Читать книгу 140% - Татьяна Ростова - Страница 3

Я открыла массивным ключом нижний замок и тихо вошла в квартиру. Мы жили на первом этаже старой хрущевки, за неё родители ещё выплачивали ипотеку и были когда-то очень рады этой покупке. С тех пор прошло моё беззаботное детство, из которого я больше всего помнила поездки в Крым и появление маленького братика, а теперь даже родные стены не помогали осознать, что время это безвозвратно ушло. Здесь больше не пахло мамиными ароматными блинами, не слышались наши с братом шумные игры в прятки, редко бывал папа. Всё это исчезло, и не по себе даже было заходить домой.

Я поставила рюкзак на пол и прислушалась. Дверь в детскую была открыта, и оттуда доносился тихий разговор мамы и Тёмы. Он сегодня наверняка рано укладывался спать из-за перелома. Наверняка ему дали обезболивающего.

Повесив джинсовую куртку на вешалку, я взглянула в большое зеркало и чуть пригладила волосы, стоявшие дыбом после встречи с Матвеем. От этих мыслей мне стало смешно, и я показала отражению язык.

Из полутёмной комнаты появилась мама и спросила: – Ты очень уж поздно, не могла раньше прийти?

– Прости, мам, я старалась, – сделала я виноватое лицо и проскользнула в комнату мимо неё.

На кровати слева бледнело личико брата, и было заметно, что его накачали таблетками, глазёнки он уже почти закрыл.

– Привет, Тёмыч, что с тобой сегодня случилось? Ты с ума сошёл ноги ломать?

Он улыбнулся почти счастливой улыбкой.

– Зато я Лузгину дал пинка, – довольно произнёс он, и я рассмеялась.

– А теперь ты месяц будешь в гипсе, умник, – вставила мама, сложив руки на груди.

Она была одета в спортивные штаны и белую футболку, и с этой причёской, когда волосы собраны наверх, выглядела моей ровесницей. И ещё она слишком уж похудела за последние месяцы, что стала даже костлявой.

– Мам, я есть хочу, – выдохнула я, взъерошив светлые волосы брату на макушке.

– Ешь, что найдёшь, мы уже поужинали.

– А папа приезжал? – спросила я то, что действительно волновало меня с самого прихода. Неужели он не заехал, узнав о переломе?

Когда они начали ссориться больше полугода назад, мы с братом даже не насторожились, воспринимая это, как обычную бытовуху. Но я стала слышать по ночам мамин плач, и то, как они выясняют отношения после полуночи. Я поняла – что-то случилось. Конечно, брату ничего не говорила, но видела – он и так слишком многое понимал и первый подошёл и спросил у них напрямик, не хотят ли они развестись. Я думала, что такой вопрос вызовет смущение, но его не было, и это был ещё один признак конца.

Я догадалась, хотя мама мне не говорила и уходила от расспросов – у отца кто-то был. Скорее всего, на работе, он работал инженером на производстве РОСТСЕЛЬМАША с раннего утра до поздней ночи, чтобы заработать сверхурочные. Но на самом деле я могла и ошибаться. Быть может, было всё намного сложнее, и женщина появилась у него уже после ссор с женой и недовольства друг другом.

Я припоминала, что когда Тёме исполнилось три, отношения их отчего-то начали ухудшаться. Понятно, что я могла чего-то не понять, но мама тогда много времени проводила у своего гинеколога и шутливо спрашивала, не хотим ли мы с Тёмой ещё сестричку или братика. Мы, конечно, говорили, что хотим. Вскоре её надолго положили в больницу, и приезжала мрачная баба Аня, чтобы посидеть с нами, пока папа на работе. А после того, как мама выписалась, вот такая же худая и до жути молчаливая, никто больше тему сестрички не поднимал. Баба Аня сказала, что нечего и мечтать с такими долгами, ипотекой и двумя детьми ещё об одном ребёнке, что это просто дурь. Я никогда не любила бабу Аню, да и Тёмыч наверняка тоже.

