Читать книгу Антихорошесть. Путь от маленькой девочки к пробудившейся женственности - Татьяна Сарапина - Страница 6

Однажды мир станет другим: вы научитесь жить в пространстве МЕЖДУ и замечать, что происходит в нем.

Между вами и другим, между различными частями собственной души. Между прошлым и будущим, замечая удивительные мгновения настоящего.

Вы начнете замечать отважных безумцев, которые пытаются получать удовольствие в атмосфере хаоса. Интересоваться жизнью во всех ее проявлениях, замечая красоту там, где остальные видят уродство. Не делить мир на черное и белое, хорошее и плохое, доброе и злое. Зачем все это, если категории отсекают то невидимое, неслышимое, непрочувствованное, что существует вокруг.

Отважные безумцы живут среди нас и, если вам повезет, однажды вы станете частью их сообщества.

Нужно просто открыть сердце и поверить, что все лучшее в этой жизни – для вас. Ваши мысли, чувства, переживания важны, ваши желания возможны, а ваша жизнь – это большой подарок от Творца. Не случайность, не ошибка и, тем более, не бессмысленность: в вашем рождении заключен великий замысел – без вас этот мир был бы одинок.

Однажды вы поверите в это и станете таким же отважными и безумными. Просто счастливым от того, что вы это вы.

Однажды это произойдет…

***

– В чем я провинилась? За что Бог так наказал меня? Я всем сердцем хотела родить ребенка, но Бог не позволил этого сделать. Почему?

Мои вопросы повисли в воздухе без ответа.

Теоретически, я понимала, что никто на них не ответит, но страх никогда не узнать причины случившегося был еще сильнее. Я повторяла эти вопросы себе, психиатру, своему духовному наставнику, священникам в храме. Вопросы, с помощью которых я могла обратить внимание на себя и свою боль.

Я видела замешательство в реакциях людей. Чтобы оправдать неловкую ситуацию, принималась сама отвечать на вопросы.

– Это расплата за мои грехи. Бог наказал меня. Я думала только о себе, поступала несправедливо, использовала людей. Была нечестной, жадной, расчетливой.

Перебирая архив воспоминаний, я тут же заводила на себя дело, выносила приговор, приводила его в исполнение.

ВИНОВНА.

Где-то в глубине души сопротивлялась суровости наказания.

Не тянут мои грехи на такую страшную расплату. К тому же, вокруг полно примеров, когда люди грешили куда серьезнее и никакой расплаты не следовало. Что-то не клеилось, но других версий у меня не было. Лучше такая, чем погрузиться в туман неопределенности, в котором не видно ориентиров, трудно дышать, страшно просыпаться по утрам. Лучше держаться за свою вину и успокаивать себя верой в ее искупление. Стремиться быть хорошей в помыслах и действиях, чтобы заслужить вознаграждение небес.

– Бог не наказывал тебя. Бог никого никогда не наказывает, потому что он одинаково любит всех своих детей. Произошло что-то, что больше обычного человеческого понимания. В этом никто не виноват.

Как маленький ребенок, я смотрела на Юрия Владимировича и успокаивалась. Он говорил о чем-то непонятном, новом, мистическом. Это не бесчувственные диагнозы врачей о редком случае, который случился со мной. Не жестокие выводы психиатра, который спокойным тоном говорил о моем умершем сыне как об эволюционном отборе. Мол, раньше из 10 новорожденных выживал один и никто не придавал этому столько значения, как придают теперь. Что современная медицина зачем-то спасает слабых детей, борется с детской смертностью, идет против естественного отбора. Зачем спасать слабых, тратить на них ресурсы, если можно родить здоровых, полноценных детей. И всем от этого будет только лучше. Говорил, что скоро я забуду свою неудавшуюся беременность. Сразу же, как рожу другого ребенка, поэтому нужно пройти 10 сеансов гипноза, настроиться на позитив, заставить свой мозг работать на осуществление мечты, а не на обдумывание причин случившегося.

Я тогда прошла 10 сеансов группового гипноза у психиатра. Вместе со мной в группе были алкоголики, женщины, желающие избавиться от пищевой и эмоциональной зависимости. Нас всех уложили на кровати. Под медитативную музыку, следуя за голосом врача, мы представляли, как входим в теплые воды океана, заплываем на глубину и исцеляемся от проблем. Потом выходим на берег и все уже хорошо: проблемы исчезли, все желаемое осуществилось. Мы вставали с кроватей, обувались, одевали верхнюю одежду и молча расходились каждый в свою сторону.

Честно сказать, я иначе себе представляла гипноз. Мне казалось, что после него я больше не буду так болезненно переживать свою утрату. Быть может, перестану придавать большое значение своей утрате, переключусь на что-то другое, заживу прежней жизнью.

Но ничего этого не было.

Боль ненадолго уходила во время сеансов гипноза и вскоре возвращалась вновь. От бессилия, я сворачивалась в позу эмбриона, укутывалась с головой в тяжелое одеяло, смиряясь с мыслью о своей ущербности. Как птица с подбитыми крыльями, я делала ежедневные попытки взлететь над проблемами, и каждый раз больно падала наземь.

Может лучше оставить все как есть? Признать, что все хорошее в жизни уже было?

Я маленькая, а боль большая. Она сильная, оружия против нее нет. Разве что выйти в окно, но не могу. Я Теме обещала, что позабочусь о Максиме. Это обещание было единственной ниточкой, которая связывала меня с умершим сыном.

Я снова погружалась в тишину. Страшную, тотальную, ничего не обещающую в будущем.

Она заполняла каждую клеточку моего тела, делала его еще тяжелее. Как густой туман, боль поглощала мысли, чувства, в высшей точке превращаясь в ступор.

Знаете, на что это похоже?

Это, когда теряешь связь с реальностью, плохо соображаешь мотивы своих поступков.

Когда спишь до полудня, а проснувшись, мечтаешь, чтобы поскорее наступила ночь.

Когда вокруг сплошные символы и знаки, которые указывают на твою ущербность. Все ж рожают, ты даже родить не можешь.

Когда от непонимания, что делать, ты не делаешь ничего. Какой смысл, если есть кто-то большой, невидимый, кто разыгрывает твою жизнь как в карты, отбрасывая в отбой еле живую душу.

Бог, говорят, любит нас? Все, что ни происходит, все к лучшему?

