Читать книгу Муаровая жизнь - Татьяна Нимас - Страница 13

Когда мама меня забрала, она уже занимала должность завуча младших классов, вела свой класс начальной школы и все так же преподавала литературу в старших. В первой половине дня обучала малышей, а во второй – старшеклассников, плюс занималась организационной работой школы.

Я проснулся, когда еще было темно на улице, и снова закрыл глаза. Не поверил, что рядом нет еще ста девяноста девяти кроватей и что рядом спит мама. Закрыл их и на мгновение затаил дыхание, боясь, что все исчезнет, когда их снова открою. Я так много раз мечтал о том, как проснусь не в бараке, а рядом с ней, что сейчас, когда оказался далеко от колонии, не поверил в это. Посчитав до десяти про себя, неспешно открыл сначала один глаз, потом второй. Все осталось на месте: и комната не исчезла, и моя мама, проснувшись, смотрела на меня глазами, полными любви. Кажется, она тоже готова была зажмуриться, не веря в то, что я рядом. Никто и никогда не смотрел на меня так, как она. В этом взгляде любовь, надежда и вера перемешались в одно целое, он словно окутывал меня в безопасный кокон. Я обнял ее, перед этим все же ущипнув себя довольно больно за ногу.

Жили мы в одном из кабинетов школы. Два из них выделили под жилье для учителей. В каждом разместилось от восьми до десяти человек. Вместо стен перегородками служили географические карты на подставках. Но коллектив был дружный, и все обрадовались, когда Анастасия Михайловна познакомила их со мной. Все радостно приветствовали, говорили, что мама обо мне много рассказывала, и подарили в день приезда книгу и конфеты. Неужели эти подарки никто не отберет? Я по привычке конфеты спрятал под матрас, а книгу положил за пазуху.

Освоился на новом месте очень быстро. Воссоединился с мамой, когда была пора летних каникул, и теперь гонял в селе и по рощам целыми днями. Теперь я по-настоящему свободен! Это ни с чем не сравнимое чувство, когда ты из года в год живешь одной только мечтой, и вот она осуществилась. Для меня небо стало более голубое, трава зеленее, все вокруг стало ярче, мир поражал и ослеплял своими красками. А воздух какой! Дышал, громко втягивая воздух носом и не мог надышаться.

В первый же день приезда подружился с местными ребятами. Узнав, что я не умею плавать, сразу решили это исправить.

– Это не важко. Мы все не умели плавать, а зараз спокийно переплываем ричку, – сказал Петро.

Он был самым старшим среди местных ребят, ему было двенадцать лет. Жил с матерью в одном из сельских домов и учился в школе. Моя мама была его первой учительницей в младших классах. У них в семье было трое детей, но два брата не перенесли голода, хотя отец и мать отдавали детям последнее, не ели сами. Но в живых остались только он – средний ребенок и мать, отец умер от тифа вскоре за детьми. Петя был высокого роста, поэтому именно за ним все дети двора признали старшинство. Говор у моего нового приятеля интересный был. Поначалу я не все понимал, что он говорит мне. Но быстро разобрался. Часть слов была на русском, часть – на украинском, а третью часть – и вовсе, кажется, он сам придумал.

Петька хорошо учился, несмотря на то, что часто пропускал школу по семейным обстоятельствам – помогал матери. Она болела после голодомора и очень тяжело перенесла потерю детей и мужа. Часто сидела, не двигаясь и не разговаривая много часов, смотря в одну точку. Петя говорил, что потом это состояние проходило, и она снова становилась прежней, ходила на работу на маслоперерабатывающий завод, ругала сына за непослушание или гонялась за ним по двору, когда он в очередной раз порвал штаны. С одеждой тогда совсем плохо было. У всех – всего по одному: одни штаны на зиму и лето, одна рубаха, одни ботинки всесезонные. А Петька умудрялся свои штаны рвать по нескольку раз в неделю, на них от этого живого места не было. Это была одна большая заплатка, а не брюки. Он был фантазером и мечтателем. Все дети всегда ждали его появления во дворе, знали, если Петро пришел, значит, сейчас начнется игра. Он много читал книг, любил приключенческие романы. А говор свой не менял, видя в этом, кажется, свою индивидуальность.

Когда мы познакомились, он очень обрадовался, узнав, что я тоже очень люблю читать. Мы подолгу с ним болтали и придумывали истории и игры.

– Айда на ричку!

Петька побежал, и все ребята за ним гурьбой, я тоже старался не отставать. Подбежали к реке, один из ребят отвязал лодку.

– Сидай.

Я послушно залез в лодку и сел на доску внутри нее, рядом сел еще один парень, а напротив – Петька на веслах. Ловко и быстро доплыв до середины реки, он достал весла из уключин и положил в лодку. Приключения я очень любил, а на лодке до этого ни разу не катался. Необычно покачивало, и стоять было в ней сложно, приходилось держать равновесие.

– Савва, дай мне руки, а ты, – обратился ко второму мальчишке, – бери его за ноги.

Я покорно отдался им в руки.

– Раз, два, три, – скомандовал Петро.

Считая, они меня раскачивали, и на счет «три» я, подлетев в воздухе, погрузился в воду. Инстинктивно я начал барахтаться в воде руками и ногами. Вода попала в уши, я совсем не слышал, что кричали мне мои тренеры по плаванию. Нос болел оттого, что был полон воды. Я начал погружаться на дно. Петька дал мне немного уйти под воду из его поля зрения, а после прыгнул в воду, и они втащили меня в лодку. Я даже не понял, как в ней оказался, и продолжал, словно маленькая собачонка, плыть, размахивая руками и ногами.

– Все гарно. Зараз отдохнешь и повторим. Тебе понравится. Сам потом будешь просить подбросить тебя. От побачиш! А плавать так учат всех, – мой новый друг одобрительно похлопал меня по плечу.

«Я попрошу? Они что, ненормальные что ли?» Я совсем не был рад тому, что согласился учиться плавать. Совсем, оказалось, неприятное занятие – это плавание. Вода была везде. Я никогда сразу столько воды не пил. Живот булькал, как полный бутыль с водой. Нос не дышал, казалось, он увеличился в размерах и вот-вот лопнет. Я ничего не слышал, уши тоже были полны воды. В голову как будто насыпали песка, и при каждом движении ею он пересыпался внутри. Но Петька сказал, что бросать обучение нельзя, нужно обязательно довести дело до конца, научиться сегодня плавать.

