Читать книгу Любовь. роман - Татьяна Столбова - Страница 2

В первое воскресенье октября снова наступило лето. После двух недель дождей, взбесившегося ветра и бесконечных рядов тяжелых темных туч – вдруг просветлело, стало ясным, нежно-голубым небо, и солнце засияло, и свернувшиеся в трубочку листья деревьев расправились, зазеленели.

Портнов с утра вздыхал и с сомнением поглядывал в окно. Наконец он решился, сменил свитер на рубашку и ушел. Тогда только и Коля начал собираться.

Около двух часов он покинул общежитие невообразимым франтом. Темно-серый костюм, купленный полгода назад за символическую цену у резко растолстевшего Портновского школьного приятеля, сидел на Коле как влитой. Черные ботинки были тщательно начищены; галстук от модного парижского кутюрье Коле привез не далее как вчера его старший брат, посетивший Францию по туристической путевке; белые тонкие носки и белую рубашку Коля украл у Портнова. Для того и ждал, когда тот уйдет.

От общежития три остановки до метро пришлось идти пешком, так как в переполненном троллейбусе такому чистенькому отглаженному красавцу было не место. Конечно, Коля мог бы взять машину, но пожалел денег. Весь капитал, до последней копейки, он намеревался потратить в кафе и на цветы Наде. О том, чем он завтра будет питаться, Коля не думал. Портнов в среду получил зарплату, поделится. Как и Коля с ним делится, если нужно.

С Надей он встретился у метро «Арбатская», в три часа семь минут. Мимоходом отметил про себя, что правильно выбрал цветы – красные и розовые гвоздики очень шли к ее облегающему темному, почти что черному платью без рукавов, с высоким воротом, с красной и розовой строчкой по подолу.

– Опаздываешь, – улыбнулась Надя, беря Колю под руку.

– Нет, – сказал он. – Сейчас ровно три.

Надя не стала спорить.

Они медленно пошли к Арбату, негромко переговариваясь о чем-то совсем неважном, наслаждаясь ощущением только начинающегося для них свободного дня. Прохожие поглядывали на них, они замечали эти взгляды, и Коля думал, какая красивая у него Надя, раз все смотрят на нее, а Надя думала, какой красивый Коля, в этом костюме особенно, и как ей повезло, что она познакомилась с ним и они полюбили друг друга.

На самом деле они просто смотрелись прекрасной парой. Надя – высокая, чуть пониже Коли, стройная, гибкая, с бледным лицом, голубыми глазами и пышными недлинными русыми волосами. Коля – тоже стройный и тоже русоволосый, с глазами серыми, ясными. По отдельности ни Надя, ни Коля обычно не обращали на себя чьего-либо особенного внимания, вместе же казались воплощением молодости и будущего супружеского счастья.

В маленьком ресторанчике на Старом Арбате их радужное настроение немного испортилось. Музыка играла слишком громко, и Коля хотел попросить, чтобы сделали потише, но Надя отговорила его: кроме них, такой грохот и вой нравились всей остальной публике, несколько девушек и парней танцевали, повизгивая, так что Колину просьбу все равно никто бы не выполнил. Тогда Коля предложил Наде пойти в другое место, она легко согласилась и они ушли. В другом месте – тоже маленьком ресторанчике – оказалось гораздо уютнее. И народу там было меньше, и музыка играла тихо. Только цены неприятно удивили Колю. Он вида не показал, улыбнулся Наде, предложил заказать что-нибудь, и подумал, что придется закончить вечер на час или два раньше – иначе денег может не хватить.

Начали с куриного салата. Он оказался неплох, но Коля умел готовить его лучше.

– Вчера я снова перечитала твою статью, – сказала Надя. – Ты хорошо пишешь, Коля, почему бы тебе не перейти на журфак?

– Не хочется, – ответил он.

– Почему?

– Просто не хочется.

– А перспектива?..

– Наплевать на перспективу.

Надя улыбнулась. Она вообще никогда не раздражалась, не сердилась и не спорила. У нее был чудный характер.

Официантка принесла жареных цыплят, потом красное вино, и разговор на некоторое время прервался. Под негромкое пение модного американского певца Коля быстро съел свою порцию и выпил полбутылки вина, после чего настроение его стало таким мирным и расслабленным, что захотелось спать. Он зевнул и стал лениво осматривать небольшой зал, посетителей, картины в темных полутонах на деревянных стенах. Изредка его взгляд возвращался к Наде. Тогда Коля вспоминал, как они любят друг друга, улыбался девушке и про себя привычно уже удивлялся, как же им удалось встретиться в этом огромном многонаселенном мире.

Компания, до того тихо сидевшая за большим столом посередине зала, вдруг развеселилась. Взрывы хохота вывели Колю из дремотного состояния. Он снова посмотрел на Надю. Она положила последнюю косточку от цыпленка в тарелку, аккуратно вытерла салфеткой пальцы и сказала:

– Какой красивый галстук.

– Да, – согласился Коля. – Алеша из Парижа привез.

– Твой брат очень любит тебя.

– Да, – снова согласился Коля.

– Почему же ты не хочешь брать у него деньги?

– Я иногда беру.

– Он живет в твоей квартире, а ты в общежитии. Почему бы тебе не брать у него деньги чаще?

– Я же не сдаю ему квартиру, – пожал плечами Коля.

Квартира действительно принадлежала ему по завещанию бабушки Лиды. У Алеши была своя, небольшая двухкомнатная в их родном городе Пушкине Ленинградской области. Там он жил с женой и маленьким сыном Витей. Но потом Алеше предложили хорошую работу в Москве, и Коля, который еще только собирался ехать поступать в Литературный институт, уступил брату свою жилплощадь, втайне радуясь таким обстоятельствам: он очень хотел жить в общежитии, где, конечно, веселее и свободнее, чем в маленькой, пусть и отдельной квартирке.

– Потанцуем? – сменила тему Надя.

– Рано. Надо еще вина взять.

Взяли вина.

Надя пила наравне с Колей и ничуть не пьянела. У Коли вдруг мелькнула глупая мысль: а что будет, если смешать это красное терпкое вино с пивом и с водкой? Опьянеет Надя или нет? И если опьянеет, то как будет выглядеть и как будет вести себя?

– И в самом деле, пойдем, потанцуем, – сказал он.

Они потанцевали, потом снова взяли вина, снова потанцевали. Сегодняшнее свидание проходило какими-то витками, как по спирали. Все повторялось. И чем дальше, тем, казалось Коле, бессмысленнее.

Ближе к вечеру музыку в зале включили громче; многие пошли танцевать; шум не стихал, а все нарастал, и скоро Коля и Надя вовсе перестали разговаривать – ничего не было слышно. А часов в восемь вообще ушли.

Начинало холодать. Небо потемнело, и, судя по красным солнечным отблескам на густых облаках, завтра снова наступит осень, польет дождь, задует резкий и порывистый ветер. Коле неожиданно подумалось, что сегодняшний теплый день пролетел ничуть не быстрее всех трех летних месяцев. Оба эти периода для Коли сейчас были совершенно одинаковы, и он, понимая, как это все-таки банально, порадовался своему открытию скоротечности времени. Он даже решил написать об этом рассказ, и сразу нашел для него название: «Песок времени». На миг ему почудилось, что он видел или слышал где-то такое название, но тут же выбросил это из головы. Какая разница? Текст его произведения будет, конечно, не тот, что в том «Песке времени», и это главное.

Коля уже вовсю размышлял о сюжете рассказа, как тут Надя прервала его, поинтересовавшись, как они проведут вечер дальше. «А как? – удивился Коля. – Провожу тебя до дома и поеду в общагу». «До приезда родителей осталась неделя…» – намекнула Надя. Коля не ответил.

* * *

– Не нравишься ты мне последнее время, брателла, – сказал Портнов, укладываясь в кровать. – Вялый, скучный… Носки опять же украл, и рубашку…

– Спи уж, – ворчливо отозвался Коля.

– Нет, я в самом деле изумляюсь. В прошлом году ты был совсем другой. И в позапрошлом тоже. У меня даже появилось подозрение…

Коля промолчал.

– Очень серьезное подозрение, – многозначительно произнес Портнов. – Очень, очень серьезное.

Коля включил настольную лампу, открыл тетрадь, взял ручку и написал: «Песок времени».

– Серьезное подозрение… Я думаю, что ты решил написать роман, – сказал Портнов и стал смотреть, какое впечатление произвели на Колю его слова.

Никакого.

– Да-а… – разочарованно протянул Портнов. – Плохо твое дело.

На этом он отвернулся лицом к стене и больше ничего не говорил.

А Коля написал первое предложение, полюбовался, перечитал про себя и перечеркнул его. Переписал. Опять вымарал. Еще раз переписал…

Он лег спать уже глубокой ночью, когда Портнов вовсю храпел на соседней кровати. Коля был доволен. После двадцати трех перечеркнутых предложений одно осталось, и радовало автора своей глубиной и красотой. Оно было такое: «Время остановилось».

* * *

Утром в среду Коля подсчитал свои финансы и выяснил, что за один воскресный день истратил все, что дал ему брат, и еще стипендию. Гонорар за статью в журнале обещали только в начале следующей недели, поэтому и встречу с Надей следовало отложить до этого времени. Конечно, Надя с удовольствием встречалась с ним и так, ей вполне хватало мороженого или бутылки колы на двоих, но Коля этого не любил.

Портнов, почти два дня где-то пропадавший и явившийся в общежитие лишь вчера вечером, дал ему в долг сто рублей и потребовал выстирать хотя бы носки. Коля согласился, довольный уже тем, что не надо стирать рубашку.

Он нарочно долго занимался стиркой, очень надеясь, что опоздает в институт. Коля был подвержен условностям. Совесть не позволяла ему прогулять лекцию просто так, поэтому ему приходилось для самого себя выдумывать вескую причину, опоздание, например. Неудобно же заходить в аудиторию, когда преподаватель уже начал занятие. Лучше уж совсем не пойти.

Но носки постирались моментально, и тогда Коле пришла в голову идея открахмалить их: и Портнов будет рад, и на лекцию Коля точно не успеет. Так он и поступил. Потом вспомнил, что не отчистил пятно на джинсах. Отчистил. Потом вдруг сообразил, что завтра будет семинар по текущей литературе, а он не прочитал журнал. Сел читать. В результате он опоздал не только на первую, но и на вторую и на третью лекции. А на четвертую и пятую идти не было никакого смысла – английский язык и историю он знал достаточно хорошо, чтоб только ради этих предметов тащиться за тридевять земель в институт – все же целых минут сорок на троллейбусе.

Так у Коли образовался еще один выходной.

Он решил пройтись. Погода была так себе, ни тепло, ни холодно. Дождь намечался не скоро – темная тяжелая туча висела у горизонта, частично скрытая рядами серых каменных домов.

Спустившись вниз, Коля получил от вахтерши, которая посмотрела на него крайне неодобрительно (видимо, догадываясь, что он снова прогулял институт), записку от Нади. Надя просила позвонить.

Коля поднялся на третий этаж, где был исправный телефон-автомат, и позвонил. У Нади был скучный голос. «Я почти всю ночь не спала, – сообщила она. – Почему-то ужасное было настроение. А ты прогулял?» Коля ответил утвердительно, удивляясь, как Надя тонко его чувствует – вот, пожалуйста, догадалась, что он не пошел в институт и позвонила на вахту, оставила записку… Надо на ней жениться.

– Ты приедешь? – спросила Надя тем же скучным голосом.

– Приеду, – сказал Коля.

Он вышел из общежития и поехал к Наде, хотя и не испытывал ни малейшего желания ехать. И не потому, что он не хотел видеться с Надей. Очень хотел, тем более, что она всегда понимала его и ему с ней было всегда интересно. Дело в том, что умник Портнов был прав: последнее время Коля очень изменился. Он и ощущал себя как-то странно. Словно перенес тяжелую болезнь, после которой вот только сейчас начал приходить в себя. Все ему было все равно. Он ленился даже читать, уж не говоря о том, чтобы как прежде общаться с друзьями, гулять, учиться, ходить в театры и встречаться с Надей.

Коля не понимал причины своего состояния. Ему не пришлось пережить горе или отчаяние. С ним вообще не происходило ровно ничего плохого или неприятного. День за днем жизнь его шла обычным, вполне привычным путем. Так в чем же дело? Наверное, думал Коля, надо обратиться к психотерапевту. Но он лишь именно думал иногда об этом, так же вяло, как с недавних пор делал все, а в действительности не предпринимал никаких попыток вывести себя из этой долгоиграющей апатии.

К Наде он купил пирожные. Она встретила его гораздо более весело, нежели говорила с ним по телефону. «Когда ты звонил, я была совсем сонная, – сказала она, – а потом выпила две чашки кофе и проснулась». У Нади все всегда было как полагается, потому Коля чувствовал себя рядом с ней абсолютно спокойно. Никаких сюрпризов от нее ожидать не следовало. Ее ровный, в меру веселый нрав, кстати, и привел Колю в прошлом году к интересной мысли жениться на Наде. А позже он и полюбил ее.

Он рассказал ей про носки и Портнова. Она ему – про вчерашний звонок от родителей. Надины родители часть весны, все лето и до середины октября, примерно, жили в собственном маленьком домике в Крыму. Раньше с ними ездила и Надя. Но теперь Надя стала взрослой и родители не настаивали, чтобы она их сопровождала. У них обоих были такие же ровные характеры, как и у Нади. Так что Коле в недалеком будущем предстояла достаточно симпатичная семейная жизнь.

– Билеты они взяли на четверг, – со вздохом закончила Надя. – Так что у нас с тобой остался всего один день. Ну, два…

– Не будем терять времени, – улыбнулся Коля и без особого энтузиазма наклонился и поцеловал Надю.

* * *

«Страсть… А что такое страсть? – рассуждал Коля по дороге домой. – Неумение держать себя в руках, вот и все. Примета молодости. Я уже не тот мальчик, который пыхтел и торопился раздеться. Я мужчина. Я все это делаю спокойно и со знанием дела. И Наде, вроде бы, нравится».

Летом ему исполнилось девятнадцать. Надя была старше его на год с небольшим.

«Мы отличная пара, – мысленно вернулся Коля к сегодняшней встрече с Надей. – Мы даже внешне чем-то похожи. Она всегда меня понимает. И я ее тоже понимаю. Портнов сказал бы, что мы подходим друг другу как два листа с одного дерева, как две капли воды из одного озера, как два глаза одного окуня».

Надя училась в педагогическом; как будущий филолог она действительно прекрасно понимала Колину творческую натуру. И Колю ничуть не раздражало, что иногда она пыталась осмыслить его социальный статус с практической точки зрения. Коля писал рассказы, статьи в газеты и журналы, редко стихи. Рассказы его и стихи никогда еще не печатали, а вот статьи печатали часто. Из этого Надя успела сделать вывод, что Коле лучше перевестись в МГУ на журфак, тем самым обеспечив худо-бедно (а может, совсем не худо и не бедно) свое будущее. Творчеством же, полагала Надя, в наше время прожить никак невозможно. Все равно придется заниматься рутинной редакторской, а то и корректорской работой, и если для женщины такая перспектива еще куда ни шло, то для мужчины это труба. А семья как же? Дети? Нет, надо думать о будущем, надо вырабатывать в себе чувство ответственности. Раз уж идет страна по коммерческому пути развития, то и нужно идти с ней вровень. Не то останешься на обочине. Что же делать, многим приходится наступать на горло собственной песне.

Коля был согласен с Надей в основных аспектах. Но все же считал, что его случай – иной. У него все получится. К тому же, совсем нетрудно, думал Коля, сочетать творчество с другой работой. Просто придется поменьше отдыхать, вот и все. Да, наверное, дети его не будут кататься как сыры в масле, но все, что имел в свое время Коля, иметь будут непременно. Да еще и смогут гордиться своим отцом. Таковы были Колины мечты. Нельзя сказать, что совсем уж невыполнимые. И Надя с этим соглашалась. Хотя Коля видел, что неохотно.

Когда он вышел из метро, полил дождь. Но сегодня на Коле не было потрясающего костюма и белых носков, так что на дождь можно было не обращать внимания. Не дождавшись троллейбуса, Коля пешком дошел до общежития. Там, на вахте, он увидел записку, адресованную ему. Он развернул бумажку и усмехнулся, сразу узнав почерк Портнова. Все ему неймется. Двадцать семь лет уж скоро, редактором в издательстве работает, солидный, можно сказать, мужчина, а ведет себя как старшеклассник. «Брателла, лети сюда на всех парусах, потонем вместе в море водки. Будет весело. Обещаю. Адрес…»

Вахтерша, уже другая, тоже взирала на Колю неодобрительно. Она не знала, что он прогулял институт, зато явно знала содержание записки, оставленной Портновым.

Коля спросил ее, сколько времени. «Без четверти семь», – буркнула она и отвернулась, качая головой.

«Пойду», – решил Коля. Не то что бы он так верил обещаниям Портнова и ожидал веселья и моря водки, но сидеть в общаге весь вечер не хотел. Надоело. И рассказ не писался. Муза ушла от него к кому-то другому, и если вернется, то вряд ли так скоро.

Коля поднялся к себе в комнату, переоделся в сухую одежду, причесался, пересчитал деньги. От ста рублей, выданных ему соседом, осталось шестьдесят. Хватит только на одну бутылку. Хорошо, что у него есть студенческий проездной и не надо платить в транспорте. В прошлом семестре он потерял проездной в самом начале месяца и в итоге на поездки по городу истратил всю свою стипендию.

На сей раз троллейбус подошел сразу и был почти пустой. Коля удобно уселся на пухлом сиденьи в середине салона и стал смотреть сквозь дождь на медленно проплывающие за окном серые и шафранного цвета дома, на машины, остановки. Люди, как и дождь, как и весь вечер, шли медленно, словно никуда не торопились и плохая погода их не беспокоила. Как будто ощущения Коли материализовались. Вот он живет с недавних пор так – скучно, неторопливо, и жизнь вокруг него тоже постепенно замедляет ход. Как бывает в театре: отвлечешься на каком-то моменте, и замечаешь, что другие зрители тоже начинают потихоньку позевывать, перешептываться. А, наоборот, включишься в спектакль, засмеешься над репликой, и другие тоже начинают смеяться, хотя до тебя вроде бы и не собирались.

Грустно Коля смотрел на мир через мокрое стекло троллейбусного окошка. Неужели же так будет продолжаться всегда? Размеренность, вялость, полный душевный покой, похожий на больничный, – неужели никуда от этого не деться? Коле стало вдруг жаль того времени, когда он был весел и энергичен. Он помнил, что тогда ему было очень хорошо. Даже до знакомства с Надей. Но и жаль-то стало не всерьез, а отстраненно. Будто Коля думал сейчас о другом каком-то Коле, который прежде был веселым парнем, а теперь повзрослел и остепенился. Скучно… Как же скучно…

* * *

Номер дома, указанный в Портновской записке, Коля увидел еще из троллейбуса. Вышел, приподнял воротник куртки, спасаясь от дождя и несильного, но холодного ветра, и быстро пошел мимо подъезда к винно-водочному магазину. Купив бутылку, вернулся.

На седьмом этаже было две двери и обе без табличек. Пришлось подняться на этаж выше, посмотреть тамошние номера и таким образом вычислить нужный на седьмом. Уже позвонив, Коля подумал, что вычислить можно было и попроще: из-за двери, возле которой он сейчас стоял, доносились вопли и чье-то серьезное, громкое пение. Коле показалось, что он узнал голос Сани Вяткина, драматурга с четвертого курса.

Дверь открыла растрепанная девица.

– Ты Коля? – прямо спросила она.

Коля кивнул и протянул ей бутылку водки.

– Спасибо. А я Анжелина. Портнов сказал, что ты придешь…

Она помолчала, оглядывая Колю внимательно, потом отступила в сторону.

– Ну, проходи, что ж ты…

И она вдруг визгливо рассмеялась.