Не нужно мне такое «лучшее», такой Бог и такая любовь! Почему он допускает, чтобы я страдала, почему его не было рядом, когда мой малыш задыхался внутри меня? Что это за Отец такой, если допускает слезы своих «любимых» детей? Разве я многого просила, разве не заслужила быть мамой этому малышу? Что не так со мной? Что не так с этим миром?

Гнев ненадолго выводил меня из ступора.

Сердце начинало стучать сильнее, переплавляя боль в гнев.

– Боже, избавь меня от этой боли. Я не справляюсь. Не оставляй меня с ней!

Слезы ручьем стекали по щекам. Я дико устала торговаться: ненавидеть Бога и молить о пощаде. И все это с разбегом в несколько минут. Я боялась, что никогда не выйду из этого состояния, почти поверила в своё безумие.

Бессильная, я снова погружалась в тишину. Вопросы, обвинения, гнев плавно рассеивался в пространстве, медленно затягивая меня в пропасть отчаяния.

Это было похоже на паранойю.

Я ликовала от мысли, что раскрыла лживую сущность Творца, а в следующее мгновение казалось, что я маленькая букашка. Ни то, что Творцу, никому в этом мире нет до меня дела. Я мешаю всем своими слезами, врачами, разговорами, присутствием. Людям трудно со мной, а мне трудно делать вид, что все хорошо. Я старалась улыбаться и выполнять свои обязанности мамы, жены, дочери. Общалась с клиентами и коллегами по телефону, обещала вскоре вернуться на работу. Убеждала себя, что все будет хорошо: есть работа, семья, здоровье, молодость. Только, смотря на этот «счастливый» набор социального успеха, я не понимала, как из него собрать ощущение счастья и радости.

Сеансы группового гипноза напоминали попытку сделать косметический ремонт в разваливающейся квартире. Что-то происходило вовне и почти ничего не менялось внутри. Боль, страх, тревога никуда не исчезали. Они ненадолго затихали, пока голос психиатра уводил меня в «теплый океан, растворяющий проблемы в своих соленых водах». Ни слова о случившемся, просто путешествие в там и тогда, где все плохое позади. Попытка установить новую программу поверх сломанной. Обе версии программы психика отказывалась обслуживать, отбрасывала на сто шагов каждый раз, когда я делала маленький шаг вперед.

Опять приходилось начинать с нуля. Нет, не с нуля, а с минуса, куда я периодически скатывалась: без прошлого, будущего и настоящего.

О психотерапии на тот момент я ничего не знала.

В моем городе не было психотерапевтов. Были психологи, но зачем к ним идти я не понимала. Меньше всего хотелось слушать советы от человека, который не прочувствовал того же, что и я. Возможно, все было бы не так, но других представлений о работе психолога у меня не было.

А вот с кем действительно хотелось говорить, так это с женщинами, которые пережили похожий опыт. Вспомнилась бывшая коллега, которая ушла в декрет, а через несколько месяцев вернулась с потухшим взглядом: ребенок замер на позднем сроке.

«Должно быть, это невыносимо больно потерять ребенка. Любить, разговаривать с ним весь срок, а потом узнать, что он не родится», – думала я.

Не зная, что в таких случаях говорят, выбрала ничего не говорить. Продолжали общаться с коллегой, как будто ничего не случилось.

Кто знал, что однажды я окажусь на ее месте.

Вспомнился случай другой знакомой, чей ребенок погиб во время родов по врачебной ошибке. Она и я забеременели примерно в одно время. До трагедии часто встречались в женской консультации, гадали, у кого раньше родится малыш. Ее малышка родилась раньше на месяц, но прожила всего несколько часов.

Я узнала об этом уже после своих родов. Гуляя с коляской по улице, я встретила бывшую одноклассницу, которая рассказала о несчастье. Мысленно поблагодарила Бога за то, что мой ребенок жив и здоров.

Все эти случаи меня очень пугали. Не находя им разумных объяснений, я спасалась иллюзией, что подобное случается неспроста. Бог справедлив, а значит, всем воздается по заслугам. Я трудно представляла, что плохого могли сделать те несчастные женщины, но так думать было легче и спокойнее.

Вспоминала слова врачей, которые говорили, что после моего мертворождения, были еще две девушки с идентичными случаями.

Как они сейчас? Как справляются с болью? Понимают ли, почему так случилось?

Мне очень хотелось найти их, поговорить. Хотелось встретиться с бывшей коллегой и знакомой, узнать, где они нашли силы, чтобы справиться с горем.

Но прошло много лет. У обеих после потери ребенка родились другие дети. Я боялась потревожить их своими вопросами. Не знала, как снова появиться в их жизни, заговорить, да еще по такому деликатному вопросу. Вдруг мои расспросы будут ранящими, неуместными, возмутительными? Или поднимут тяжелые воспоминания, которые эти женщины много лет пытались стереть из памяти.

Я останавливала себя от действий. Заходила на их странички в соцсетях, рассматривала семейные фото с детьми, вглядывалась в счастливые лица и немножко успокаивалась. Раз они смогли родить деток, научились заново улыбаться, строить планы на жизнь, значит и я смогу. Обязана смочь – я найду способ и обязательно узнаю, что же на самом деле со мной произошло. Пусть не прямо, но собрав детали воедино, я найду причину, исправлю ошибки, просчитаю риски. Сделаю так, как правильно и результат будет правильный.

Мысль о наказании свыше не покидала меня. Я держалась за нее, чтобы окончательно не скатиться в хаос неопределенности. Было страшно и непонятно, как жить дальше.

Каждую ночь я приходила к кровати Максима, проверяла, дышит ли он. Садилась на корточки у подножья, прислушивалась. Обливалась слезами, молила Бога о защите своего единственного ребенка. Просила не забирать его, проявить немножко сострадания. Мне хотелось остановить время, задержать рассвет и новый день, который пугал неизвестностью. Прямо здесь и сейчас мы с сыном вместе, а что будет утром, я не знала. Уж лучше, пусть всегда будет ночь, пусть будет все неизменным.

Со временем выстроились особенные отношения. Я кожей чувствовала минуты, секунды.

Вспоминала эпизод из сказки «Спящая красавица», где все королевство погрузилось в многолетний сон. Пока все спали, ничего не происходило. Ни плохого, ни хорошего – все замерло. Мне хотелось так же. Все равно, что ничего хорошего в этом нет. Главное, чтобы плохое не подобралось.

Как-то мы с мужем поехали на дачу к его родителям.