– Раз, два, три, плыви! – и снова. – Раз, два, три, плыви!

К вечеру я поплыл. Не поверите, но мне понравилось, правда, сил не было совсем. Я еле приволок ноги домой. И, не поужинав, просто упал на кровать лицом вниз и уснул. Мокрый, грязный, но довольный. Я умею плавать!

Ребята не обманули. Плавать – это действительно безумно весело. Столько интересного связано с рекой, а без умения плавать все это недоступно. Спустя неделю я плавал не хуже моих новых друзей: и на спине, и кролем, и брассом, и нырял, доставая со дна песок.

– Завтра покажем тебе кое-что, – сказал Петька, когда посмотрел, как я резвился в воде спустя неделю. – Туды ходять только проверенные пацаны, а ты, бачу, хоробрый.

На следующий день мы бежали наперегонки к мосту. Это было капитальное строение, которое возвышалось над рекой. Проем между водой и мостом был около шести метров высотой.

– Айда, за мной, – прокричал Петька и помчался вперед.

Мы все поднялись на мост.

– Смотри! – он показал с моста вниз на воду.

– Ого! – только и вырвалось у меня. Вода внизу прозрачная, и было видно дно, а там, в самом низу, лежали огромные темные рыбины, которые по размеру были с меня ростом, а некоторые и побольше. Они не спеша передвигались по дну. Я даже рассмотрел их огромные усища и большие головы.

– Не боись, они безобидные. Если, конечно, их не трогать, – сделав паузу, добавил, – я так гадаю. Это сомы. Здесь глубина в речке больше десяти метров, и они спокийно тута обитают.

– Такую рыбину семья в селе может неделю есть! – сказал я.

– Их не едят. Они мертвячиной питаются. Мужики говорят, что некоторые весом больше ста килограммов с полтиной.

– Сто пятьдесят килограммов? – недоверчиво я переспросил.

– Угу, – многозначительно промычал он. – Есть в селе один немой, он спец по ловле этих рыбин. Свой улов продает на корм свиням. Потом придем, я тоби покажу, как он их ловит.

И вдруг я услышал чуть дальше, с другой стороны моста, всплеск. Я испугался, что кто-то упал в воду с моста. Посмотрев в ту сторону, откуда донесся звук, я увидел, что старшие ребята, намного старше даже нашего Петьки, собрались у края моста. Один из них стоял на самом краю, держа руки вверх, и вдруг он, оттолкнувшись ногами от моста, полетел вниз головой! Я подбежал к краю и посмотрел на реку. Парень вынырнул. Когда он немного отплыл от места, куда погрузился, к нему прыгнуло сразу еще двое, но уже поджав колени к животу, создавая специально множество брызг. Потом следующие, но уже с разбега, при этом кувыркаясь в воздухе.

– Ничего себе! – Только и вырвалось у меня.

– Да, это старшие. Я скоро тоже буду прыгать с моста. – Петька гордо выпятил грудь. Видимо, на мост пускали по достижению определенного возраста. Он совсем не хвастался, просто был горд, что первый из нас прыгнет с такой высоты. – Мы тренируемся пид мостом, там пониже.

В прыжках с высоты было что-то завораживающее, щекочущее где-то там, внизу живота. Отталкиваешься от края и доли секунды летишь в воздухе, словно птица, а потом погружение. Я к тому времени умел нырять так, чтобы вода не попадала в нос, и умел ловко и быстро вытряхивать ее из ушей. С нетерпением хотел попробовать прыгнуть с высоты побольше, чем плечи друзей или борт лодки. Здесь наверняка можно до «трех» посчитать, пока долетишь до воды. Значит, и ощущения намного круче.

Петро побежал вперед, а я остался смотреть с моста в воду и на прыгающих старших.

– Вниз! – скомандовал настойчивее наш предводитель.

Я нехотя пошел под мост, но там оказалось не менее интересно. Мост опирался на большие бетонные столбы, имеющие металлические выступы на разной высоте. На одной из опор, на высоте примерно трех метров от воды, располагалась небольшая металлическая платформа. Вот с нее мы и прыгали, взбираясь по металлическим выступам. К тому времени я прыгать умел по-разному, но только не головой вниз.

Вскарабкавшись на платформу и с криками: «Ура!» – Петька прыгнул первый в воду «солдатиком». Это когда руки складываешь по швам и ноги вместе. Я, не дожидаясь, когда он вынырнет, также прыгнул за ним «солдатиком». Я всегда был немного тороплив, когда дело касалось приключений. Вот это ощущения! Мы ныряли, каждый раз придумывая все новые и новые способы погружения в воду с трех метров. И я снова испытывал судьбу, совсем не подозревая об этом.

Самое сложное – это научиться нырять «рыбкой». Ногами вниз, когда уже умеешь плавать, совсем не страшно, но вот головой вниз – это совсем другое дело. Нужно перебороть страх, что не ударишься о воду. У меня пока прыгать «рыбкой» плохо получалось. Совсем не так красиво, как у других. Я все считал, что мне мало высоты и поэтому вхожу в воду не так ровно, как хотелось, а немного животом или ногами. Здесь можно отточить мастерство.

Когда мы смотрели в реку с моста, вода в ней была прозрачная, а под мостом она была темная: лучи солнца не проходили сквозь бетон, и дна видно не было. Я подплыл к опоре и взобрался на платформу. Решившись прыгнуть «рыбкой», долго не мог найти место, куда бы нырнуть, с какой из сторон. То на один край платформы стану, то на другой перейду. Наконец-то я выбрал, по своему мнению, самое лучшее место, куда полечу головой вниз. Приготовился и сиганул. Погрузившись в воду, почувствовал сильный удар по голове. Почему-то руки меня не слушались, ноги тоже, я медленно погружался, почувствовал лишь, что кто-то ухватил меня под грудь и потащил наверх. Когда меня положили на берегу на траву, ребята столпились вокруг. Я ничего не слышал, что они говорят, в голове стоял сильный шум, заглушающий все. Поднять голову не мог. Почему-то лица всех, кто стоял и смотрел на меня, были перепуганы. Понемногу слух возвращался, начало покалывать в руках и ногах, я пошевелил пальцами. Осторожно и не спеша поднял руку и попытался прикрыть ею глаза, потому что солнце ярко светило, и было неприятно. Лоб что-то щекотало. Предположив, что это насекомое, решил смахнуть рукой, но ощутил что-то липкое. Я одернул руку и взглянул: она вся была красная.

