Читать книгу Муаровая жизнь - Татьяна Нимас - Страница 7

Настя прошла в вагон, присела на свое место. Поезд неспешно тронулся, вначале немного дернув весь состав. Перрон, город, мечты остались за окном и таяли образами в окне вагона, оставаясь далеко позади и в прямом, и переносном значении.

И снова эта боль в животе, но уже сильнее; и возвращалась уже через определенное время, все нарастая и сокращая время между приступами.

«Только не это!» – подумала Анастасия. Но поезд мчался по своему маршруту Одесса-Херсон, изредка делая недолгие остановки. Когда все вокруг поняли, что девушка рожает, схватки были уже невыносимыми. Я пробирался на этот свет. Мама тихонько стонала и плакала, кусая в кровь губы. Она больше всего боялась за мою жизнь.

Денег у нее хватило купить лишь билет в общий вагон. Тогда существовали купейные – комфортные, плацкартные – менее удобные, и общие, в которых были места исключительно сидячие. В этих вагонах разрешалось курить и пить, они совсем не отапливались, и людей обычно больше, чем мест. Ведь проводники тоже имели семьи, которые нужно кормить, поэтому билет можно было не покупать, а просто договориться с проводником за меньшую стоимость.

Когда схватки усилились, Анастасия перестала ощущать запах, стоящий в вагоне, состоящий из смеси перегара, табачного дыма и пота. Сев в поезд, она подумала, что ей нехорошо именно из-за него.

Сходить с поезда было поздно: ближайший крупный город, Николаев, находился в пяти часах езды.

На момент родов весь вагон превратился в один большой механизм, который работал на создание условий, подобных роддому. Мужчины пересели в одну часть вагона, женщины в другую. При этом мужская половина передала в созданный «родильный зал» все, что могло пригодиться: портянки, кальсоны, рубахи. После пожертвования в фонд моего рождения они занялись привычным мужским делом. Тем, чем обычно занимаются мужчины в ожидании рождения ребенка: курили, пили, ели и обсуждали политику.

Женщины же соорудили из порванных рубах небольшую перегородку, чтобы роженица не смущалась. За горячей водой приходилось бегать в купейный вагон. Женщины делали это по очереди, в холодном вагоне вода остывала быстро.

Что характерно для человека. Когда случается беда, многие чужие тебе люди готовы отдать последнюю рубаху во имя твоего спасения, а родной человек по крови, отец, даже не удосуживается побеспокоиться о твоем здоровье.

Вагон превратился в улей. Множество голосов сливались в один громкий гул. Мужские голоса выкрикивали тосты, играющие – комбинацию карт, другие спорили о политике, перекрикивая друг друга, женские то и дело кричали: «Воды! Еще! Тужься! Сильнее! Держись, милая!»

И вдруг весь вагон пронзил мой детский первый крик, и резко наступила полная тишина. На свет появился новый человек, и все затаили на мгновение дыхание и умолкли. А потом вагон снова резко ожил, все вокруг обнимались и поздравляли друг друга с моим рождением. И радость эта, неподдельная, искренняя, шла от самого их сердца.

Так я появился на свет во время следования поезда из одного уголка страны в другой, именно там, где встретились мои родители и где родилось их чувство. И снова моя жизнь могла оборваться, но судьба посчитала по-другому. Я сразу подал голос, появившись на свет. Мама плакала теперь уже от счастья, что слышит его.

В свидетельстве о рождении указала фамилию отца, своего мужа, а меня нарекла Ярославом, именем ярким и сильным, означающим «славный своей жизненной силой». И действительно, с рождения я обладал крепким здоровьем и неистовым желанием жить, в детстве ни разу не болел, а жизнь моя до зрелого возраста была ох уж как ярка и красочна на события, и только, видимо, внутренняя сила позволила бороться с преградами на моем жизненном пути. Голосистый и задиристый я был тоже с самого рождения. Происходящее вокруг считал в свою сторону выпадами судьбы, с которыми сразу принимался вступать в схватку, считая себя всегда победителем. Я никогда не трусил ни перед чем. Возможно, как раз из-за так часто вырабатываемого адреналина до двадцати лет, я так долго живу на этом свете. Ведь существует теория о том, что этот гормон ее продлевает.

Близкие мне люди полным именем меня называли очень редко. Институтские друзья мамы нарекли меня коротким одесским именем, как им казалось, производным от Ярослава – Савва.

В Одессе в те годы из любого, обычного на слух имени делали артистическое прозвище, псевдоним. В эти имена всегда вкладывался необычайный южный колорит этого города. Немного солнца, немного поскрипывающего песка на зубах, немного разбоя, чем славилась тогда Одесса, немного Привоза – и готово имя, которое совсем отличается от того, что в паспорте записано. И все местные в разговоре всегда знали, о ком идет речь. Этот город так и называли – большой коммунальной квартирой. Не из-за того, что он беден или нецивилизован, а потому, что здесь все друг друга знали или «немножичко слишали». Судьбы переплетались подобно замысловатому узору. Георгия здесь звали Жоржик, Гарик, как угодно, но только не как везде – Гриша. Марию звали Муня, Мурка, Мусечка, Елену – Лялечкой, Алексей вообще мог стать Яковом, а имя Фира, вы сразу и не сообразите, от какого производное. Так и я обрел свое имя, я стал одесситом Саввой.

Магия этого города в течение жизни притягивала меня. Я понял одно – у каждого человека есть свой город для счастливой жизни. У меня это была Одесса. Я все время возвращался на юг, к морю, и именно здесь обрел счастье после тяжелых испытаний.