Был солнечный осенний день. Мы сидели на крыльце дачного домика, говорили о чем-то малозначимом, укутавшись в пледы, согреваясь теплым чаем. Мой взор упал на книгу, которая лежала в гамаке.

– «Разговоры с Богом» – это что-то про Библию?», – спросила я свекровь.

– Это какая-то удивительная книга. Мне ее Ира купила. Сказала, нужно обязательно прочесть. Я читаю по несколько страниц в день, «переваривая» смысл прочитанного по несколько часов. Такие книги залпом не читаются: тут и про Бога, и про душу, про причины событий, которые с нами происходят.

– Причины событий, которые с нами происходят?

Мой интерес к книге возрос. Я открыла книгу на закладке, оставленной свекровью, стала медленно читать.

«…Ты есть, всегда был и всегда будешь божественной частью божественного целого, частью единого тела. Именно поэтому акт воссоединения с целым, возвращения к Богу, называется вспоминанием. В действительности ты решаешь вспомнить, Кто Ты Есть в Действительности, воссоединиться с различными частями самого себя, чтобы ощутить всего себя – иначе говоря, Всего Меня. Таким образом, ваша задача на Земле – не учиться (поскольку вы уже всё знаете), а вспомнить и воссоединиться с тем, Кем Вы Являетесь. И вспомнить, кем являются все остальные. Поэтому значительная часть вашей задачи – это напоминать другим о том же, чтобы и они могли вспоминать…^». Нил Дональд Уолш.

Мое тело задрожало.

Как семечко падает в благодатную почву, так прочитанные слова попали в истерзанную душу. Я никогда не была набожным, религиозным человеком, но сейчас слова приобрели для меня исцеляющий смысл. Это было про любовь, которая пробуждает желание жить и способность верить. Про свою ценность, которая я перестала чувствовать. Про ответы, которые я так жадно искала в пространстве.

– А что, Ира интересуется религией и Богом? – осторожно спросила я свекровь.

– Она уже два года ходит на группу к одному интересному человеку, очень изменилась с тех пор. Они там медитируют, молятся, говорят о духовности. Меня тоже туда звала, но у меня нет времени. Сначала я очень осторожно относилась к ее увлечению, думала, что это секта какая-то. Но со временем успокоилась: это православная вера и точно не повредит.

Я изумленно смотрела на свекровь. Информация совершенно не состыковывалось с моими представлениями об Ире. Это родная младшая сестра моего мужа, ничего общего между ней и религией я раньше не видела. Молодая, красивая, пользующаяся вниманием мужчин. Она рано вышла замуж, родила дочь, развелась с мужем, открыла небольшой собственный бизнес. Как мне казалось, была вполне довольна появившейся свободой и независимостью. Мы не были с ней подругами: изредка пересекались на семейных праздниках, узнавали новости друг о друге через свекровь. Для меня Ира была красивой молодой женщиной с вполне земными интересами. И вдруг какая-то группа про Бога.

– Ира спрашивала у Бога, почему с тобой произошло это несчастье, – продолжала свекровь.

– Спрашивала у Бога? Это еще как?

– Я не очень поняла, что все это значит, но Ира сказала, что душа ребенка добровольно выбрала не родиться, тем самым исцелил род по материнской линии.

– А при чем здесь мой ребенок и родственники по материнской линии? – переспросила я. Злость овладела мной. Что за бред, вообще? И не за тем ли упомянута материнская линия, чтобы показать, что с моими родственниками, а значит и со мной что-то не так?

– Таня, я не знаю ответ на это вопрос. Ты у Иры лучше спроси.

Я замедлилась. Злость утихла и появилась благодарность. Пожалуй, едва ли не первый случай, когда близкие не уговаривали забыть о потере, а, наоборот, сами начинали разговор, давая мне пространство для проживания моих чувств. И пусть из сказанного я почти ничего не поняла, сама возможность говорить с другим человеком о себе, своем интересе, разбираться в причинах случившегося без попыток убедить в бесполезности затеи, была большим подарком.

Душа ребенка, добровольный выбор, исцеление рода.

Что все это значит?

То, что я услышала, откликалось в сердце. Мне хотелось скорее поговорить с Ирой, узнать, откуда у нее эта информация. Верить или нет этой информации, вопрос даже не стоял. За отсутствием какой-либо информации, моя психика пыталась выстраивать гипотезы из того, что было, как-то структурировать опыт, а иначе хаос и панический ужас каждого нового дня.

Вечером я позвонила Ире.

Она рассказала, что информация пришла к ней «на включении», «в потоке» через молитвенную медитацию. Что ей передали эту информацию сверху, она просто пересказала ее.

Звучало как бред. Я вспомнила отрывки из книги, которую Ира купила для мамы. Там автор вел внутренние диалоги с Богом, получал ответы, которые стали целой книги. Возможно, Ира тоже умеет вести диалоги с Богом?

Диалог с Богом? Как это возможно? Если Бог разговаривает с нами, то мне точно есть, о чем его спросить. Если кто и знает о причинах смерти моего ребенка, то кто, как ни он.

– Ира, могу ли я прийти в эту группу? Мне интересно, что ты рассказываешь, хочется знать больше.

– Приходи.

На группу я пришла сама. В тот день Ира не смогла пойти со мной, но уверяла, что бояться не нужно.

– Ведущий группы – врач травматолог Юрий Васильевич. Он работает в районной больнице, очень интеллигентный и порядочный человек. Я к нему хожу уже 2 года, мне нравится то, что мы делаем на группе.

– А что вы делаете?

– Говорим о Боге, работаем с чакрами, молимся, медитируем. Через медитации получаем ответы на свои жизненные вопросы, формируем намерения на исполнение своих целей. Я так «намолила» себе квартиру.

– В смысле «намолила»?

– Звучит странно, но это так. Мы читаем Библию, вместе разбираем смысл написанного. Это православная вера, не переживай. В Библии есть все ответы на наши вопросы, главное их понимать. «Намолила» – это значит пойти к Богу в молитвенной медитации, спросить у него, как лучше поступить, чтобы проблема решилась. Плюс, работа в группе, когда над твоим запросом работают все. В общей молитве усиливает запрос, и Бог слышит его. Когда я выбирала квартиру для покупки, то на руках не было нужной суммы денег. Хотелось в центре, по адекватной цене. Достойных вариантов почти не было. Когда я пришла смотреть квартиру, в которой сейчас живу, хозяин предупредил, что у него уже есть покупатель. Он с минуты на минуту должен был перезвонить, чтобы согласовать финальные условия покупки. Я расстроилась, потому что квартира мне понравилась. К тому же, у меня не было той суммы, которую просил продавец. В конечном счете, вышло так, что тот покупатель не перезвонил, а через время у меня была нужная сумма на руках. Я купила квартиру. Перед этим мы на группе работали с запросом купить именно ее. Это я называю «намолила».