Это же кровь. Откуда она? Все не мог понять, что же произошло. Постепенно начал ощущать боль в месте удара.

Нарастала сильная головная боль, от которой не мог подняться.

– Его срочно нужно отвезти в больницу, – кричали взрослые.

Меня усадили на подъехавшую телегу и повезли в больницу. По пути осознал, что когда нырял, то ударился обо что-то твердое в воде головой и думаю сильно, так как лица взрослых были очень обеспокоенными. Петька, как старший и ответственный, поехал со мной.

– Сильно все плохо? – спросил я его.

– Да, кажись, ничого страшного. Только крови с тебя як з порося, – ответил, улыбаясь, Петя.

Его ответ успокоил, но на тряпку, которую мне дали держать у головы, решил не смотреть, чтобы не стало дурно.

В больнице после осмотра доктор сказал потерпеть. В его руках появилась нитка.

– Прямо как носки штопать будете? – юмор меня не покидал даже в эти минуты.

– Немного нужно подправить, – с улыбкой сказал доктор. – Тебя как звать?

– Савва.

– А меня Николай Федорович. Ну, терпи, казак, атаманом будешь, – пошутил он в ответ.

После всех манипуляций Николай Федорович присел рядом на корточки и спросил:

– Герой, голова болит?

– Немного спать хочется и щиплет, – зевнув, ответил ему.

Мама вбежала в кабинет доктора, когда мы уже беседовали, и я в красках рассказывал, как получил первое ранение. Вид у нее был очень взволнованный, но увидев, что я сижу на кушетке, болтая ногами и улыбаясь, успокоилась.

– У него все хорошо, – заверил доктор маму, – а шрамы лишь украшают мужчину. Не переживайте. Голова поболит пару дней, и уже к концу недели будет как новенький.

Приключение мне понравилось. По селу среди других ребят теперь ходил гордый: у меня же есть шрам, мне его даже зашивали. Девчонки на меня даже взглянуть стеснялись.

На улицу гулять побежал уже через три дня. Ребята, с которыми был на речке в тот день, рассказали, что в том месте, где я ударился головой, когда нырял, оказывается, лежала замуленая огромная металлическая сеялка с полей. Река Псел разливается в поля на несколько километров, а когда половодье сходит, природная сила воды уносит в реку все, что было забыто на полях. Вот так сеялка оказалась в реке. Течением ее несло, но она застряла в опорах моста, пока я ее не нашел. Думаю, мне очень сильно повезло, что рассечение оказалось поверхностным. Это хорошо, что я прыгать «рыбкой» не так хорошо умел и не так ровно. Прыгни я под другим углом, чуть сильнее и ровнее, как хотел, одними швами бы не обошлось.

Петька очень переживал после моего прыжка и даже не ходил гулять, пока я дома был. Он настоящий мой первый друг. Все дни проводил со мной. Рассказывал, что научит ловить рыбу, а еще о секретном месте, куда обязательно отведет.

– Туда не всех берем! Только проверенных. Слухай, давно спросить тебя хотел. Откуда у тебя полосы на спине?

Я сделал вид, что не услышал вопрос, и начал расспрашивать о тайном месте. Сам же вечером у мамы решил спросить, что там у меня на спине. Себя не видел со спины и не знал, что там тоже есть шрамы.

– Ой, Савва, даже не знаю, как ты дожил до своих лет, ты такой непосидючий и постоянно попадаешь в какие-нибудь истории, – проговорила мама с улыбкой шутливым тоном, при этом потрепав меня по голове, взъерошив волосы. Я так это любил и всегда подставлял ей свою голову, подобно котенку, который хочет, чтобы его погладили. Сел поудобнее, зная, что рассказ будет интересным и длинным. – Случилось это, когда мы жили еще в общежитии в Одессе, и ты был совсем еще маленький.

Она поведала мне о том, что мои пеленки ну совсем плохо сохли. Розетка на весь этаж общежития была всего одна – в подсобке, где все студентки готовили еду. Утюг электрический был один вообще на все общежитие, поэтому ее подруга, Ольга Феликсовна, подарила утюг на углях. Это было большое, тяжелое, металлическое приспособление для глажки, прародитель современного, более удобного. Работал он просто. Необходимо было нагреть угли в печи, засыпать их, откинув крышку вовнутрь, закрыть крышку на щеколду и, взяв за ручку сверху, раскачивать из стороны в сторону, разогревая угли докрасна.

Горшок тогда я еще изучил плохо, точнее, его предназначение, пеленок было очень много. Мама говорила, что после вот такой вот сушки утюгом она еще несколько часов рук не чувствовала. Весило такое орудие труда ни много ни мало десять килограммов. А я уже тогда немного ходил; точнее, мама говорит, что я не пошел, а побежал сразу, причем часто страдали нос, губы и ладошки с коленками, но в этот раз пострадала спина. Подбежал я под мамину руку как раз тогда, когда она держала раскаленный утюг, в тот самый момент, когда раскачивала им, чтобы разогреть посильнее. Угли уже были достаточно красными внутри, и мама уже хотела продолжить гладить, как почувствовала, что в воздухе кого-то прогладила. Это был я. Мама от испуга задержала руку, я тоже от страха молчал, но потом меня слышало все общежитие, причем долго, пока мама не отнесла меня в госпиталь все к той же подруге, которая дарила утюг. С тех пор, как только солнце пригревало мою спину, на ней проявлялся рисунок подошвы утюга – мелкие полоски.

Когда мама разрешила уже выходить во двор, Петька обрадовался, казалось, больше меня.

– Я обицяв тебя научить рыбу ловить. Айда на ричку. – Петро побежал вперед. Резко остановился. – Совсем забув, потрибно червей сначала накопать.

