Читать книгу Почти подруги - Татьяна Труфанова - Страница 6

Кажется, будто она в третьем павильоне провела уже месяц. А на самом деле Аля работала здесь пятый день. В фанерной декорации, изображавшей подпольную операционную, – черт-те что: простреленная простыня свисает с каталки, на полу лужицы крови, брошенные зажимы и ленты бинтов. В это безобразие вползает запах харчо и жареных котлет – обед для съемочной группы! В углу вечно темного громадного павильона звенят крышками кастрюль две тетки, резво накладывают в пластиковые тарелки первое и второе, к ним выстроилась змеей очередь, а сверху льет на всех белый июньский свет луна софита. В общей очереди – актеры и реквизиторы, водители и гримеры. Аля, уже с харчами, смотрит со стороны на своих почти-коллег, милых, милых.

– Будь другом, сбегай к реквизиторам за стреляными гильзами, – рядом остановился Володька, щетинистый администратор.

– Угмщас, – промычала Альбина, дожевывая свою котлету и отставив тарелку.

– Не спеши так на амбразуру, – он устроился со своим харчо рядом.

Она здесь была младшим помощником за все, универсальным подай-принеси. Дело в том, что Татьяна Углова (худая, со взъерошенной стрижкой сорокалетняя дама с закатанными, как для столярных работ, рукавами рубашки) в конце прослушивания сказала ей только: «Спасибо». Даже не добавила неизменное: «Мы вам позвоним». Хотя Аля знала, что не облажалась. В сцене, где некая девушка Маша спорила со своим возлюбленным, было что играть, и Аля вывела на сцену весь свой спектр реакций: нежно касалась струн, отделяла паузу перкуссией, поднимала жалобную флейту, переходила в секунду от изумления к гневу, к смущению добавляла проглядывающую подкладку гордости… И все это – пиано и пианиссимо, не пережимая – не для зрителей из пятнадцатого ряда, а для того, кто совсем рядом, по ту сторону экрана с крупным планом. Аля знала, что была хороша, но в итоге ей даже позвонить не обещали.

Заколдованный круг. Что ты ни делай, хоть до звезды допрыгни, в итоге вернешься к той же съемной комнате на краю Москвы, к подносам в пиццерии. Кусая губы, чтоб не реветь, Свирская вышла с кастинга. Было уже почти десять вечера. Мало на что надеясь, она добрела до третьего павильона (используя последний шанс, пока у нее действует пропуск на «Мосфильм»). Там уже закончили съемки, сворачивались. Альбина спросила у белесого продюсера насчет работы. Ей повезло – им нужен был еще один помощник на площадке. Работа всего на пять дней, до конца съемок, и деньги за это копеечные, и ради такого счастья придется скоропостижно уволиться из кафе, где добывался хоть какой кусок хлеба. Аля покачалась секунду на нетвердых ногах и сказала продюсеру: «С удовольствием!»

– Кстати, я говорила, что я актриса? – спросила Альбина администратора.

– Было дело, – не прекращая жевать, отозвался Володька.

– Если вдруг услышишь о кастинге на главную роль, или не главную, да вообще хоть куда, вспомни про меня.

– Порно предлагать?

– Тьфу на тебя.

– Все понял, Альбин. Ты когда гильзы принесешь, сгоняй еще во второй корпус, там на третьем этаже, комната триста семнадцать, Эдуард Семенович…

Аля сгоняла к реквизиторам за гильзами, затем во второй корпус за протиркой для линз. («Между прочим, я актриса, – заявила она грузному Эдуарду Семеновичу. – У вас знакомых в кастинге нет ли?» А что? Вдруг повезло бы.) Когда Аля возвращалась, то подошла к третьему павильону одновременно с энергично шагавшей Жуковой. Главную продюсершу Аля видела второй раз, та не появлялась на площадке после памятного для Свирской дня, и сейчас Аля ощутила некоторый трепет. А вдруг Жукова как-то узнает, что Аля воспользовалась ее именем, чтобы попасть на кастинг?.. Нет, вряд ли.

Катерина Великая двигалась, как корабль на полной скорости, по Альбине равнодушно скользнула взглядом. Та пристроилась в фарватере. Жаль, что Жукова сегодня приехала без своей помощницы, Варвары. С ней Аля с радостью поговорила бы, и не только про кастинги.

Снаружи было начало дня, а в павильоне – неизменная полночь. Недалеко от входа блондин-продюсер, помаргивая белесыми ресницами, вполголоса обсуждал что-то с тощим, как сухая ветка, оператором.

– О! Тебя-то мне и надо, голубчик, – подхватила Жукова блондина под руку. – Поболтаем в стороне…

Аля, не торопясь за новым поручением, обвела взглядом бродящих под софитом-луной киношников. Милые, вы хоть понимаете свое везение? Вот вы переговариваетесь, щелкаете тумблерами, окликаете друг друга, висите на мобильных, канючите и требуете, перетаскиваете треноги и ящики, скрежещете чем-то о бетонный пол – и все это вместе создает рабочий гул волшебной фабрики. Вы – внутри волшебства, а я зацепилась за дверь, и меня скоро выкинут. Сегодня – конец съемок. Конец. А Углова сказала только: «Спасибо». Хоть в Ярославль возвращайся…

– Посторонись, – потеснили Алю.

Двое рабочих стали разбирать вчерашнюю декорацию, ломоть темного бара с как бы кирпичными стенами. Рядом реквизиторы расставляли финальные «точки над i» в декорации сегодняшней – женской квартире.

«Последний день», – произнесла она тихо, перекатывая во рту горечь звуков. Ей почему-то вспомнился другой последний день – у моря.

К морю Аля ездила один-единственный раз в жизни, давно – когда ей было семь лет. И лучше б не ездила. Отдохнула с мамой на курорте, называется… Лучше б не отдыхали!

Хотя само море она полюбила. Соленый вкус на растопыренных пальцах, кувыркание в налетевшей волне, темно-серые мальки, которые снуют на мелководье, найденный куриный бог, пятки, облепленные песком и ракушечной крошкой, липкие красные леденцы на палочке, зной, глухая тень от зонта, завывания разносчиков кукурузы, тающего мороженого, резаных арбузов. Пена, утекающая из-под ног, утренние протяжные облака над спокойным, светло-шелковым морем… Море-море-море. Любовь без рассуждений. Только показалась бирюзовая полоска – и сразу толчок в сердце: люблю. А может быть, это голос крови, голос ее отца, пропавшего в далекой, почти мифической Аргентине, сгинувшего под плавящим солнцем или в порту с названием вроде Консепсьон или Санта-Мария-де-ла-Крус.

– Эй! – ей махал из угла павильона белесый продюсер.

Он попросил сгонять за его ноутбуком, забытым у костюмеров. Когда Аля вернулась, белесый и Жукова устроились в креслах и беседовали.

– …Ты уж постарайся, – говорила Катерина Великая своим сипловатым голосом, – сам понимаешь, голубчик, многое зависит…

Тот почему-то морщился, но молчал.

– Детка, скажи Наташе, пусть сварит мне кофе, – обратилась Жукова к Але.

Наташей оказалась дородная буфетчица. Проигнорировав растворимый «Нескафе», она впервые на Алиной памяти извлекла откуда-то сияющую медную турку, засыпала, точно отмерив, кофе и сахар, долила воды ровно на две трети и торжественно водрузила сосуд на заляпанную электроплитку.

– Я знаю, как она любит. Катерина говорит, у меня кофе лучше, чем в Париже!

«Забавно, – подумала Аля, хрустя печеньем, – Катерина – такая большая шишка, а помнит, как зовут буфетчицу. Я вот не помнила».

– И мне можно такого же, как в Париже? – влез Володька-администратор.

– Варю только по спецзаказу, – отрезала Наташа.

Администратор скорчил физиономию и переключился на Алю:

– Отдыхаешь? А я тебя озадачу…

– Ой, нет! Я тут для Жуковой, я уже все, занята.

– Вопрос снят, – поднял руки он.

Пока Володька наливал себе томатный сок, Аля, бросив взгляд за спину, сказала вполголоса:

– Интересная дама эта Катерина.

– Великая? А то.

– Она продюсера зовет «голубчик»! Политес в мармеладе.

– Как же, политес! Ты сама не вздумай Голуба так назвать. Взбесится.

У Альбины зазвенел телефон, она отошла в сторону.

– Привет! – это был Юра, он же черноголовый Рекс. – Как насчет завтра вечером?

– Сложный вопрос…

Завтра она будет безработна и свободна, как птица, но! Рекс? В один из дней Аля сунулась снова в тот павильон, где снимался Руманов. Р.Р. там уже не было и декорация стояла другая, а волнение от близости звезды еще давало о себе знать – как дымный шлейф от костра, уже скрывшегося за окном едущего вагона. От Юры шлейфа не было.

– Молчишь… Видимо, ты решаешь, не отказаться ли от приема у королевы. Облегчу выбор: завтра мы пойдем на концерт и там… будет кое-кто, кого ты знаешь.

– Кто же это?

– Увидишь. Кое-кто из ВГИКа.

Перед Алей промелькнуло воспоминание: быстрый высокий голос, белые кроссовки на длинных ногах, большущие, как у куклы, голубые глаза.

– Вы поступали вместе, – добавил Юра.

– Хм, кажется, я знаю…

Она забыла про Юру через секунду, но зато погрузилась в воспоминания о съемках с Румановым, которые она наблюдала. Полгода назад, весной, была неделя – незадолго до школьной премьеры «Ромео и Джульетты», после разрыва с бойфрендом – когда Аля смотрела фильмы Руманова по две штуки в день. Бойфренд (Аля-то думала: «любовь моя») приревновал ее к напарнику-Ромео. Сказал: или я, или премьера. Исход был предсказуем… Затосковав, Аля ушла в кинозапой и главным героем ее сна наяву стал Руманов. Он менялся от фильма к фильму, он не мог наскучить, и он всегда был рядом. Стоило найти в Сети фильм, кликнуть, перемотать на нужное место – и Руманов обнимал (почти Альбину) и шептал нужные слова. Тыц – и вот он, любимый по требованию.

– Я подумаю, Юр, я перезвоню тебе, – заторопилась Аля. – Пока.

Буфетчица вернула ее к реальности, вручив тонкую фарфоровую чашку, источавшую пар. Через минуту Аля поставила кофе на столик перед Жуковой. Голуб поднялся из кресла, заканчивая разговор с начальницей:

– Будь спокойна, мы такой материал вчера отсняли – бомба! – он повернулся и подмигнул Альбине: – Правда ведь?

– Чистая правда, – кивнула Альбина. – Говорю как актриса!

Вчера отсняли фантастичную и довольно банальную сцену – штурм бандитами-оборотнями операционной. Главного героя играл боксер Уланов, подавшийся в телезвезды, и его актерские данные Алю не впечатляли от слова «совсем». Но какое это имело значение, когда ей удалось упомянуть при двух продюсерах, что сама она – актриса!

– Охренительно, – усмехнулась Жукова. – Слушай, актриса, ты английский чуток знаешь?

– Yes, madam.

– На, возьми мой планшет, найди у меня в почте бронирование отеля «Даймонд Атолл» на Мальдивах, мне нужно…

Аля внимала инструкциям, а Жукова загружала ее организацией своей ближайшей поездки. Следующий час Свирская провела, склонившись над планшетом. Когда она вернула гаджет продюсерше и сообщила, что задание выполнено, Катерина посмотрела на нее уже более благосклонно.

– Я так понимаю, у тебя сейчас короткая пауза между съемками? Да, девушка-актриса?

– Ну да, пауза. Немножко затянулась, – беззаботно рассмеялась Аля. – Если у вас есть роль, то я…

– А где ты играла?

– На сцене, Шекспира, – сказала Аля с достоинством. – У меня была главная роль в пьесе.

– Надо же.

Продюсерша смотрела ровно, как большая кошка, но Аля знала: надо только зацепить. Мигом на язык прыгнули слова ее роли.

– О ночь любви, – нежно начала Аля, поводя рукой, —

Краем глаза она замечала, что на нее обернулись осветители, работавшие рядом, кто-то еще остановился и поднял руку, будто собирается прервать ее. Но это было не важно, важен был только гипнотический контакт с глазами ее главного зрителя – Катерины Великой.

– Очень неплохо! – прервала ее Катерина.

– Да? – затрепетала Аля.

– Сейчас ролей нет, но я буду иметь тебя в виду, – хрипловато произнесла Жукова («буду иметь в виду… иметь в виду» – эхом отозвались эти слова в голове Свирской). – Как тебя зовут, кстати? Окей, Аля, я сегодня без ассистентки, давай-ка я арендую тебя на ближайшие часы…

Через минуту у Али в руках оказался второй телефон Жуковой, и она дозванивалась до химчистки (когда можно забрать?), затем до водителя (выезжай по адресу), а затем… она уже не отходила дальше, чем на двадцать метров, от кресла продюсерши, нарезая вокруг нее круги по орбите: безостановочно кому-то дозванивалась, принимала звонки и сообщала, что Катерина занята, либо – если звонивший попадал в особый список из одиннадцати фамилий – несла трубку Жуковой, которая неспешно откладывала дымящуюся сигарету на край пепельницы. Аля слушала голосовую почту, искала в телефоне расписание встреч и так далее – в общем, неожиданно для себя она превратилась в секретаршу генерального продюсера. Наблюдать за съемками не осталось времени, где-то на краю поля зрения, в расфокусе, по-прежнему двигались и говорили актеры, нервно приплясывал встрепанный режиссер – но лишь в расфокусе. «На что я трачу здесь последние часы!» – жаловалась себе под нос Альбина. От декорации доносились вопли режиссера, обращенные к боксеру-звезде: «Давай, мужик! Покажи нам, что у тебя в душе – магма! Что она, йоптыть, клокочет!»

А когда Аля дозвонилась до ассистента самого режиссера Распашного (боже – Распашного! да она его фильмы чуть ли не с младенчества знает!) и договорилась о встрече живого классика с Жуковой на завтра (после вереницы па с ассистентом: «в час?.. нет, в четыре она не может… в одиннадцать?.. а что, если в шесть тридцать?») – о, Распашный! – она ощутила, что оказалась на кухне настоящего кино класса А.

А может быть, и у нее есть шанс попасть в кино класса А? Не на кухню, а в парадный зал? Пусть Углова сказала лишь «спасибо», но она вообще, похоже, неразговорчива… Ясно же, что Але позвонят, если что. Посмотрит режиссер запись сцены с Альбиной и ка-ак подскочит!

Альбина свернула свои фантазии, вспомнив, как сама она подскочила на прослушивании. Она только начала играть сцену, и тут дверь открылась и к ним ворвался румяный, упитанный молодой мужчина с розовым носиком, блестящими глазками – этакий довольный жизнью Наф-Наф, вернувшийся с лыжной прогулки.

– Как у нас дела?

Кудлатый оператор вздохнул и выключил камеру. Углова, подававшая реплики за партнера, опустила лист с текстом:

– Глебчик, ты бы хоть стучался.

– Или ты мне не рада? – ахнул Наф-Наф (Аля моментально его невзлюбила). – Ну, выкладывай: ты нашла нам новую звезду? Звездочку, звездюлечку? Татьян, тебе смешно, а меня наш гений уже задолбал по самое небалуйся, – интимным баритоном сообщил он.

Татьяна между тем не смеялась и даже не улыбалась.

– Ищем. Сегодня я уже двадцать девиц отсмотрела на Машу. Пока что… – Углова неопределенно покачала головой.

– То есть все там в предбаннике – Маши? Неплохо. А это кто? – он кивнул на Альбину.

– Тоже Маша. Хочу попробовать.

Лицо румяного Глеба выразило изумление.

– Да ладно! Но послушай, она же… – он смерил Свирскую протестующим взглядом, – Татьян, а ты помнишь, что вещал мэтр? Первая любовь, нежное создание, такая тургеневская девушка…

– Это можно сыграть.

– Я Джульетту играла! – не смогла молчать Аля.

Наф-Наф развел руками, осклабясь.

– Джульетту – может быть. Но тургеневская девушка! Русая коса! Я дико извиняюсь, но вы скорее – где же ты, моя Сулико! Карменсита, Пенелопа Крус в крайнем случае… Я ничего не имею против, у меня самого друзья есть и грузины, и дагестанцы, я просто…

– Я не грузинка, я русская. У меня отец из Аргентины, – хмуро сказала Аля.

Честно говоря, временами она думала о том, что ее не слишком русская внешность может стать проблемой на актерском пути. Но она впервые столкнулась с тем, что кто-то сказал ей это в лицо.

– Вот! Вот! – затыкал в воздух пальцем Глеб. – С Карменситой я не ошибся. Танюш, ты же лучше меня в сто раз понимаешь, что такое типаж! И как втемяшится режиссеру в голову совершенно определенный типаж и никуда, ни на сантиметр ты его…

– Хорошо, Глеб, как скажешь, – пожала плечами Углова.

Глеб послал Угловой воздушный поцелуй, выстрелил парой фраз для мотивации, затем подмигнул Але: «Без обид!» и убрался.

Когда за ним закрылась дверь, кастинг-директор повернулась к Але:

– Я вас все равно сниму, давайте сначала сцену.

И Аля сыграла, сыграла на себе-инструменте так, будто это соло перед тысячей зрителей. Она сделала что могла, оставалось надеяться. Надежды повисали над ней, как невидимые колокольчики, за последние месяцы их скопилось полсотни, и ни один колокольчик пока не прозвонил. Между тем последний Алин день на съемках стремительно катился к вечеру.

– Вот, возьмите. Резюме ассистентов для вас, девять штук. Из агентства прислали, – усталая Аля протянула Катерине распечатки.

Та пробежалась взглядом по первым строкам и хлопнула листками об стол.

– Тьфу! Да мне некогда читать эту хрень! А тем более встречаться с кем попало. Почему они просто не пришлют двух лучших? Почему никто в этой стране не хочет работать?!

– Я хочу, да роль не дают…

Нет реакции.

– Перезвонить им?

– Не надо, – Жукова уставилась на Алю пристально, размышляя о чем-то. – Значит, ты пока на паузе… Ну-ка, садись.

Аля присела на край соседнего стула.

– Тебе сколько лет? Печатаешь быстро? С компьютером у тебя нормально – ну там, почту отправить, Ворд, Эксель, диаграмму нарисовать? Инглиш на каком уровне? А с грамотностью что? Пишешь без ошибок? Ты где-нибудь работала раньше?..

Продюсерша бомбардировала Алю вопросами с минуту, то довольно кивая, то хмыкая: «ладно… не важно».

– Я смотрю, ты не дура, – заключила Жукова. Она глядела Але в глаза и держала паузу, от которой Свирская смутилась. – Ты мне нравишься. Пойдешь ко мне в ассистентки?

Для безработной ответ был очевиден, но Аля удержала его на языке. Она сделала озадаченную физию.

– Временно, недели на три, – пояснила Катерина. – Или четыре, пять – не больше. Пока я не найду себе человека на постоянку.

Йу-ху-у-у! На четыре недели она задержится в мире кино! Да, да, да! И все же Аля растянула паузу перед ответом на пяток секунд, наслаждаясь тем, как неспешно рассматривает предложение самой главной на площадке персоны, подвесила ее – ай да я!

– Да-а… это интересно, – сказала Аля.

Ах, как было лестно, что эта Катерина Великая в один миг поняла: на Алю можно положиться, она умница и вообще то, что надо! Ну а что про Жукову говорят «с характером» – ерунда. Четыре недели можно любой характер потерпеть.

Жукова сообщила, что работа на полный день, иногда и дольше, сказала, сколько будет платить в неделю. За месяц вышла бы хорошая сумма, по сравнению с тем, что Аля зарабатывала официанткой. Bye-bye, безденежье! С запозданием пришла мысль, что ассистентка при Жуковой вряд ли сможет ходить на кастинги… Но зато Аля заведет знакомства, да и сама Жукова может роль подкинуть, не так ли?

– Я согласна! Согласна-согласна.

– Вот и славно. Завтра воскресенье, но ты мне будешь нужна. Кстати, давай-ка на «ты». И без отчеств. Просто Катерина. Мне дипломатический пердеж не нужен, мне нужна работа без дураков, на совесть. Все понятно?

Само присутствие Жуковой рядом ощущалось как некая физическая величина, будто она то ли создавала свое собственное тяготение, то ли распространялась дальше своих видимых границ, напирая на того, кто рядом. А ее прямой взгляд обладал еще большей весомой силой, практически давлением. Аля не знала, вызывался ли этот эффект властью, должностью или принадлежал Катерине как таковой.

– Все ясно, без дураков, – быстро кивнула Свирская.

«Снято!» – крикнул режиссер и тут же, вслед за самым последним «снято», весь павильон заполнили крики и аплодисменты, накачанные многочасовым ожиданием финала. «К столу! Наливайте!» – вскоре перекрыл овацию голосище Жуковой. Было уже одиннадцать ночи и вряд ли кто-то хотел есть, но все устремились к столам, где лежали кружки апельсинов и ананасов, глянцевые яблоки, шоколадные конфеты в коробках, копченая колбаса и сыры пяти сортов, слишком роскошные для пластиковых тарелок, возвышались бутылки вина и белые колонны из бумажных стаканов, надетых друг на друга.

Через пять минут Аля стояла в толпе, держа в руке стакан с вином и хрумкая яблоком. В голове, в груди шумело приятное возбуждение – не оттого, что она отхлебнула вина, а возбуждение, подхваченное от соседей, как насморк. Все были рады, все переглядывались, рабочие в комбезах хлопали друг друга по плечам, ассистенты обнимались, как прошедшие трудный перевал альпинисты, Жукова целовала в обе щеки Голуба-голубчика, боксер Уланов приподнял и сжал в объятиях матерящегося довольного режиссера. Всех захватило стремление поделиться пенящимся весельем, приобнять, дотронуться, сказать «какие ж мы молодцы!» или «ай да Петька, ай да сукин сын!», наконец-то произнести «спасибо» – будто ни до ни после не нашлось бы удобней минуты. Нервный белесый продюсер раскраснелся, расплылся в блаженной улыбке, все напряжение спало с него и плечи наконец-то ощутили свободу. Он шел через толпу, принимал поздравления и поздравлял, а добравшись до Али, взял ее на секунду под локоток и сказал игриво-серьезно: «Все-таки ты наш человек! