмитрий работал на мелькомбинате начальником экономического отдела. Он ждал, что за ним скоро придут. Так и случилось. Его лишили должности и исключили из партии. Нервный стресс и всё произошедшее сказались на его здоровье. Дмитрий умер в 1939 году дома от туберкулёза лёгких, которые он застудил в Уяре. Ро́са осталась одна с тремя детьми. После похорон семью сразу переселили в барак рядом с парком. Этот парк строил мелькомбинат. Выделялись большие бригады: на посадку деревьев аллеями, строительство танцплощадки, фонтана, киосков для продажи пива, мороженого и много, много скамеек для отдыха. Парк обнесли красивой кованой оградой, а ворота были просто царские.

В бараке была одна комната, а посередине – кирпичная большая печка. С собой смогли взять из прежнего жилья лишь кровати, стол и библиотеку отца. Три дня Ро́са с детьми переносила из дома в барак книги. Они заняли почти всё пространство комнаты. Так как по углам были кровати, то из книг сделали, как говорил дед Аким, баррикаду. Он складывал книги, как ведут кирпичную кладку. И скоро выросло почти до потолка сооружение, которое накрыли простынями. Получилась перегородка, которая разделила комнату на две части. Подписные издания, журналы и альбомы убрали под кровати. Выражение «воспитаны на книгах» стало определять в буквальном смысле быт семьи.

Угля не было, и дети целыми днями искали на улице ветки, палки, а на пилораме возле парка им давали обрезки плах.

Этого еле хватало, чтобы было хоть как-то теплее зимой в комнате.

Дети буквально зачитывались. Особенно Лида. Она выделялась воспитанием и интеллектом. Она знала то, что не знали её сверстники. Поэтому у неё почти не было друзей. То же самое происходило и с мальчишками. Гера и Леня постоянно читали.

У них то и дело были стычки между собой из-за того, что каждому хотелось читать одновременно одну и ту же книгу. Уговоры не помогали, и дело доходило до ремня. Но с каждым днем стена из книг оседала. Нужда заставляла продавать книги или менять на продукты.

Ро́са не могла работать: она была на костылях. У неё был туберкулёз костей. Она заразилась от мужа Дмитрия. Когда ей стало совсем плохо, её отвезли в больницу, где она умерла. Врач знал, что у неё, кроме малолетних детей, нет никого, и больница похоронила Ро́су. Детям сообщили неделю спустя о смерти матери.

Дед Аким умер вскоре, и детей отдали в приют.

* * *

Когда Лиде исполнилось шестнадцать лет, она пошла искать работу. Её взяли на завод «Продмаш» в цех, где делали духовки для домашних печей. За смену приходили в негодность три-четыре пары рукавиц-верхонок. Леопольд и Геральд учились в школе. Лида кормила мальчишек. На заводе она познакомилась с Николаем Шевченко.

Они поженились, когда Лиде было двадцать пять лет. Через год у них родилась дочь Таня – это я. А в 1959 году сын Юра, и через десять лет, в 1969-м, – дочь Лена.

* * *

Мой дед Александр Шевченко. Дядька Сашко сбежал с Украины в четырнадцать лет, так как не хотел работать у богачей только за похлёбку. Он добирался до Алтая четыре месяца. Где на товарняках, где на телегах и пешком. Там в 35 лет он женился на Онисье Абросимовне Иушиной. Её семья – пришлые на Алтай из республики Коми. Раньше всех, кто жил в Коми, называли зыряне. На Алтае даже есть деревня Зыряновка. У них родились трое детей. Николай (мой отец), Михаил и Мария. На Алтае семью Шевченко раскулачили, семья была не бедная. Им пришлось переехать в Прокопьевск к родственникам по линии Онисьи, его жены.

Мы все: брат, сестра и я – Шевченко по отцу Николаю. На Алтае у нас много родственников по линии бабушки Онисьи Иушиной (Шевченко).

Баба Оня была хорошей хозяйкой и огородницей. Она всё время ждала своего Сашко. Он был арестован и отправлен в лагеря. За что – я уже не помню всех подробностей. Однажды я пришла из школы (мне было тринадцать лет) и застала её на полу. Она сидела у открытого сундука и держала в руках письмо. Читать она не умела. Она плакала.

– Дочка, – сказала она мне, – прочитай, что здёся написано.

– Я присела на корточки рядом с ней и стала читать. Шевченко Александр реабилитирован посмертно…

Боже, как она рыдала, молила Бога, обнимала меня. Пришли с работы отец и мама, прочитали и тоже заплакали. Отец мой рассказал всю историю ареста дядьки Сашко. Это было страшно – ведь он ни в чём виноват не был.

Господи, ну почему так страшно было жить?

Семья дядьки Сашко Шевченко. На этом фото моему отцу Николаю 11 лет (Стоит по левую руку). Алтайский край

* * *

Моя младшая сестра Лена выросла, мы открыли салон красоты «Соло» и стали хорошо зарабатывать. Мы с Леной построили дом. Сегодня мы живём втроём. Я, Лена и её сын Аким. Аким окончил музыкальную школу по классу скрипки. Сейчас он учится в юридическом колледже и продолжает играть на скрипке.

Аким, сын моей сестры Лены. На международном конкурсе

Мой сын Андрей тоже скрипач. Он окончил Новосибирскую государственную консерваторию им. М. И. Глинки. У него семья – два сына: Иван, 13 лет, и Семён, 4 года. Недавно мы с ним ехали мимо разрушенного здания мелькомбината и заброшенного мелькомбинатовского парка. Я попросила остановить машину.

Мне очень хотелось посмотреть, что там.

Андрей не хотел, но я уговорила его. Я, конечно, расстроилась, увидев, что от парка ничего не осталось. И вечером написала стихотворение.