В навозе палками накопали целую жестяную банку червей. Петька сбегал домой, принес нитку, ведро и два небольших крючка. Когда пришли на речку, он начал мастерить удочку. На нитку навязал крючок, после из кармана достал маленькие серые шарики.

– Это свинец, я його у охотников выпрошую, – пояснил Петька происхождение шариков.

Взял один и прикусил, от этого шарик расплющился. Нитку положил на свинец и снова прижал зубами, шарик оказался уже на нитке.

– Это получилось грузило. Теперь навчу тебя поплавок делать, – и он достал из кармана два гусиных пера.

Одно дал мне, другое начал общипывать. Я сделал все в точности за ним. Аккуратно подрезав то, что осталось от пера, он продел в него нитку и закрепил маленькой щепкой, чтобы не двигалось.

– Поплавок готовый, осталось сделать удочку, – с этими словами он срезал две ветки длиной около одного метра, почистил от коры и мелких веточек и навязал нитку с грузилом, крючком и поплавком.

– Ну, глянь. Удочки готовы, – сказал мой друг, гордо осматривая свои творения. – Ловыты зовсим не важко, до того ж ты втёпный, у тебя все получится.

– Какой? – спросил я, не понимая.

– Ну, схватываеш з лёту, – смеясь, объяснил друг.

Его язык я всё еще не до конца понимал. Были слова-загадки как это, например, над которыми без пояснения я бы несколько дней ломал голову, переводя.

Сначала у меня, как и с плаванием, ничего не получалось. На берегу реки мы разулись, закатали штаны и неглубоко зашли в воду. Петро показал, как червяка на крючок наживлять и как забрасывать подальше наживку.

– Это меня батько научил, когда живой был. Меня та братив, – проговорил Петька, ловко вытягивая небольшую серебряную рыбешку и бросая ее в ведро с речной водой. – Можем их приготовить. Я тебя и этому навчу. Только з дому визьму казанчик. Ты, главное, Савва, не поспишай, – поучал меня Петька рыбной ловле. – Почекай, пока не видчуеш, що рибка схопила червяка и трохи смыкае удочку. Тоди ты подсекай – смыкни у видповидь ризко, щоб пийматы на гачок. И тяни. Швиденько, та обережно, щоб не зискочила. Зрозумив?

К вечеру в ведре плавали четыре пойманные мною рыбки. Я так радовался, когда поймал их, что в ведре, полном рыбы, их отличал среди других.

В этот день мы так увлеклись ловлей, что не заметили, как начало темнеть.

– Уху варить навчу другим разом. – Петька спешил домой к маме. – Зовсим забув. Обицяв матери допомогты. Трымай, – и он дал мне в руки держать второе небольшое ведро, куда пересыпал половину всего улова. – Это тебе.

– Я же всего четыре поймал, – удивился я.

Петро об этом ничего слышать не хотел, когда я запротестовал.

– Нам з мамкою полведра выстачить з головою. Мы же разом ловили. Вторая половина по-братски твоя.

Вечером дома маме гордо протянул ведро с рыбой. Я ж сам на ужин еду достал, и главное – не пришлось ни у кого попрошайничать или обманывать. Она приготовила и угостила всех соседей. Я видел, как она гордилась мной, и для меня это была самая большая награда из всех. Потом уже, перед сном, я много размышлял, какой же мой новый друг хороший человек. Я обязательно буду с него брать пример, не в речи, конечно, но в поступках. На другой день я снова получил подтверждение своих недавних рассуждений на тему правильного и неправильного.

Мы снова ловили рыбу, и к нам присоединились еще ребята из села. Мишаня – самый маленький из всех, ему было годиков пять, и у него ну совсем не получалось поймать ни одной рыбки. Мимо по дороге проходил дед Панас, наш сосед в селе, с полным ведром рыбы.

– Что малой, не клюет? – спросил он у грустного Мишани, который бросил удочку и хотел уже было заплакать. Руки сложил на груди, а губы дрожали. Вот-вот и разрыдается, как девчонка.

– Нет, – буркнул тот, немного надув нижнюю губу в обиде на реку или на рыбу.

– А у меня с утра, смотри, какой улов. Видал? – и он показал свое ведро, в котором плескалась рыба. – Секрет хошь расскажу? Даже два секрета, – немного понизив голос, проговорил он малому.

Мишаня потянул голову к деду, чтобы лучше расслышать тайну секретной ловли.

– Ты с какого конца червя надеваешь? – спросил дед.

– Я? – Мишаня начал вспоминать, с какого же конца он червя нанизывает.

– Вот! А нужно всегда его задней стороной на крючок. А перед этим его самое важное… – и дед Панас еще тише заговорил, да так, что слышал только малой. – Понял?

Мишаня кивнул головой, поднял удочку и начал из консервной банки червя доставать. Дед Панас ему подмигнул и пошел прочь, в сторону села, насвистывая мелодию. Мы уже и забыли, что там за секреты говорил сосед малому. Только смотрим на него, а он червя облизывает.

– Ты что – с ума сошел? – закричали ему. – Они же в навозе.

Мишаня стоял снова с глазами, полными слез. Его все лицо было измурзано навозом.

– Дед Панас сказал, что так я поймаю самую большую рыбу и победю, – и уже слезы у него текли из глаз: он понял, что старик над ним просто пошутил.

– Сегодня, Мишаня, ты победил, – сказал Петька, смеясь, и весь свой улов пересыпал малышу в его ведро. – Беги к мамке, покажи, сколько у тебя рыбы.

Когда он убежал, мы покатились со смеху, вспоминая, с каким умным видом Мишаня искал, где у червя голова, и облизывал на удачу навозного жителя.

Все было по-другому в этом новом мире, куда меня забрала мама. Мне не давали затрещины старшие дети, младших вообще не обижали, а наоборот, защищали и оберегали, именно так, как я всегда это себе представлял. А с Петькой у меня складывались настоящие дружеские отношения. Мне не нужно было отдавать ему через силу кусок хлеба, я с удовольствием всем делился с другом.