Звучало сказочно и надуманно. Мой логический ум отказывался в это верить, но сердце нуждалось в чуде. В большой, всемогущей, доброй силе, которая позаботиться обо мне, защитит от боли. Если это Бог, то пусть он войдет в мою жизнь, потому что у меня совсем нет сил страдать.

Так случилось, что рассказ Иры о «добром Боге» и его большой любви к нам был не единственным, который я слышала за последнее время. В пространстве появлялись люди, которые, так или иначе, подталкивали меня к встрече с этой силой.

Через несколько дней после моей выписки из роддома меня навестила двоюродная сестра мужа. Тема детей для нее была очень болезненной. Пройдя множество дорогостоящих лечений, она не смогла забеременеть и родить ребенка. Это при том, что безумно любила детей, была мамой крестной для нескольких малышей.

Инна пришла, когда я была одна дома. Я еще удивилась, как она не побоялась прийти, рискуя стать невольным свидетелем моих истерик. Обычно люди цепенели рядом со мной, не понимая, что можно говорить, а что нельзя. Инна об этом не беспокоилась. Она прямо спрашивала о прошедших родах, интересовалась самочувствием, плакала со мной, когда я проваливалась в воспоминания.

– Я очень боялась, чтобы врачи в профилактических целях не вырезали какие-нибудь детородные органы

(Боже, я даже не думала об этом, а ведь такой вариант событий не был исключен!).

– Чтобы у тебя остался шанс еще родить. Ты же знаешь, как я хочу стать мамой, но Бог пока не дал мне этого счастья. Я много лет лечилась, много слез пролила, отчаивалась и снова начинала попытки. Чувствовала себя неполноценной женщиной, злилась на Бога. Это жестоко отказывать в ребенке женщине, которая жизнь готова отдать за рождение малыша. И давать возможность рожать тем, кому эти дети вообще не нужны.

(Господи, это же мои слова, точь-в-точь!)

– Однажды я лежала в больнице вместе с женщиной, которая много лет лечилась от бесплодия. Когда она оставила все надежды на рождение ребенка, смирилась, решив, что ей не суждено быть мамой, произошло чудо. Она забеременела и родила ребенка. «Даже если у тебя никогда не будет детей, ты не перестанешь быть женщиной. Происходящее с тобой – лучшее, что возможно в текущей жизненной ситуации», – сказала она мне. Я успокоилась. У меня до сих пор нет ребенка, но и нет маниакального желания родить его любой ценой. Я не буду гробить свой организм бесконечным лечением, относиться к себе как детородной функции, истязать физически и эмоционально. Я доверяю Богу. Все, что нужно, у меня уже есть. У тебя еще родится малыш. Бог любит тебя.

Я рыдала. За себя, за нее, за всех женщин, которые очень хотели стать мамами, но не смогли. Мое пространство расширилось. Я физически ощутила боль другого человека. Впервые за долгое время личная боль уступила место чужой боли. Почувствовала себя живой, полноценной, сострадающей.

Я даже не предполагала, что Инна так страдает. При всем внешнем благополучии, внутри у нее тоска и печаль, которую она разделяет вместе с Богом.

– По выходным хожу на воскресные службы. Моя душа успокаивается там, появляются силы жить дальше, не зацикливаясь на своей боли.

– Мы с Ромой тоже недавно ходили в церковь. Я спрашивала у батюшки, почему Господь забрал моего ребенка, на что он ответил, что Бог ничего не забирал. Что у Бога нет коварных планов на меня.

– Точно, нет, Таня. Я в этом уверена.

– Мне пока это трудно принять и поверить. Я разбита, ничего не понимаю. Я сердцем чувствую, что ты права, но в голове крутится сомнение: если он не хотел этого, то почему допустил?

Инна смотрела на меня с грустью. Ей нечего было сказать. Вопрос был больше риторическим, чем нуждающимся в объяснениях. Я понимала, что есть вопросы, ответы на которые не постичь. Это за гранью человеческого понимания и в происходящем есть какой-то глубокий смысл. Как и в смерти Христа, любимом сыне Божьем, который умер ради спасения человечества. Его смерть Творец также не смог предотвратить.

Жаль, что понимание этого не уменьшало огромную дыру, которая жила прямо в сердце. Я чувствовала, что она становилась меньше рядом с людьми, которых не пугают ее размеры, кто готов был делиться своим опытом, давать пространство для размещения моей истории.

На первую встречу с Юрием Васильевичем я шла с волнением.

Что ждет меня там? Все очень странно и непонятно. С одной стороны, терять нечего, с другой – а вдруг я попаду в какую-то секту? Медитации, молитвы, чакры, энергии земли – еще несколько месяцев назад я бы посмеялась над этим, но сейчас я очень нуждалась в чем-то непостижимом для обычного ума.

Группа Юрия Васильевича проходила в небольшом офисном помещении. Я пришла немного раньше назначенного времени. Зашла в дверь. Небольшая комната, большой переговорный стол посередине, около десятка расставленных по кругу стульев. За столом сидел мужчина лет пятидесяти пяти. Красивый, подтянутый, с аккуратно стриженой седой бородой, интеллигентного вида. Внешне, чем-то напоминал Бога отца, каким его изображают на православных иконах, только в современных одеждах. Он был спокоен, глаза улыбались. Я почувствовала, что меня ждали.

– Я – Таня, я от Иры.

– Здравствуй, Таня. Я – Юрий Васильевич. Знаю, что ты должна прийти. Проходи, садись.

Сняв верхнюю одежду, я подошла к столу, села рядом с Юрием Васильевичем. Кроме нас двоих в комнате никого не было.

– Расскажи, что привело тебя сюда?

Юрий Васильевич смотрел на меня мягким, заинтересованным, долгим взглядом. Я растерялась. Надеялась, что Ира рассказала ему о причине визита, чтобы не нужно было в сотый раз пересказывать свою историю. Или он знает мою историю, но, зачем-то, хочет услышать ее от меня? Зачем?