Коля прошел. Девица нисколько его не смутила. Он ко всяким девицам привык в своем общежитии Литературного института. Эта, похоже, тоже была какой-нибудь поэтессой. «Я поэт, зовусь я Цветик, от меня вам всем приветик». Либо считала себя таковой. Ошибиться трудно. Можно только перепутать с актрисой или критикессой.

– Портнов сказал, что ты прозаик.

Она смотрела, как он разувается и ищет тапки, однако не делала попытки помочь.

– Что ты молчишь? Портнов не говорил, что ты глухонемой.

– И не скажет, – ответил Коля. – Портнов умеет хранить тайны.

Он наконец нашел подходящие по размеру и не слишком рваные тапки, надел их, и прошел в комнату.

Гулянка была в самом разгаре. На столе Коля увидел несколько початых бутылок пива, водки, и два снаряда портвейна. Вокруг стола и у окна, на диване, сидела разношерстная компания, всего человек пятнадцать. Троих Коля узнал сразу – Портнова, Саню Вяткина и поэтессу Боброву. Боброва, такая же растрепанная, как девица, открывшая Коле дверь, обнималась с парнишкой лет двенадцати на вид.

– Коля! – закричал Портнов, раскидывая руки. – Ты пришел! Брателла! Как я рад!

Тут только Коля понял, что Портнов довольно пьян. И с легкой досадой подумал, что теперь ясно, для чего он его вызывал, для чего сулил веселье и море водки – чтобы Коля в случае чего транспортировал до общежития его бесчувственное тело.

– Садись рядом, – прогудел Саня Вяткин и ногой выдвинул из-под стола стул для Коли. – Споем?

Коля петь не хотел, но от предложенной Портновым рюмки не отказался. Выпив, он закусил маринованным огурцом из алюминиевой плошки.

– Друзья мои, – начал Портнов сипло, и остановился – никто его не слушал. Тогда он откашлялся и проревел: – Я сс-казал, блин корявый: «др-рузья мои»!

Все повернулись к нему. Коля заметил, что парнишка, сдавленный в объятиях Бобровой, воспользовавшись моментом, попытался высвободиться. Безуспешно. Боброва держала его с решительным видом и, кажется, уже считала своей собственностью.

– Я хочу представить вам своего соседа по комнате Колю Полякова, – продолжал Портнов, – человека уникального таланта и не менее уникальной организации. Тонкая, трепетная душа, открытая порывам скотского ветра перемен…

Портнова понесло. Коля знал за ним такую особенность. Выпив, Портнов становился либо тяжел и мрачен, либо многословен и сентиментален, словно поэт-первокурсник. Хорошо, хоть стихов не читал. И то потому лишь, что и не писал их. Портнов учился на отделении прозы, как и Коля, только на семинаре у другого преподавателя.

Устав слушать, Коля налил себе еще и выпил один. Остальные как завороженные смотрели на Портнова и внимали ему. А тот, видя реакцию слушателей, старался вовсю. В родной общаге он не позволял себе таких вольностей.

Это маленькое наблюдение позволило Коле предположить, что Портнов позвал его в компанию не богемную, а если и богемную, то собрались здесь начинающие. Кроме мастодонтов Вяткина и Бобровой, разумеется. Ну, Бобровой сейчас было все равно. Она приклеилась к мальчику как кусок пластыря и уже тяжело дышала. А Саня Вяткин всегда отличался терпимостью. В какой бы компании он ни находился, он ни на чем не заострял внимания. Фибры его чувств были направлены на то, чтобы поймать момент, когда все в должной мере расслабятся и он сможет спеть. Голос у него был громкий, но и все. Слуха вообще не было. Однако Вяткин был уверен, что главное в голосе как раз сила, а не тембр, не диапазон и прочая вокальная чепуха. Иногда, подвыпив, он начинал жаловаться на судьбу, вместо лавров оперного баса уготовившую ему ухабистую стезю литератора, да еще и драматурга. В доказательство своего певческого таланта он обычно брал одну ноту – всегда звучавшую в его исполнении одинаково, но объявлял он эту ноту по-разному – «ми», или «ре», или «ля», – и его рев вводил слушателей в транс. Саня был этим очень доволен.

Наконец Портнов выдохся, замолчал, помрачнел и уткнулся в рюмку. Все разом снова заговорили – каждый о своем. Коля с тоской глянул на будильник, стоявший на серванте. Девятый час. Надо как-то убить еще часа три хотя бы, и можно будет ехать в общежитие, спать.

Он лениво обвел глазами присутствующих, дабы определить, с кем есть смысл пообщаться. Ни одного лица, отмеченного печатью ума и трезвости. Разгоряченные юнцы, девушки старшего школьного возраста, растрепанная девица со странным именем Анжелина… Жаль, не пришло в голову позвонить Наде и вызвать ее сюда. Теперь уж поздно. Надя согласится, конечно, приехать, но потом надо будет провожать ее домой, потом ехать обратно в общежитие… Коля мог бы остаться ночевать и у Нади, но завтра намеревался обязательно посетить институт, а все необходимые для этого предметы – тетради и книги – были в общаге.

– Да отцепись ты от него! – вдруг раздался тонкий, насмешливый, спокойный и совершенно трезвый голос.

Коля повернул голову. Возле Сани Вяткина сидела девушка. Или девочка? У нее были короткие прямые волосы, русые с красивым рыжеватым отливом. Небольшие серые глаза с длинными темными ресницами. Светлая нежная кожа с легким румянцем на щеках. Тонкое лицо, тонкая шея. И вся она, хотя и сидела, показалась Коле стройной и тоненькой и, скорее всего, была совсем невысокой. Сейчас она смотрела прямо на здоровую Боброву с мальчиком в когтях и насмешливо улыбалась.

– Отцепись от него, – повторила она тише, – он же тебе во внуки годится.

– Мне восемнадцать, – буркнул полузадушенный мальчик, тем не менее выбираясь из ослабших объятий Бобровой.

– Джентльмен, – коротко засмеялась соседка Вяткина и отвернулась. Взгляд ее встретился с Колиным взглядом.

– А тебе сколько лет? – улыбнувшись, спросил он.

– Тоже восемнадцать, – ответила она. И добавила: – Папочка.

– Почему папочка?

– Смотришь свысока.

Коля слегка смутился. Да, он знал за собой это: смотреть на молодых девушек свысока, точно сам-то уже много повидал в жизни и при случае может поделиться с ними опытом. Этой, похоже, опыта самой было не занимать. Она смотрела на него спокойным прямым взглядом, не робко и не вызывающе, а так, как надо. Коля для себя никогда еще не пробовал определять, как же должна смотреть девушка, а сейчас, увидев, понял сразу – вот так.

– Лю! – визгливо произнесла Анжелина. – За твоим стулом бутылка. Давай ее сюда.

Соседка Вяткина мимолетно улыбнулась Коле, повернулась и наклонилась за бутылкой.

– Лю? – тихо, сам себе сказал Коля, и немного по-актерски приподнял одну бровь.

– Да, – услышав, сказала она. Потом передала бутылку Анжелине и снова посмотрела на Колю. – Лю. Или Люба. Как угодно.

– А я Коля.

– Я знаю.

– Да, правда, Портнов же говорил…

Вяткин, сидевший между Колей и Лю, вдруг протянул к стакану с водкой большую волосатую руку, схватил его, выпил с каким-то яростным напряженным выражением доброго толстого лица, и без предупреждения завопил песню. Все вздрогнули. Лю чуть поморщилась и откинулась на спинку стула. Теперь из-за огромного Вяткина Коле ее снова не было видно.

Проорав первый куплет, Вяткин имел наглость повторить две последние строчки. «Так он будет петь до бесконечности», – подумал Коля и вздохнул. Но Вяткин уже увлекся. Вяткину уже было наплевать на вздохи. Напрасно Портнов пьяным голосом вякал со своего места что-то насчет распоясавшихся Шаляпиных. Напрасно Боброва саркастически похохатывала, поглаживая своего мальчика по плечу. Вяткин пел, и это было ужасно.

– Ну, хватит, Саня, – миролюбиво сказал Коля. – Люди выпить хотят, а ты мешаешь.

Коля не в первый раз находился в одной компании с Вяткиным, а потому знал, что делал. Такое обвинение для Сани было сродни оскорблению.

– Я? – тут же переключился Вяткин. – Вот уж выпить я никогда и никому не мешал. Давайте быстренько по пять капель и я допою.

– Потом допоешь, – отрезала Боброва. – Время стихов пришло.

– Время стихов уже кончилось, Ира, – сказал Коля. – Пей водку.

Боброва обиженно засопела и встала из-за стола. Растрепанная Анжелина тоже. Они вышли из комнаты, плотно прикрыли за собой дверь.

– Ну, Коля, не ожидал я от тебя, – печально качая головой, проговорил Саня Вяткин. – Я думал, ты искусству сын, а ты его пасынок, выясняется.

– Я его дядя, – ответил Коля и выпил.

– Портнова я не поволоку, учти, Коля. Я отсюда на вокзал прямо поеду, посылку встречать.

– Что в посылке? – насторожился Портнов, который слова «еда», «водка» и «посылка» даже не слышал, а чувствовал в любом шуме и гаме.

– Консервы, – пожал плечами Вяткин. – Я поесть люблю, вот мне бабушка и собирает узелочки. С пенсии, родимая, с пенсии, голубушка…

Вяткин собрался пустить пьяную слезу, но Коля был начеку.

– Спой, Саня.

– Что? – не поверил своим ушам Вяткин.

– Спой, – повторил Коля. – Вот, на будильнике сейчас без трех минут девять. У тебя три минуты. Ровно в девять ты должен заглохнуть.

– Будет сделано, – повеселел Вяткин и, не теряя зря драгоценного времени, затянул песню «Ой да то не вечер…»

– Издеваешься? – негромко спросил Портнов, в упор глядя на Колю мутными глазами. – Над птичкой Божией? Грешно.

Коля и сам знал, что грешно, да не удержался. У них с Портновым как-то был серьезный разговор на тему насмешек – где грань между шуткой и издевательством? Произошел он после одной сцены, свидетелями которой они стали: блаженный и в трезвом виде Ванюша Смирнов, напившись, опрокинул на себя тарелку с супом из пакетика. Поэт Кутиков принялся издевательски насмехаться над бедным облитым Ванюшей. Шутки его были изощренными и гадкими, да к тому же Кутиков не знал меры. Ванюша и сам поначалу хихикал над собой, щуря свои вечно слезящиеся, чуть раскосые блеклые глазки, а потом вдруг заплакал. Вот тут уж ирония Кутикова достигла апогея. Он наслаждался видом плачущего блаженного и это было так противно, что Коля не выдержал и ударил его в ухо. Кутиков рассердился и замолчал, и молчал до тех пор, пока не обнаружил, что суп, пролитый Ванюшей, был из его тарелки, так как свой собственный Ванюша давно съел.

Рассвирепевший пьяный Кутиков, горя мщением, быстро и сильно несколько раз пнул Ванюшу. Тот упал и, жалко улыбаясь, прислонился спиной к стене. Тогда встал Портнов и одним точным ударом выкинул Кутикова за дверь. История получилась некрасивая, мерзкая. Коля, наблюдавший тогда такое впервые, долго потом испытывал тяжелое, гадливое какое-то чувство и с Кутиковым с тех пор избегал всяческого общения.

Вот после того вечера и произошел у них с Портновым, более опытным человеком, долгий разговор. Они поняли друг друга и, наверное, именно в тот вечер и стали уже не просто соседями и приятелями, а друзьями. Впрочем, к слову «друг» у Коли было пока особое, юношеское, можно сказать, мушкетерское отношение и он не любил вообще его произносить.

Вяткин беспрепятственно допел песню, уложившись в две с половиной минуты. Для него вечер уже удался и Портнов, видя его широкую удовлетворенную улыбку, отвернулся от Коли, перестал сверлить его строгим взором.

В комнату вошли Боброва и Анжелина. Они принесли еще две бутылки водки. Компания оживилась. Вяткин захлопал в ладоши, подпрыгивая на стуле; Портнов взял одну бутылку, зубами сорвал пробку и стал разливать зелье. Остальные просто издавали нечленораздельные отрывистые звуки, но все равно понятно было, что они водке рады. Правда, несколько гостей были уже совсем пьяны и едва сумели сфокусировать взгляд на своих стаканах и рюмках.

Анжелина – Коля к этому времени понял уже, что она была хозяйкой квартиры, а училась на театроведческом факультете – держалась отлично. Выпила лихо, прошептала что-то на ухо Бобровой и, засмеявшись, стала громко рассказывать непристойный анекдот. Для Коли все это давно было не ново и не интересно. Он выглянул из-за могучего Вяткина и позвал:

– Лю!

– Что? – отозвалась она.

– Что ты делаешь?

– Беседую с Васей.

– Где он? Покажи.

– Вот.

Лю слегка отогнулась и Коля увидел Васю – длинноволосого высокого парня с пьяной улыбкой на узком, очень бледном лице.

– Эй, Вася, – обеспокоился Коля. – Тебе не плохо?

– Ему плохо, – за Васю ответила Лю. – Вот я как раз и уговариваю его пойти в туалет, а он не хочет.

– Может, он не уверен, что дойдет, – предположил Коля и поднялся. – Вставай, Вася, я тебе помогу.

Он помог Васе встать и повел его в туалет. Ноги парня заплетались и дважды он едва не упал вместе с Колей, на котором повис всем своим длинным и довольно тяжелым телом. Как только Коля закрыл за ним дверь туалета, он сразу услышал знакомые звуки, понял, что придется подождать, и пошел пока на кухню покурить.

Через полминуты туда же явилась Боброва. Взяв сигарету из пачки, валявшейся на столе, она мрачно воззрилась на Колю.

– Что ты хочешь, Ира?

– Сережу хочу, – тяжело произнесла Боброва.

– Это того младенца?

– Ему уже восемнадцать лет.

– А тебе, милая?

– Никто этого не знает.

– Как же так? – удивился Коля. – А ты-то сама знаешь?

– Догадываюсь, – кивнула Боброва.

– Ну и сколько?

– Около тридцати. Лет двадцать восемь-двадцать девять.

– Не может быть, – не поверил Коля. Боброва выглядела на двадцать, не больше, просто фигурой была крупная и мясистая.

– Коля, я тебе скажу как женщина: возраст – фигня. На другое надо смотреть.

– На что же?

Этого Боброва, видимо, не знала. Она многозначительно улыбнулась, прикрыла глаза и вдруг так резко качнулась, что ударилась о стенку холодильника. Тут Коля догадался, что Боброва пьяна в стельку. Он усадил ее на табурет, прислонил аккуратно к подоконнику и пошел проверять, как там Вася. Вася спал, стоя на коленях перед унитазом. Вытаскивая его, Коля упал и уронил вешалку. Вешалка, падая, разбила зеркало. На шум выскочили Портнов, хозяйка и пара более-менее способных соображать гостей.

– Ну, Коля, – поразился Портнов. – Я тебя таким пьяным еще не видел.

– Я не пьян, – с досадой сказал Коля, пытаясь встать и вытащить из-под обмякшего тела Васи левую ногу. – Меня Вася повалил.

Портнов подхватил Васю и поволок в комнату. Сам он, вроде бы, немного протрезвел, а может, казался протрезвевшим на общем фоне.

Гости удалились следом за Портновым и Васей и вскоре из комнаты раздался дикий хохот. Похоже, у них открылось второе дыхание.

Анжелина молча собирала осколки зеркала в газету. Коля помогал ей, чувствуя себя виноватым. Взяв самый большой осколок, он вдруг увидел в нем отражение чьих-то ног в узких черных брючках. Подняв голову, Коля увидел Лю. Она стояла у двери в комнату и улыбалась, глядя на Колю и Анжелину сверху вниз.

– Хорошенькая картинка, – сказала она мелодичным своим голосом.

– Лучше бы помогла, – проворчала Анжелина.

– Сами справимся. – Коля встал. – Где веник?

– В туалете.

Он сходил за совком и веником, чтобы убрать мелкие осколки. Крупные Анжелина уже заворачивала в газету. Лю исчезла.

– У тебя на пальце кровь, – сказала Анжелина.

– Ерунда. Слегка порезался.

– Я подмету. А ты выброси это в мусоропровод.

Коля отдал Анжелине совок и веник, взял у нее сверток с осколками и пошел к мусоропроводу, который находился на лестнице, между этажами. Возле него сидела толстая белая кошка и умывалась. Снизу доносились раздраженные голоса, все мужские.

Вернувшись в квартиру, Коля внезапно вспомнил, что Вяткин должен был ехать на вокзал встречать посылку.

– Анжел, присмотри там за Бобровой, – сказал он Анжелине, махнув в сторону кухни.

И пошел в комнату.

Вяткин мирно спал, развалившись на стуле и сложив руки на коленях. Коля потряс его за плечо.

– Саня! Саня! Проснись! Посылка!

– Посылка… – прошелестел Портнов, возникая за Колиной спиной.

– Саня!

Вяткин очнулся, чуть приоткрыл тяжелые как у Вия веки.

– Тушенка, шпроты… – шепотом сказал он.

– Да, тушенка, шпроты. Беги на вокзал. Опоздаешь!

Взгляд Вяткина прояснился.

– Опоздаю? Я?

Он вдруг вскочил и побежал прочь из комнаты, в дверях едва не сбив с ног Анжелину.

– Тушенка… – повторил тоскливо Портнов. – Шпроты… Килька в томате…

– Ты что, голодный? – мрачно спросил Коля, усаживаясь на свое место.

– Да, – подтвердил Портнов. – Я жрать хочу.

– Полный стол еды, а он жрать хочет, – раздраженно сказала Анжелина. – Вот салат с кальмарами, возьми, пожалуйста.

– Членистоногих не употребляю, – с гримасой отвращения отверг салат Портнов.

– Ах, какие мы нежные, – фыркнула Анжелина и отвернулась.

Настроение ее видимо испортилось. Разбитое зеркало, загаженный Васей туалет, пьяная подруга Ира Боброва были тому причиной. Коля мог понять чувства хозяйки. Поэтому он хлопнул Портнова по плечу и предложил отправляться домой.

– А что мы там забыли? – вскинулся Портнов.

– Ничего, Андрюша, – ответил Коля. – Просто пора уже.

– Не путай мне карты, брателла. Я здесь ночевать останусь.

Коля посмотрел на Анжелину. Он явно слышала Портновское заявление и никак на него не отреагировала. Коля понял. Налив себе сразу полстакана, он выпил, закусил салатом с кальмарами, и встал.

* * *

Коля трясся в последнем троллейбусе и думал, как странно, что Лю не оказалось в комнате, когда он пришел туда будить Вяткина. Коля точно помнил, что она исчезла в тот момент, когда он пошел за веником, значит, и в туалете ее не было. Из квартиры она не выходила. Оставались ванная и кухня…

«Надо было найти ее и проводить», – запоздало сообразил Коля. Но тут вспомнил, что с ней был Вася – а Вася наверняка был с ней – и решил, что все получилось так, как и должно было.

Ночной город, весь в больших и маленьких огоньках, показался сейчас Коле особенно красивым. Край огромного черного неба был серо-белым; яркие звезды образовывали причудливый узор, и Коля, мысленно соединив точки, нарисовал сначала жирафа, потом корабль с парусом, потом птицу.

В душе его разрасталось странное, полузабытое уже чувство тоски, или, вернее, сплина, потому что это слово точнее обозначало Колино ощущение, если, конечно, словарь не врал. Коля не знал, откуда взялся сплин. Ничего не случилось, никого он не обидел и его никто не обидел, захмелел он совсем немного…

«Недопил», – сделал Коля единственно возможный вывод и прикрыл глаза. Он очень хотел спать.

Хорошо, что Портнов остался у Анжелины. Иногда Коля мечтал об одиночестве. Может быть, именно поэтому и прогуливал иной раз институт, чтобы хоть несколько часов побыть в комнате одному.

Вернувшись в общежитие, он взял в комнате полотенце, мыльницу и зубную щетку, и пошел в душ. А еще минут через двадцать уже лег спать.

Всю ночь ему снилась девушка с короткими русыми волосами. Она тихо смеялась и отворачивала лицо. Но даже во сне Коля не хотел узнать, кто она.