С того момента всё пошло наперекосяк, и теперь отец дома почти не бывал.

– Он привёз нас с БСМП, потом уехал, – тихо ответила мама, садясь на кухне на стуле, стоящем спиной к стене и устало опустила голову на руки.

Я быстренько разогрела себе часть омлета, оставшуюся мне от ужина, и стала его жадно есть, глядя на маму. Она была ещё молода, красива, но печальна. Светлые мягкие волосы до подбородка, глаза тёплого карего оттенка, высокие скулы, небольшой рот – это всё когда-то полюбил папа, и для меня было неразрешимой загадкой, выворачивающей душу – как же можно, так сильно полюбив, вырастив детей, охладеть. Ведь получается, тебе этот человек уже близкий родственник. Ближе просто не бывает.

– Лучше ты скажи, что решила насчёт университета? Передумывать уже поздно.

Я на секунду прикрыла глаза: – Мам, пока не знаю, я в раздумьях. Голову забили этими репетициями ЕГЭ. Меня прямо знобит.

– Тоня, понимаешь, мы с папой…, – она осеклась на полуслове, и я заметила страх в её глазах, который скрылся сразу же, как только она замолчала. – Мы с папой постараемся помочь тебе выучиться и получить высшее образование.

– Он всегда говорил, что видит меня врачом, – я пожала плечами. – А ты разве нет?

– Это ты должна решать.

– Я попробую, наверное, поступить в мед. Не выйдет, пойду в колледж.

– Ты этого хочешь? – настойчиво спросила мама.

– Да, – кивнула я и налила себе чаю в высокую кружку.

– Быть врачом тяжело, смотря ещё какую специализацию ты выберешь, – с сомнением произнесла она.

– Ну, если ты не хочешь, – в ответ тем же тоном протянула я.

– Ты будешь решать сама, уже взрослая, – махнула она рукой и тяжело поднялась со стула.

Я проследила за тем, как она скрылась в спальне, и стала осторожно отпивать чай, достав с навесной полки над столом книгу, которую я читала во время еды. Я просто кладезь дурных привычек. Это был Робер Мерль «Мальвиль», который захватывал так, что можно было съесть собственные пальцы и не заметить.

Но читать я не смогла. Времени вечером было в обрез, и через пять минут я пошла купаться в душ, заглянув к нам с братом в комнату. Он спал на спине и выглядел младше своих лет, я поправила ему одеяло.

Тёма был любимцем в нашей семье, а теперь и он получит жизненный урок, на котором приходится осознавать, что мир твоей семьи – это совсем не данность, а переменная.

В двери комнаты возникла мама, напугав меня. На ней уже был халат, который она надевала перед душем.

– Я очень устала, пропустишь меня вперёд? – спросила она, слабо улыбнувшись. – Просто с ног валюсь.

– Хорошо, – кивнула я, сжав в руке упаковку таблеток. Я как раз шарила в рюкзаке и испугалась, когда она спросила, потому что это были противозачаточные таблетки. Я пила их уже второй месяц, Матвей знал об этом и был спокоен, как и я. Но что меня в них напрягало, так это возможность забыть выпить. Бывало, я просыпалась среди ночи с панической мыслью, что о чём-то забыла.

Я боялась забеременеть, потому что мой любимый парень через два месяца навсегда уезжал в Москву и вовсе не обещал вернуться. Я в его жизненные цели не входила, и так как я себе не враг, учитывая наши спонтанные встречи, то приняла решение предохраняться. А маме это знать было не обязательно.

Как только в душе зашумела вода, в прихожей громко зазвонил телефон, и я, ругаясь сквозь зубы, сдёрнула трубку.

– Привет, – услышала я голос папы. – Как Артём?

– Спит, – упрекнула его я, будто он был в этом виноват. – А ты домой не приедешь?