– Я потеряла ребенка на позднем сроке беременности. Все было хорошо: я чувствовала себя хорошо, анализы были хорошими, только в день, когда были назначены роды, я пришла на осмотр к своему врачу. Там мне сообщили, что ребенок умер. Я спрашивала, почему это случилось, но ничего конкретного в ответ не услышала. Мол, случай редкий, но так случается. Я в отчаянии. Не могу никак объяснить случившееся, полагаю, что это кара небесная. Хочу узнать, за что эта расплата и почему Бог это допустил? Если он милостив, то почему его милости на меня не хватило?

Последние слова я произносила уже в слезах. Каждый раз, когда я подходила к моменту наказания, внутри все переворачивалось от возмущения и злости. Не сделала я ничего такого ужасного, чтобы казнить так жестоко! Как ни пыталась я убедить себя в этом, не согласовывалось внутри.

Возмущение и злость выходили через слезы.

Юрий Васильевич слушал, не перебивая. Казалось, мои слова проходят сквозь него, улетая в неизвестность. К тому самому адресату, кому в действительности относились.

Он не пугался услышанного, не делал сострадающего выражения лица, не подбирал правильных слов. Просто находился рядом, слушал меня, прислушивался к себе. Не торопился отвечать на мои вопросы, а я не торопила его с ответами. Возникшая между нами атмосфера сама по себе была целительной. Ничего не нужно было объяснять. Его мало интересовало событие, которое привело меня к нему, но его интересовала я сама. Как человек, с которым произошло несчастье. Как ребенок, которому нужна родительская забота.

– Иногда в наших сердцах очень мало любви, в наших тонких телах мало энергии. Нет возможности поделиться любовью с теми, кто в ней нуждается.

– Но я любила своего малыша. Во мне океан нерастраченной любви. Я не знаю, куда сейчас ее девать.

– Растрать ее на своего старшего сына, мужа. Они нуждаются в твоей любви не меньше малыша, который не родился.

Я задумалась.

Ведь он прав. Та любовь, которая разрывает и убивает меня изнутри – это не что-то, что осталось невостребованным. Это живая сила, которой я могу поделиться с теми, кто рядом. Я горюю, что не могу дать любовь и заботу умершему малышу, но лишаю внимания тех, кто также нуждается в любви и заботе. Нереализованная и подавленная, любовь соединилась с болью, отравляя от переизбытка жизнь.

А еще я задумалась о словах, про нехватку любви в сердце, которая не позволила прийти в этот мир малышу. С одной стороны, я была возмущена подобным обобщением: откуда он может знать, как и сколько я умею любить. С другой, чувствовала, что это не общие слова, а реальность, в которую смотреть не хотелось.

Я вспомнила случай, который произошел за три дня до трагедии.

Макс пришел со школы, разделся и прошел в свою комнату. Я вошла к нему, стала расспрашивать о делах. Ничего особенного, обычный разговор.

В какой-то момент что-то пошло не так. Макс стал грубить, я злиться и кричать. Ситуацию усугубила ложь, которая всплыла в ссоре, упорство Макса в непризнании своего обмана, мое напряжение, обусловленное усталостью, накопленной за последний месяц беременности.

Все случилось очень быстро. Я обнаружила себя зажимающей руки сына, чтобы тот не мог защититься от моих пощёчин. Хотелось наказать Максима, сделать больно, показать свою власть над ним. Я хлестала по губам до жара в ладонях, видела перед собой врага, которого нужно поставить на место.

Никогда до этого момента я не била сына. И вдруг такое.

В какой-то момент Максим освободил свои руки, закрыл лицо. Сгруппировался в комок и замер. Я замерла в ответ. Мое тело сильно задрожало. Я выбежала из комнаты, упала на кровать, разрыдалась во весь голос. Я чувствовала себя чудовищем. Дрожь переросла в реальную трясучку, которая длилась со мной около пяти минут. Было очень страшно.

Как же так вышло, что за доли секунд я потеряла контроль над собой, превратилась в монстра?

Как теперь смотреть в глаза сыну? Что это было?

Истерика закончилась. Замерши, я сидела на кровати без движения, уставившись в одну точку около часа. К телу возвращалась чувствительность, мозг осознавал случившееся. Стыд сковал по рукам и ногам, трудно было пошевелиться. Я понимала, что должна попросить прощения у сына, как-то объяснить свое поведение.

Комната погрузилась в темноту. Все замерло вокруг.

Даже ребеночек внутри меня не шевелился. «Видимо, тоже испугался» – подумала я. «Прости меня малыш, я не такая ужасная мама, которую ты сегодня видел.

Ты же веришь мне?», – обращалась я к нему.

Малыш легонько стукнул меня в живот. Я успокоилась.

Вышла из комнаты, постучалась в комнату Максима.

– Можно? – спросила я, открывая дверь.

Максим молчал. Он лежал на кровати, отвернул голову к стене.

– Прости меня, пожалуйста. Я была не права. Что бы ты ни сделал, я не имела права бить тебя. Я сожалею, мне очень стыдно.

Максим по-прежнему молчал. Я подошла, обняла его сзади за плечи.

– Ты можешь мне не верить, но я очень люблю тебя. Я вышла из себя из-за обмана, но это не оправдывает меня. Прости, если сможешь.

– Я прощаю тебя, мама.

Мы обнялись. Хотелось стереть это событие из памяти, похоронить воспоминания о себе яростной, обезумевшей, испуганной.

А через три дня умер ребеночек, которого я носила под сердцем…

Я часто думала, есть ли связь между этими двумя событиями? Может ребенок испугался моего поведения и решил не рождаться у «такой» мамы.

И тут эти слова. От человека, который ничего не знал обо мне. Странно, если не сказать больше.

Я приготовилась слушать дальше.

– Бог никогда никого не наказывает. Он – есть любовь, а значит, не желает никому зла.

– Тогда почему не предотвращает зла? Зачем он подарил беременность и потом допустил такой страшный исход? Не на ранних сроках, когда я еще не сильно привязалась к ребенку, а в самый последний момент, когда, по идее, должна была быть самой счастливой. А получилось наоборот – самая несчастная, разбитая, униженная.

– Мы никогда не знаем, что было бы, если бы желаемое осуществилось. Это скрыто от нас. Нам кажется, что мы что-то потеряли, исходя из ожиданий, которые рождает разум. Но это только наши ожидания. То, что происходит с нами, возможно, лучшее решение из возможных.

Слова проникали внутрь меня как капли дождя в сухую землю. Как прекрасная музыка они успокаивали меня своей точностью. Не в смысле, что все услышанное воспринималось за чистую монету, а в смысле, опережали вопросы, которые я только хотела задать. Все, что он говорил, было таким долгожданным и нужным. Наконец-то, я чувствовала себя принятой в желании докопаться до истины. От меня не отбиваются как от назойливой мухи, не пытаются отвлечь на другие темы, не пугаются прямых вопросов, а просто остаются рядом. Позволяют говорить на темы, которые беспокоили долгое время.

Я вспомнила слова патологоанатома о том, что даже если бы ребенок выжил, то, вероятно, был с тяжелым пороком сердца. А если учесть, что в последние несколько дней жизни организм недополучал кислород, то могли начаться необратимые процессы в головном мозге. Ребенок мог родиться с тяжелыми патологиями.

Возможно, случившееся, действительно, лучший исход из возможных?

Нет, нет. Я отказывалась в это верить. Если это правда, почему все случилось так внезапно, на фоне благополучно протекающей беременности? Что это за защита такая, если Бог не смог уберечь нас с малышом в критический момент? Процессы, которые я долгое время подавляла внутри, запустились с большой скоростью. Вопросы поднимались и тут же закрывались, чувства рождались и сразу проживались. Я плакала и успокаивалась, отрицала и соглашалась, отчаивалась и верила одновременно.

– Сейчас, когда соберется группа, мы вместе сделаем молитвенную медитацию. Обратимся к Творцу всего Сущего, и ты сможешь у него спросить все, что спрашиваешь у меня.

– А разве получится без подготовки?

– Бог открыт для каждого, кто желает встречи с ним. Не может не получиться, просто открой сердце и доверься группе.

Пока мы говорили, группа постепенно собиралась.

Вместе со мной и Юрием Васильевичем нас было 7 человек. Незнакомые люди, но, встречаясь взглядами, я ощущала принятие и поддержку. Среди них были женщины моего возраста и чуть постарше. Был парень, который, по моим наблюдениям, пытался конкурировать с Юрием Васильевичем. В своих попытках он казался мне смешным и напыщенным. Как маленький мальчик, который одел большой отцовский костюм, чтобы казаться взрослее.

Все сели вокруг стола. Юрий Васильевич представил меня группе, без упоминаний о том, почему я здесь.

«Что я здесь делаю?», – промелькнуло в голове.

Стало неуютно, холодно. Я снова провалилась в свое одиночество, противопоставляя свое горе реальным людям.

«Легко им тут сидеть и говорить о Боге, когда их дети рядом с ними, – размышляла я. Легко видеть благость, когда сердце не раскрошено на тысячу осколков. Как бы они вели себя, случись то, что случилось со мной?».

Тем временем Юрий Васильевич что-то рассказывал про тонкие тела, чакры, земные и небесные энергии. Цитировал отрывки из книги Лазарева, приглашал участников группы к обсуждению.

В какие-то моменты я включалась вниманием в происходящее, в другие – полностью выпадала в личные переживания. Чувствовала себя лишней, что было очень привычным.

«Сядьте удобней, поставьте ступни на пол. Мысленно произнести молитву „Отче наш“, внутренним взором останавливаясь поочередно на каждой чакре. Приготовьтесь отправиться в молитвенную медитацию, через канал Света, Радости и Любви», – сказал Юрий Васильевич.

На этих словах я включилась. Удивительно, но произнесенная инструкция была мне понятна. Как будто я это УЖЕ делала.

Зазвучала медитативная музыка и, следуя за голосом учителя, группа пошла в медитацию. Я закрыла глаза, попыталась расслабиться. Получилось, но образы не рождались. Мозг продолжал работать, обрабатывать услышанные инструкции из имеющегося жизненного опыта.

Бог представлялся в виде седовласого дедушки с длинной бородой, которого нужно слушаться. Ангелы – в виде статуэток, которые стояли у меня дома. Ответы на мои вопросы – в виде рационализаций, которые я знала наизусть. Захотелось, чтобы все поскорее закончилось. Во время медитации я обдумывала, как правильно отвечать на вопросы, которые могут последовать потом. Хорошая девочка: если сказали «медитируй», надо медитировать. Ерунда, что не получается, не приносит удовлетворения – нужно правильно ответить, показать, какая я молодец.

Обсуждение было долгим. Я успела позавидовать всем, кто рассказывал какие-то невероятные образы, которые приходили во время медитации. Это с одной стороны, а с другой – еще больше ощутила свою отдельность, потому что ничего подобного я не испытала. Юрий Васильевич это понял, поэтому не настаивал на моем ответе.

В следующий момент он предложил группе поработать с моим запросом.

Я снова напряглась.

– Это как?

– Все просто: ты мысленно формулируешь вопрос, который хочешь спросить у Бога, а мы, своими энергиями поднимем тебя к нему для получения ответа. Нам его озвучивать не нужно: просто ощущай себя, наблюдай за образами, которые будут приходить во время молитвенной медитации.

Звучало фантастично. По сути, за этим я пришла, и отступать не собиралась.

Я села на стул в середину комнаты. Спереди и сзади стали два человека, слева и справа еще два. Остальные распределились по внешнему кругу. Юрий Васильевич стал напротив меня, развел руки в стороны ладонями к верху, закрыл глаза, начал вслух читать «Отче наш». Я мысленно повторила молитву вслед за ним.

В комнате тихо зазвучала медитативная музыка. Звуки воды и поющих птиц действовали на меня успокаивающе. Я уже не удивлялась словам, которые продолжал произносить Юрий Васильевич. Он говорил про какие-то энергии, устремленные из центра земли к энергетическим центрам тела, именуемые чакрами. Про божественные энергии, которые опускаются через макушку и наполняют силой. В какой-то момент он отдал группе команду помочь моей душе подняться к Отцу Небесному для получения ответов, в которых она нуждалась. Звучало очень странно, но мне было все равно. Уставшая и разочарованная в окружающей действительности, я была готова к разным экспериментам. Душу к Богу – значит душу к Богу. К этому странному «дедушке» у меня накопилось много вопросов.

Юрий Васильевич отдельными фразами корректировал работу участников группы. Какое-то время я еще контролировала происходящее, но вскоре все внешние звуки ушли в фон, уступив место внутренним переживаниям. Стало тепло и безопасно. Тело расслабилось. Кроме «здесь и сейчас» ничего не существовало. Вопросы, которые я хотела задать Богу, вдруг показались такими бессмысленными и лишними. Какая разница, если прямо сейчас я под защитой, любима и ценна. Я чувствовала это каждой клеточкой своего тела. Не хотелось никого обвинять, ругать, держать оборону перед воображаемыми нападками судьбы. Да, в моей жизни случилась большая, невосполнимая потеря, но следом пришло что-то, пока не объяснимое словами, на что сильно откликается мое тело и душа.

Белый свет, который вошел в мое внутреннее пространство постепенно сменился на золотой, пурпурный, жемчужный. Никто ни в чем не виноват. Ни я, ни врачи, ни Бог – все случилось так, как должно было случиться. Это грустно, но грусть можно прожить, если разрешить Богу, другим людям присутствовать рядом. Не обманывать себя убеждениями «это только моя боль, другим ее не понять», честно признаваться в своей нуждаемости, слабости, уязвимости.

– Я люблю тебя, ты нужна мне, прости меня. Меньше всего Я хотел, чтобы ты страдала.

– Я знаю. Я слышу тебя.

Я разговаривала с Богом.

Его слова шли изнутри, а я отвечала из Сердца. По-честному.

– Ты позаботишься о моем ребенке, о Теме?

– О нашем ребенке. Я люблю его так же, как люблю тебя. Меня не нужно просить об этом. Я забочусь обо всех своих детях: и тех, кто на земле, и тех, кто со мной в небе.

Крупные слезы катились по щекам. Внутри рождалось ощущение завершенности и достаточности.

– Если хочешь, можешь поделиться своими чувствами с группой. Или ничего не говори, выбор за тобой, – услышала я голос Юрия Васильевича.

– Что тут скажешь! Вы же сами все видели, – ответила я, вытирая слезы.

Я улыбалась всем и каждому в отдельности. Будто впервые увидела их лица. Они больше не казались мне чужими. Даже тот странный парень, который соперничал с учителем в духовности, был родным. Мы вместе сделали что-то такое, чего обычным людям никогда не понять. Это наша совместная «странная» история, а я – часть этого «странного сообщества». Странного, потому что головой я не могла объяснить, что произошло. Потому что никому не расскажешь о случившемся – не поймут. Я не знаю почему, эти люди интересуются мной, уделяют время, слушают мои бессвязные рассказы о видениях, открывшихся в медитации. Для них это важно. Никто не пытается меня отвлечь от переживаний, никто не спешит исправить в заблуждениях – все правильно и возможно.

А самое странное – это осторожность, с которой я принимаю внимание других людей. Как будто это очень опасная территория, ступать на которую лишний раз не стоит. Я привыкла во всем полагаться на себя, без надобности не обращаться к людям, не обременять своими проблемами.

Позже я пойму, почему молитвенная медитация произвела на меня такой эффект. Это было не что иное, как родившееся чувство принадлежности, которое жадно искала моя душа. Что природа этого переживания уходить корнями в далекое детство, красной нитью пронизывает ткань моей жизни. Иногда нитки рвутся, и тогда мне кажется, что я ни в ком не нуждаюсь. А иногда кожей ощущаю, что нуждаюсь в других людях, с ними в полной мере ощущаю себя. Такую, какая я есть, а не ту, которую привычно показываю окружающему миру.

В обычной жизни я прячу себя сломленную, обессиленную, одеваю дежурную улыбку на лицо, убеждаю, что все хорошо. Никто не знает, что плачу каждую ночь, что боюсь привлекать к себе внимание. Не знают про мужчин, которые получали мое тело за пару дежурных комплиментов. Для них – пустяк, для меня – неслыханная щедрость, которой я не заслужила. Не знают, что не справляюсь со своими материнскими обязанностями, стыжусь школьной неуспеваемости старшего сына.

Я – человек-невидимка, который прячется за социально одобряемой маской, сплошь сшитой из придуманных чувств, мыслей и историй. Надменная маска, горделивый пренебрежительный взгляд, карие глаза, привыкшие сдерживать слезы. Когда постоянно сдерживаешь слезы, ухудшается зрение. Чтобы что-то рассмотреть, нужно сильно щурить глаза. Со стороны это выглядит как снисхождение и подозрительность.

От той меня, какой я была в раннем детстве почти ничего не осталось. Вру, осталось – надежда, что однажды найдутся люди, которым я буду интересна сама по себе. Без притворства, «хорошести», социальных доказательств. Со своими странностями, внезапным желанием спрятаться подальше от людей и таким же внезапным желанием снова быть среди них.

Юрий Васильевич слушал меня с интересом.

Казалось, его нисколько не удивляет то, как быстро у меня получилось войти в медитативное состояние, открыться новому опыту. Я хорошо чувствовала разницу между этой медитацией и теми трансовыми техниками, которые выполняла у психиатра. Там я оставалась один на один со своими переживаниями. Работа проводилась совершенно неэкологично, в темпе группы, без внимания к поднятым переживаниям. Мне приходилось самостоятельно их перерабатывать: подавлять, либо нести в большой мир, не понимая, что дальше со всем этим «добром» делать.

Здесь было все иначе. Меня поместили в безопасное пространство, где внутренние процессы разворачивались в своем темпе, интенсивности, направленности, глубине. У меня не было сомнений, вернусь ли я еще к этим людям. Конечно, да. Пусть они «странные», но интересуются мной, стараются понять. Я могу говорить с ними о своих чувствах. Даже тех, которые еще не облекаются в человеческие слова, но читаются во взгляде, улыбке, слезах.

Я больше не сдерживала слез. Никогда до этого времени я не знала, что плакать можно не только от горя или радости, но и от всеобъемлющего ощущения своего бытия. Я – Есть, я – здесь. Это важно.

Я разделила с этими людьми полтора года своей жизни.

Училась молиться о себе, своих близких, о ближнем и о людях в этом мире. В моем сердце оживала большая любовь к Богу, который стал всем, что окружает меня. Я училась заново доверять этому миру. Любить приобретения и потери, победы и поражения, сплавлять в душе правильное и неправильное, превращая его в объективно существующее.

Я училась любить заново.

Сложный процесс. Не всегда я была прилежной ученицей. Самая большая сложность заключалась не сколько в том, чтобы научиться, сколько в том, чтобы переучиться. Переучиться делать быстрые выводы, скрывать злость. Научиться видеть в другом человеке отдельность, иную точку зрения. Мы никогда не знаем, что творится у кого-то в Душе, но мы можем постараться, чтобы там было тепло.

Любить, значит почувствовать Душу другого человека, ощутить его радость и боль, как свою.

«Встреча двух людей – это встреча двух химических элементов. Реакция может и не произойти, но если произойдет – изменяются оба».

К. Г. Юнг

Бывало страшно.

Страшно привыкнуть к желаемому образу совместной жизни, к теплому свету ночного светильника, к вещам, ставшими живыми из-за наделения их вымышленными именами и личными историями. К родным и друзьям, которые приходят в гости, к чудесным семейным традициям. К милым привычкам и маленьким особенностям. Страшно привыкнуть к новогодним шашлыкам, которые мы готовим уже много лет под выстрелы салютов. Страшно не привыкнуть, а не мочь без этого жить, как без воздуха. Страшно со временем обесценить, считать обыденным и повседневным. Не хочу. Тем более, после того, как на собственном опыте ощутила, как быстротечно счастье, как дорога каждая минута совместности, как невыносимо, когда все это остается в прошлом.

Я пришла в группу Юрия Васильевича полностью разбитой.

На тот момент со мной рядом были психиатр, близкие и родные, но их помощь и поддержка как будто проходили мимо меня. Как Кай, в сердце которого попал осколок зеркала, превратив в лед, так и я жила с осколками боли в душе. Сквозь эти осколки я видела мир в мрачных тонах. Будущее пугало своей неопределенностью, прошлое напоминало об ужасной потере. Настоящего не было.

Временами казалось, что схожу с ума, но поговорить об этом было не с кем. Я боялась испугать родных своим признанием, а люди избегали разговоров со мной. Сложно говорить с человеком, который спокоен, раздражен, плачет и смеется с разбегом в несколько минут.

В толпе людей, в потоке поддерживающих слов, я больше не ощущала своей общности с миром и закрывалась еще больше. Безумно нуждаясь в людях, чувствовала себя лишней, обременяющей, проблемной для них.

Такой меня узнал Юрий Васильевич.

Я принесла ему свою боль и печаль, как самое драгоценное, что у меня было. Другой меня на тот момент не существовало. По крайней мере, я не видела себя другой.

А он увидел.

За стеной защит и сомнений, он разглядел уязвимую душу, которая нуждалась в заботе. Увидел, показал мне меня.

Я слушала его как доброго волшебника. Постепенно я стала замечать, что за болью стоит любовь, за сомнениями – вера, за отчаянием – жизнь. Большая, красивая жизнь, которая возможна, если мы впускаем в нее Творца. Не того дедушку с бородой, который наказывает за грехи, а большую силу любви, которая исцеляет самые израненные сердца. Я стала частью этой силы, постепенно вспоминая Кто Я Есть в действительности.

Воссоединяя себя по фрагментам, я ощущала свою целостность. Было страшно и волнительно одновременно, потому что энергии шли колоссальные.

Со временем мой интерес к себе стал многим больше, чем интерес к собственной боли и тоске. Я чувствовала себя частью божественного пространства. Мое одиночество уступало место интересу к людям, к будущему и благодарности к прошлому.

Этот человеку начал открывать мне меня. И то, кто я сейчас, во многом благодаря его присутствию в моей жизни.

Когда саморегуляция была разрушена, он стал надежной опорой, проводником, который аккуратно вел меня к самой себе. Его поддержка была надежным фундаментом, от которого я смогла оттолкнуться и пойти дальше самостоятельно.

Каждое утро я открывала глаза и спрашивала Бога: зачем сегодня мне жить, как справляться с непредсказуемостью жизни, смогу ли я еще раз стать мамой. А потом молилась, и вышеперечисленные вопросы растворялись в благодарности за настоящее. Я понимала, что каждое утро мне нужно сделать всего один выбор: любить или нет. Очень много энергии уходит на попытки продумать свои действия в будущем ради того, чтобы чувствовать себя увереннее в настоящем. Тогда как то, что я реально могу – это делать что-то в настоящем ради того, чтобы увереннее чувствовать себя в будущем.

Каждый новый день дает возможность начать делать что-то иначе.

В мелочах, по чуть-чуть.

Признавать свою усталость и спокойно относиться к чужому непониманию. Все не могут меня понять. Так же, как и я не всех понимаю.

Бережнее относиться к собственному времени, отказывать чужим просьбам, желаниям узнать меня поближе ради праздного интереса. Не раздавать напрасных обещаний в стремлении быть хорошей для всех. Не ожидать, что другие что-то мне должны по умолчанию. Пусть каждый будет тем, кто он есть – так, по крайней мере, понятно, с кем я имею дело.

Молиться, медитировать, говорить о Боге вслух как о своем друге и единомышленнике, даже если окружающие ухмыляются в ответ. Без претензий на истину в последней инстанции, просто я так думаю и чувствую. Другие пусть думают иначе.

Удалять из окружения тех, кто норовит поглотить мое время ненужными разговорами и жалобами на тяжелую жизнь. Бережно относиться к людям, чье присутствие делает сильнее, лучше.

Учиться видеть радость в простом, обычном, насущном, а не выдуманном.

В урчании любимой кошки, чтении сказок, встречах с группой Юрий Васильевича и долгих разговорах на непростые жизненные темы.

О, сколько мы обсудили за полтора года наших совместных встреч. Сколько нового о себе я открыла рядом с этими людьми, в том числе, как сильно нуждаюсь в теплых, близких отношениях.

Я всегда искала признания от мира. Тосковала по людям и избегала их одновременно. Приближалась на полшага и тут же отдалялась на метр. Тосковала по своей стае, по тем, с кем можно рискнуть проявить себя подлинно и тут же убеждала себя, что все это мне не надо.

В этом не было моей вины, но в этом была моя огромная беда. Беда человека, внутри которого живет сильнейшая боль одинокого Я. Беда, которой примерно столько же лет, сколько и мне. Со временем она стала ощущаться как вина, отравляющая любые отношения.

Так длилось уже давно.

Со времен, когда у деревьев не ветви, а руки, на деревьях не листья, а деньги, у месяца есть глаза и рот, тополиный пух становится письмом, а под кроватью кто-то живет.

Со времен моего детства.