Рыбалка стала моим любимым развлечением. В этот день Петька не смог пойти со мной на реку. Его мама плохо себя чувствовала, и он остался помогать. Я же решил порадовать их вечером свежей рыбой для ужина. Думал отдать всю, что поймаю.

Из недолгого опыта рыбной ловли, понял, что лучше всего заходить в камыши и оттуда забрасывать удочку: там рыбка покрупнее и клюет чаще. Выбрал новое место, подальше от села. «Наверное, здесь никто не ловил до меня, камыши вон какие высокие», – подумал я, идя вдоль реки по берегу. Отойдя довольно далеко от обычных наших мест, я как всегда закатал штаны выше колен и зашел в камыши. Но все никак не удавалось поймать ни одной рыбки. Двигаясь влево и вглубь камышовой заводи, внезапно ощутил движение вокруг моей правой ноги. Посмотрел вниз на воду. И – о, ужас! В мгновение из воды показалась небольшая голова с открытой пастью, которая вцепилась мне в ногу. По всему телу пробежала дрожь. От боли страх исчез, я схватил тварь за голову и с силой потянул. Это оказалась змея. Инстинктивно бросил ее подальше. Гадина полетела на середину реки, словно кусок веревки, извиваясь и проворачиваясь в воздухе. Мне показалось, я научился бегать по воде, так быстро я несся и орал:

– Помогите! Умираю! Меня укусила змея!

Я же сам на реке был. Петька дома, другие ребята не захотели идти с утра. Бежал и больше всего боялся, что мне станет плохо, и меня никто не найдет в этих местах. Думаю, в тот день я побил все существующие рекорды по бегу на дистанцию примерно в два километра. В месте укуса ощущал, будто приложили раскаленную кочергу и держат, но я даже не прихрамывал. Мама как раз развешивала стирку во дворе, и побежала мне навстречу, услышав мои истошные вопли.

Николай Федорович в тот день понял, что я буду его частым пациентом. Медсестра под его руководством делала какие-то манипуляции с ногой, но я решил не смотреть после того, как она взяла в руки большущий шприц и приблизилась ко мне. Я же герой, а герои не трусят. Подумаешь, шприц, в котором игла размером с карандаш. Мне сделали уколы шприцем поменьше в руку и в ногу.

– Ну что, боец, страшно было? – спросил доктор.

– Немного, – признался я.

– Наступил на нее, наверное, вот она и укусила, – обернувшись к маме, продолжил. – Сейчас очень много случаев укусов гадюк. Хорошо, что сразу же пришли, – посмотрев на мое раскрасневшееся лицо от бега, добавил: – Точнее долетели, – мы все засмеялись.

Когда вернулись домой, мама, по рекомендации доктора, уложила меня в кровать и принесла чай. Мне нужно было так провести пару дней и много пить. Пока я был дома, все ребята ходили смотреть на мои новые шрамы от укуса змеи. Их еще никогда не кусала змея, и им было очень интересно послушать, каково это. Я был знатным рассказчиком, все слушали мою историю и аж рты раскрывали, особенно когда я в красках описывал, как огромная змея свою пасть открыла, да так, что я увидел ее желудок и все, что она ела до этого. Девчонки, которым тоже было интересно послушать, аж зажмуривались, когда я описывал змеиные клыки, с которых капал яд, и зловещие огромные глаза твари. По правде, глаз змеи я вообще не увидел, да и зубы почувствовал только уже в своей ноге. Но им нравилось слушать, а я любил рассказывать. Еще им нравилась та часть истории, в которой я сражался с огромной гадюкой, обвившей всего меня своим скользким телом. Теперь я окончательно стал самым популярным парнем на селе.

Мне снова можно было гулять. Солнце каждый день заглядывало в комнату и манило лучами идти резвиться по зеленым склонам. А я не мог даже по комнате побегать. Мама следила за тем, чтобы я не вставал, или просила Петьку присмотреть за мной. Он ей давал обещание, поэтому я несколько дней был, как умирающий, прикован к постели. Ребята навещали меня все дни, а Петька вообще не гулял, пока я болел, и не ходил на улицу играть с другими ребятами.

– Якщо бы пошел з тобою, тебя бы нихто не укусил, – говорил он мне, ощущая вину за случившееся. Поэтому в первый же день моего выздоровления решил по-своему ее загладить. – Сегодня пойдем, – подмигнул мне. – Через пятнадцать минут, биля мого дому, только никому не говори, – сказал это и убежал.

Я остался играть во дворе школы для вида. Потом не спеша пошел к дому друга. Там меня уже ждало пятеро ребят и Петька.

– Вси? – спросил он сам себя. Осмотрев нас, добавил. – Кажись, вси. Ну, побиглы.

Я знал, что недалеко от Рашевки располагался большой, известный на всю страну завод по переработке семечки. На нем работали люди из близлежащих сел. Он находился не совсем близко, и мы бежали всю дорогу. Взобрались на небольшой пригорок, и в низине нашим глазам открылся дивный вид. На равнине, вдалеке, стоял большой комплекс, похожий на огромное серебряное чудовище не из нашего мира. Шесть огромных бочек соединялись причудливыми металлическими конструкциями. Чуть дальше виднелись бочки поменьше, необычной формы, напоминающие огромные болты: большая толстая нога, а сверху круглая шляпка. На въезде, ожидая пропуска, стояла вереница груженных мешками телег.

– Це семечку привезли, – пояснил Петька, показывая пальцем на обоз.

Чуть поодаль от серебряных бочек-болтов стояла высоченная труба, которую опоясывали металлические конструкции. Из нее поднимался в небо белый дым, который, казалось, образовывал облака причудливых форм.

– Ходимо, – скомандовал наш главарь.

Мы спустились с пригорка, обогнули обоз и вышли к забору, который ограждал территорию завода. Сверху ограждения, подобно растянутой пружине, красовалась колючая проволока. Мы прошли вдоль него метров триста, повернули за угол. Пройдя совсем немного, Петька остановился. К забору в этом месте был приставлен большой кусок шифера, а из-за кустов, растущих в этом месте, сразу его и не разглядеть. Заслонка была бетонного серого цвета, точь-в-точь как забор. Ребята аккуратно отодвинули шифер, и за ним оказалась дыра в заборе.

– Он треснул в этом месте, а мы розибрали и прикрыли. Это нашенское тайное место для игр. О нем тебе все время казав, – сказал это Петро и полез в дыру. Мы все последовали за ним. – Не боись, нас не гонют отсюда, мы тута свои.

И действительно, мы спокойно шагали по заводу, некоторые работники даже здоровались с Петькой и ребятами.

– Моя мамка тута работает, – важно сообщил он.

Мы прошли в одно из помещений завода.

– Здеся жарят семечку, – с видом гида начал экскурсию Петро. – Открывайте карманы ширше.

Мы зашли в большой зал, в котором вкусно пахло и было очень жарко. Наш гид подошел к одной из работниц, которая с ним поздоровалась.

– Тебе как обычно? Попрожареннее? – спросила она его, улыбаясь.

– Угу, – ответил Петруха и подошел ближе. Она насыпала ему полные карманы только что приготовленной семечки. Он подвел меня.

– Це Савва, мий друг, – отрекомендовал Петька. Я скромно, опустив голову, приоткрыл карман брюк. В то мгновение мне вспомнились времена колонии и базар почему-то. Семечки приятно обожгли ногу, оказавшись в карманах брюк. Работницы этого цеха с удовольствием наполняли детворе все имеющиеся карманы на одежде: и в штанах, и на рубашках, у кого был нагрудный. У некоторых даже был специально пришит внутренний кармашек на брюках. Теперь мне стало понятно, для чего он предназначался.

– Теперь пошли в нашу схованку, – и гид по заводу увлек нас за собой в другое помещение. Мы попали в огромный ангар, куда сгружали отходы. Огромные кучи шелухи от семечек, высились словно горы, образовывая горный хребет.

– А теперь будем играть в цурки.

– Чего? – не понял я, когда все разбежались по ангару, словно мыши, а я остался стоять один.

– Прятки, жмурки, цурки, – убегая от меня, кричал Петька. – Ты во́да, раз последний остался.

Конечно, первую и последующие три игры во́дой был я. Игра проста – найти всех, но на деле оказалось все не так просто. Прятались не за кучами шелухи, а полностью в них зарывались. Только спустя годы я понимаю, что эта игра всех нас могла тогда погубить. Можно было запросто задохнуться, или присыпать могло так, что мы бы и не нашли игрока. Но в этой игре с нами ничего не приключилось плохого. Единственный минус – потом эти шкарлупки и семечки были везде, когда я приходил домой и раздевался. Мама немного ругалась, но как всегда с улыбкой:

– Савва, скоро в комнате прорастут подсолнухи, столько их с тебя сыпется каждый раз. Марш за веником. Я за тобой убирать не буду.

На завод бегали нечасто, но играть там было одно удовольствие. В одно утро Петро придумал старую игру на новый лад.

– Будем играть у вийну, – сообщил он, запрыгнув на пенек в лесу, где мы все собрались. – Зараз раздилымся на две команды. Одни за наших, другие за немцев.

Как и полагалось, немцами никто быть не хотел, но тянули жребий, и игра начиналась. Рогатки в руки, камушки, ягоды из рощи или леса – и вперед. Мелкие камушки вымазывали в ягодном соке, и сразу было видно, кто убит, а кто ранен. Сыграв раз, поменялись местами по команде командира Петьки, чтобы никому не было обидно.

После одного из таких сражений в лесах под Рашевкой, уже под вечер, залетаю домой довольный, раскрасневшийся, травами полевыми надышавшийся и понимаю, что сбит на подлёте. Мама стояла посреди комнаты, уперев руки в бока, сжав кулаки и потопывая одной ногой. Ее глаза в такие моменты меняли цвет, как тогда, в колонии, но грусти в них не было, она смотрела укоризненно. Ну, а если при этом я слышал: «Ярослав, давай поговорим серьезно», – всё: пиши пропало! Именем полным меня называла только она и исключительно, когда впереди предстоял долгий разговор «по душам».

Дело в том, что в этот день мы играли в войнушку, а соседский парнишка Грицько принес на игру казан из дома. Мы всегда очень метко стреляли из рогаток, целились, чтоб наверняка в голову, тогда игрок противоположной команды выбывает из игры. Если в тело, то считалось, что ранен, и можно еще продолжать играть до третьего ранения. Но если ягодный сок отпечатался на голове – это бесспорное выбывание.

– Я буду в каске, и если вы в нее попадете, то не считается, я же в броне.

Мы все тогда сильно позавидовали ему. Он в тот день дольше всех в игре был и победил несколько раз. Но когда начали расходиться по домам, наша зависть рассеялась, как туман на солнце. Поначалу долго смеялись, катаясь по траве и держась за животы, но потом немного испугались. Все потому, что Грицько был обладателем ушей, которые сильно торчали в стороны. Надел он казан легко, а снять вечером его уже не смог. Мы тянули, каждый по очереди, но все впустую. Грицько визжал, как резаный поросенок. Поняв, что самим друга не освободить, пошли с повинной к взрослым. Казан был отменный, чугунный, долго еще с ним возились слесари на машинно-тракторной станции, куда мы привели бойца. Мы же все у двери столпились и ждали, чем закончится. Ярко-желтые искры от пилы летели в разные стороны, а от звука наш солдат и вовсе, думаю, оглох. Когда прибежала его мама, мы спрятались. Из гаража Грицько вышел свободный и довольный, получая от матери подзатыльники по дороге. Его уши были цвета буряка и теперь, казалось, торчат больше прежнего, на лбу четко отпечатался ободок казана. Самое главное, ему не придется ходить с этой посудиной на голове всю жизнь.

– Мне стало известно, что одна из семей в селе осталась без казана, – начала разговор со мной мама, несколько раз назвав меня полным именем. – Мне пришлось отдать им нашу кастрюлю. Теперь не знаю, в чем готовить, у нас она тоже была одна. Придется одалживать у Семеновых. Когда же ты повзрослеешь?

– Я уже взрослый, – обычно отвечал я. – А вдруг немцы придут, а мы как раз тренируемся.

Грозно смотреть на меня она долго не могла. А в этот раз на мою реплику рассмеялась. Я даже слегка обиделся, ведь к тренировкам относился серьезно, а она смеется.

* * *

– Немой сегодня будет ловить, айда покажу. – Петро забежал ко мне в комнату с самого утра, я еще в кровати лежал.

Я молниеносно оделся: меня ждали новые приключения. Когда прибежали на мост, на одной из сторон, у поручня, уже стоял мужичок в рваной неопрятной одежде, невысокого роста и очень худой, в руках держал огромный четырехзубчатый крючок. Когда подошли ближе, то я увидел, что это была так называемая «кошка» – приспособление для вытаскивания ведер из колодца. Сверху этого большого металлического крючка было приварено кольцо, в которое немой продел и закрепил толстую веревку толщиной в несколько моих пальцев. Немой осмотрел работу, подергал, проверив на прочность, и отложил в сторону. Наклонился к мешку, лежащему у его ног, и достал наживку. Мы стояли недалеко и за всем наблюдали, стараясь ничего не пропустить. Иногда Петька комментировал и пояснял мне действия необычного рыболова. Когда наживка показалась из мешка, мне сделалось дурно. Вонь стояла ужасная. Это была дохлая крыса, причем хорошо по времени полежавшая и приобретшая изюминку для сомов.

– Вин приманку специально подолгу вялит. Я ж тебе говорил, что сомы любят дохлятину, – прокомментировал Петька, зажимая, как и я, нос рукой.

Рыбак наживил на крючок протухшее мясо целиком и начал неспешно опускать его на дно. Тяжелый крючок опускался ровно вниз, его не сносило течением, которое в этом месте было не таким сильным, поэтому сомы и облюбовали это место. Сквозь прозрачную воду было видно, как снасть погружается на самое дно. Поначалу огромные рыбины неспешно отплыли от незнакомого объекта. Видно было, как они проплывали мимо большого крюка, а потом одна из них, учуяв для себя деликатес, подплыла ближе. В этот момент рыбак замер сильнее, сжав канат руками.

– Она ухватила крючок! – закричал я, пораженный, как быстро это произошло.

Рыбак лишь проверил, закреплен ли конец каната за поручень моста. Сом начал уплывать, утаскивая крючок и натягивая канат. Когда трос натянулся полностью, я почувствовал вибрацию от первого рывка, которая передалась конструкции моста.

– Ничего себе! – я сильнее схватился за поручень, мне казалось, что мост может и не выдержать такого рывка.

– Мост намного крепче, чем даже такая рыбка, – успокоил Петька.

После первого рывка немой потянул канат и перевязал его к перилам ближе к берегу. Снова натянулся трос, и снова я машинально ухватился сильнее за перила после рывка рыбы, которой не нравилось, что она уже несвободно плавает. И снова немой подтянул канат и перевязал его еще ближе к берегу. Это продолжалось не один час. Постепенно рыбак вытянул на берег рыбу таких огромных размеров, что я в жизни не видел и не мог представить, что такие бывают. У нее был рот, я бы сказал, от уха до уха, если бы эти уши имелись, маленькие глазки и огромные усища. Ну, совсем неприятная тварь. Я даже засомневался в том, буду ли плавать так же, не боясь, зная теперь, что подо мной такие вот чудовища. Что дальше делал немой, я не посмотрел, отвлекся. Увидел только, что он уже на мосту и снова лезет в свой мешок за наживкой. Мы хотели уже уходить, но решили все же еще немного посмотреть. Снова крючок опустился на дно, но немой зачем-то перегнулся через поручень моста, возможно, крючок за что-то зацепился. Нам не очень было видно с того места, где мы стояли.

– Давай ближе подойдем, – попросил я Петьку.

Не успели мы подойти, как канат дернулся, и рыбак полетел головой вниз с моста. Он совсем не закрепил в этот раз конец веревки за поручень. С шумом упал в воду и быстро погружался на дно. Нам было видно, как немой пытается высвободить руку, вокруг которой обмоталась веревка. Один из молодых людей прыгнул с моста вниз, но ему не хватило дыхания погрузиться вслед за утопающим, которого утягивал сом. Мы уже совсем его не видели, все произошло очень быстро. Улов поймал рыбака, утягивая бедного старика из нашего поля зрения вдоль реки. И вот о том, что рыбак был здесь, напоминает лишь рюкзак на мосту и сом на берегу.

Спустя три дня Петька рассказал мне, что немого нашли рыбаки на берегу, ниже по течению реки. Поговаривали, что сом, утянувший его, самый крупный и взрослый среди всех. Ведь известно, что эти рыбы растут всю свою жизнь, а живут они сто лет. После случившегося я неделю в реку не заходил.

Первое осознанное свободное лето пролетело, оставив уйму впечатлений на всю мою долгую жизнь. Наступила осень. Красивая пора. Когда ты радуешься жизни, а не тоскуешь по любимому человеку, для тебя мир открывается с новых сторон и светится новыми цветами. Любовался видами природы, каждым листочком, травинкой. Дорожил каждым прожитым днем, потому что всему этому знал цену, будучи всего лишь семилетним ребенком. Многие, прожив жизнь, не понимают счастья в окружающем мире, но только не я. Прочувствовал на себе, что такое, когда у тебя это все отбирают, запирают в клетку и надевают оковы. А потом к тебе все утраченное возвращается, у тебя появляются настоящие друзья и настоящая любящая семья.

Наступило время идти в первый класс. Мама тоже светилась от счастья, она так долго об этом просила небеса. Ее сын идет в школу, и она его первая учительница.

На мои плечи при этом лег двойной груз ответственности.

Не подвести маму, учиться лучше всех остальных, чтобы она мной гордилась. Конечно же, я не подвел маму и стал самым старательным учеником ее класса. Незаметно пролетела и осень, наступили холода.

Зима в колонии проходила намного скучнее, чем лето. Одежда, точнее, ее подобие, и обувь не позволяли долго находиться на улице в мороз. Мы выходили только, чтобы перейти из барака в барак. В этот период я погружался в чтение книг по выходным.

Село – это совсем другое дело, как оказалось. Одним словом – свобода. И одежда не теплее ведь была, но нас было не остановить, никто и не пытался, конечно. Выпал снег, и начала работать Петькина фантазия.

– Вмиеш на лыжах кататыся? – спросил он меня, когда снег шел несколько дней и покрыл все вокруг белым покрывалом.

Я отрицательно покачал головой, но понял, будет весело, как всегда.

– Тогда тебе нужно сперва смастерить лыжи. У нас у всех уже есть, – начал поучать друг. – Пошли шукать.

Найти нужно было две по ширине одинаковые доски.

– Шукай подлинее, – продолжал теоретический курс горнолыжного спорта Петька, – тогда быстрее будет.

Наконец-то я нашел то, что просил Петро, правда, на соседском заборе.

– Молодец, то что нужно, – похвалил мою находку Петька. – Тут мы еще не брали.

Убедившись, что никого нет дома, мы осторожно оторвали четыре доски. Чтобы было незаметно, взяли с разных сторон забора и быстро побежали к нему домой. А я все думал, почему на заборах не хватает досок. Все стало ясно с приходом зимы. Забор идет в помощь начинающим спортсменам.

– Зроблю себе запасные, – объяснил Петька, почему взяли четыре доски.

У него дома в сарае оказалось много инструмента, которым он начал превращать обычные доски в спортивный инвентарь. Сначала поставил их возле меня.

– Потрибно отмерить длину и ровно отпилить, – с этими словами взял пилу и аккуратно подровнял дерево.

Потом из сарая достал рубанок и удалил с досок лишние сучки, зачистил их со всех сторон.

– Тримай, – протянул мне одну из досок и небольшой кусок бумаги, странной на ощупь. – Бэры и починай шлифуваты.

– А когда уже пойдем кататься? – нетерпеливо спросил друга.

– Не сегодня, точно. Еще багато работы, – ответил он деловито.

Мы почти до вечера возились с этими досками, я уже не хотел кататься. Все руки были в мелких занозах, я часто чихал от древесной пыли, которая образовывалась от нашей работы наждачной бумагой. А Петьке все не нравилось, то тут подпилит, то там. «Так скоро из забора спички получатся», – раздраженно думал я. Начинало темнеть, когда Петька сказал:

– Все готово!

– Ура! Бежим, покатаемся?

– Я ж тоби казав. Не сьогодни.

Я, расстроенный, присел на завалинку во дворе, а Петька начал разводить огонь. В недоумении посмотрел на друга. «На них же ездить нужно, а не сжигать, – подумал. – Пусть делает что хочет, я устал».

На огонь Петька поставил большой казан с водой.

– Зараз будэмо варыты их, – проговорил и улыбнулся мне.

«Ты, конечно, парень с фантазией, – вслух я это не произнес, боясь обидеть друга, – но не до такой же степени. Не смешно совсем».

Когда вода закипела, он поставил в казан все четыре доски той стороной, где они были заострены и походили на стрелочку, и так держал минут пять.

– Потрымай, а мне в сарай потрибно, – и он убежал.

Вернулся и в руках держал четыре небольших круглых полена.

– Ты мне по одной подавай, тогда скажу.

– Угу! – ответил я.

Первую доску он осторожно у самого края загнул и закрепил при помощи веревок полено как колодку, чтобы на конце доска получилась немного изогнутой кверху. Теперь мне все стало ясно. Повеселев, работа пошла живее.

– Положим в хате на печку. Потрибно гарно просушить дня три-четыре, и будут майжэ готови.

Слово «майжэ» меня насторожило, и то, что ждать три дня, не обрадовало. Но ничего не поделаешь. Эти три дня играли в снежки, строили дома из снега, резвились, как могли, я отвлекал все себя от мыслей и желания уже кататься на лыжах. На третий день с утра лыжи осмотрел мастер и сказал:

– Гарни!

И вот на снегу лежат две пары лыж. После этого работы оказалось совсем немного, как и обещал Петро. Посередине доски, немного ближе к загнутому концу, с нижней стороны, мы проделали неглубокие прорези в дереве для креплений из ремней. С другой стороны сделали углубления по размеру обуви, чтобы нога устойчивее стояла, немного утопленной в доске. Петька достал из сарая небольшую жестяную баночку со смолой, которую нагрел на разведенном огне во дворе. Кисточкой осторожно смазали в несколько слоев лыжи с обратной стороны.

– Чтобы хорошо скользили, – пояснил наши действия Петька.

Когда взял свою пару в руки, оказалось, что они выше моей головы.

– То, что нужно. На куцых неинтересно ездить.

– Каких? – не понял я, что сказал Петька.

– Коротких, – рассмеялся он.

Смола подсохла. Петька протянул мне небольшой ножик со словами:

– Теперь давай украшать.

Пока я думал, что же этакое нацарапать на своих первых лыжах, Петька что-то ловко строгал на одной из досок. Придумав, гордо начал выводить на одной из своих лыж свое имя: САВВА. На второй повторил имя. Надпись расположил ближе к концу лыж со стороны пятки. Впереди я вырезал по звезде. Получились красивые именные лыжи. Из сарая снова появилась новая жестяная баночка.

– Теперь смажь, чтобы скользили, – протянул Петька мне золотистого цвета баночку.

Это оказалась смесь свиного сала и рыбьего жира. Запах, конечно, мягко говоря, неприятный. Я задержал дыхание и нанес смесь поверх подсохшей смолы.

– Айда ганяты! – скомандовал довольный своей работой Петька.

Мы побежали на окраину села. Сейчас я и не узнал бы это место. А все потому, что здесь были овраги, и выпавший снег полностью поменял рельеф. Пейзаж изменился, из зеленого травяного превратился в белый, заснеженный. Повсюду возвышались белые большие холмы, подобно дюнам в пустыне. Множество детей и взрослых разных возрастов резвились в снегу. Некоторые были с лыжами, точнее на них. Одни дети катали из снега большие шары и делали снеговиков, другие карабкались на горки, а после с визгом и смехом скатывались кубарем вниз. Вариантов, как это сделать, было большое множество: кто на самодельных лыжах, как у нас, кто на кусочке фанеры, кто на большом тазу, а кто и вовсе по-простецки – на животе. На некоторых холмах вниз тянулись широкие полосы более темного цвета, по ним ребятня съезжала более стремительно.