– Болела нога? Что мама говорила? – полностью проигнорировал он мой вопрос.

– Раз спит, значит, всё нормально, – уже раздражаясь, сказала я. – Ты у неё, да?

Я точно могу сказать, что совершенно не собиралась задавать этот вопрос и не знаю, что на меня нашло. Быть может, вид уставшей и измождённой матери.

– Я буду поздно, – ответил он, снова игнорируя меня, но перед этим я почувствовала неловкую и напряжённую паузу, как будто он передумал.

Этим вечером я, проваливаясь в сон, совсем как мой братик, попросила у Бога, чтобы счастье и любовь снова вернулись в нашу семью. Так наивно и искренне попросила, а среди ночи проснулась от того, что родители разговаривали на кухне.

Дверь в неё была через всю прихожую и коридор прямо напротив нашей с Тёмой комнаты, поэтому звуки сюда долетали уверенно.

Я попыталась не вслушиваться в их разговор, потому что не хотела, если честно, знать какие-то подробности их развалившихся отношений. Но на этот раз говорили обо мне, и я поневоле насторожилась.

– Ты довела до того, что она шатается целыми днями неизвестно где и с кем, чего она вообще хочет по жизни? – раздражённым тоном спрашивал Никита, сложив сильные руки на груди. Его тёмные брови были сдвинуты, зеленые глаза сейчас казались чёрными от гнева. Волосы, того же каштанового оттенка, что и у дочери, торчали вверх. Он стоял возле разделочного стола в одном белье, только выйдя из душа. В отличной физической форме, высокий, с широким разворотом плеч, он не выглядел на свой возраст. В мае ему исполнилось сорок три.

С работы Никита всегда приходил поздно, поэтому все важные вопросы им с женой, очень скоро – бывшей женой, приходилось решать в это время. С другой стороны, дети уже давно спали и не слышали его ядовитого тона.

Лидия сидела за столом, опершись о стену, и спокойно смотрела на него. Полчаса назад она спала, и теперь с трудом могла думать под этим жёстким взглядом всё ещё любимого человека.

Её короткие волосы, остриженные совсем недавно по подбородок, сильно вились и в беспорядке закрывали уставшее и чуть опухшее со сна лицо.

– Я говорила сегодня с ней. Она будет поступать в мед, – медленно произнесла Лида, отводя взгляд. У неё мелькнула мысль, что она ему совсем не нравится, а тем более – сейчас – бледная, не накрашенная женщина под сорок.

Погладив подушечками пальцев лоб, она нахмурилась. Сегодня он пришел домой ночевать, но было ощущение, что его заставили.

– А денег у нас хватит? Вернее, у меня? Ну, первый год я оплачу, а потом? Да и ты на что будешь жить?

– Попробует на бюджет поступить, – пожала плечами Лида. – Она сильна в химии.

Никита засмеялся саркастически, прикрыв одной ладонью глаза. Лида заметила, что он больше не носил обручального кольца. Ну, в общем, и она своего тоже не носила с прошлой осени, когда случайно прочла милую sms-ку на экране телефона Никиты. Что-то типа: «Никки, заезжай за мной завтра, буду ждать. Целую». С тех пор прошло много, очень много времени и выяснений, и взаимных обвинений, и попыток отрицания, и примирений, и разочарований. Целая бездна времени за какие-то полгода.

– Ладно, пусть делает, что хочет, она же упёртая, что я могу ей сказать? – развёл руками он.

– Или пойдёт в медколледж, а потом…

– Что? – почти закричал он. – И кем она будет потом – медсестрой? Или санитаркой? Нет уж, пусть идёт в университет. Хотя, свой диплом можно просадить и сидя дома. Прямо каламбур.

Это был камень в её огород, Лида знала, и мгновенно из сонной и уставшей превратилась в яростную стерву. Она подняла голову, откинув с глаз длинную, до подбородка, светлую чёлку, и агрессивно усмехнулась.

– Это ты обо мне? – задала риторический вопрос она. – Я только хотела быть хорошей женой и матерью. Но наверное слишком старалась.

– Ага, – кивнул он. – Всё это отлично, но не десять же лет дома сидеть, имея красный диплом медуниверситета и практику хирурга в прошлом.

Она с ужасом почувствовала, что сейчас расплачется, слёзы уже стояли в горле.

– За меня можешь не волноваться, я вернусь на работу, тебя это не касается.

– Да? Ты думаешь – это не бесполезно? Тебе доверят только в регистратуре сидеть звонки принимать.

Лида встала, отгородившись от него волосами, в голове страшно зазвенело, как будто вся кровь прилила к вискам. Её сильно шатнуло, но она, не заметив этого, выскочила из кухни и исчезла в спальне. Его слова никогда раньше не были такими жестокими, ей казалось, что разговаривает с ней не её муж, а кто-то чужой, который пил все соки. Она тоже не жалела его в подобных стычках, и в такие моменты мысль о разводе не казалась нереальной.

Они уже откровенно издевались друг над другом, да. Дошло и до этого. Вот что бывает, когда в отношениях вдруг появляется трещина, разлад, непонимание друг друга.

Когда один мечтает о большой семье и детях, сидя дома и забывая, что был когда-то талантливым врачом, жертвует карьерой, а другой успешно растёт на работе и постепенно именно она и те люди становятся его центром мира. И он совершенно не хочет жертв жены и ещё одного ребёнка.

Ведь всё началось именно с этого. Тяжело об этом вспоминать, но рождение Тёмы, давшееся Лиде очень нелегко, и разбило их брак, хотя Никита сильно любил сына и внимательно относился к нему.

Она легла на широкую постель, накрывшись с головой тёплым одеялом, и разрыдалась в голос, как будто боль прорвалась наружу. До обездвиживающей ломоты в висках она плакала и жалела себя. Весь день и события последних шести месяцев навалились на неё. А потом пришло в голову, что нет, не месяцы, это длилось уже очень давно.

Тоню она родила ещё в университете, в девятнадцать лет, но её рождение не помешало учиться. Мама тогда была жива и помогала, сидела с внученькой. Вторую беременность стала планировать уже после учёбы, но два года никак не удавалось забеременеть, и тогда она поняла, что дети – это совсем нелегко. Никита её поддерживал, переживал вместе с ней неудачи, обследовался. Ничего серьёзного не находили, пока эндокринолог не обратил внимание на небольшие отклонения от нормы в гормонах.

Тогда появился Артём Никитич, которого все очень ждали. Жизнь изменилась, о работе пришлось забыть, потому что скоропостижно от инсульта умерла мама, бабушка Алла. От бабы Ани, свекрови, помощи не было никогда, да и дети её почти не знали, хотя она жила в Новочеркасске, сосем рядом.

После рождения сына Лида каждый день ощущала совершенное счастье, даже если не высыпалась. Она смотрела, как он растёт, и мир казался ярким и светлым. Тоня тоже очень полюбила брата, по-матерински заботилась о нём и совсем не ревновала, хотя папа больше времени проводил с сыном.

На первом дне рождения Тёмы Лида загадала, что обязательно родит ещё малыша, ведь это такое счастье. И они, дети, будут всегда друг за друга горой, расти вместе и радовать маму и папу.

Но у Никиты было своё мнение на этот счёт. Самый главным доводом против этой авантюры он выдвигал её здоровье. За последней беременностью Тёмой приходилось очень пристально наблюдать, трижды лежать в стационаре на сохранении, постоянно следить за уровнем гормонов, каждую неделю посещать врачей и делать анализы. Лично он тогда перенервничал и за неё, и за Тёму, и упирал на то, что ему хватило. Да и зачем гнаться за количеством? Есть и сын, и дочь, как говорят, полный набор. А ей нужно поскорее выходить на работу и забыть эту бредовую идею – посадить себя окончательно дома с тремя детьми и быть этому довольной. Он её абсолютно не понимал и считал это временной блажью.

Но блажь не проходила. Она начала посещать своего гинеколога, давнюю подругу, и решать с ней какие-то вопросы. Никита злился, тогда у них отчётливо появилось недовольство друг другом.

Он не понимал её и постоянно подчёркивал свою позицию. Она обижалась и замыкалась в себе. Лиде было тяжело осознавать, что любимый муж не хочет больше от неё детей. Причём у них не было какой-то финансовой проблемы, его повысили, и зарплата была достойной, им хватало.

В конце концов, они стали выяснять отношения, но часто мирились. Тогда Никита понял, что не стоит рьяно отрицать её желание родить ещё и окружить себя детьми и заботой о них. Он просто его игнорировал или молча соглашался. Лида воспряла духом, но чётко называть ей сроки он конечно не собирался, постоянно откладывая этот разговор или направляя внимание жены в другое русло – то предстоящую поездку на море, то планы по ремонту квартиры и так далее.

Лида догадывалась, что он просто сменил тактику, но не позволяла себе об этом думать. Она уже и правда смирилась с тем, что детей у них больше не будет, постепенно успокоив себя, как вдруг неожиданно забеременела. Конечно, она не предохранялась, а он был не всегда аккуратен с этим. И всё равно она думала, что это почти невозможно, ведь Тёмой она так долго не могла забеременеть.

Но не всё оказалось радужно. Малыша она потеряла. Он замер на сроке шести недель несмотря на все её усилия. Она пыталась сохранить его в стационаре, но это было бесполезно.

После этого она впала в депрессию, потому что Никита её никак не поддержал. Он вообще почти не разговаривал с ней с того момента, как она сообщила ему о беременности и потом, после операции. А когда Лида приехала наконец домой, он сказал, что предупреждал её, а она не послушала.

Отношения ухудшились, она не принимала его извинений и не верила в их искренность.

Время шло и постепенно стирало обиды, Никита постарался наладить отношения с женой, отправившись с ней в романтическую поездку за границу. Это помогло, и три года они жили спокойно и мирно, во всяком случае, если не всплывал вопрос о её попытке забеременеть снова.

Он настаивал на том, чтобы она выходила на работу, но Тёма очень часто болел, посещая сад, и поэтому Лиде приходилось сидеть дома.

А потом она однажды увидела телефон мужа, забытый в прихожей, подающий сигнал о том, что он скоро разрядится, и горящий значок sms-ки на дисплее. Что-то подтолкнуло взять его в руки и посмотреть сообщение, хотя раньше она никогда этого не делала.

Никита много говорил, оправдывался, объяснял, и Лида чувствовала, что он сильно взволнован. Совершенно неважно было то, что он говорил, главное, как. Вот это и подсказало ей – у него кто-то есть, и быть может он это сам не признаёт, может, у них ещё всё только начинается, но семья в опасности.

Пока она мечтала о третьем ребёнке, он нашёл ей интересную замену на стороне. Лида поняла, что она многое не видела именно из-за своей одержимости и цели, затмившей ей реальность. Муж, находящийся в постоянной конфронтации с женой, рано или поздно уйдёт к более послушной и понимающей.

Так и случилось, и это ещё можно было бы пережить, хоть и с надрывом, если бы не дети. Они этого не поняли и не приняли до сих пор. А чувство у Лиды было такое, что виновата во всём она. Ведь она вовремя не поняла и не почувствовала опасность, живя в грёзах.

В этот вечер Никита лёг в гостиной на диване, не попытавшись продолжить разговор или хотя бы извиниться за грубость. Наверное, Лиде уже не стоило рассчитывать на это.

Она уснула с тяжёлым сердцем, со слезами на ресницах.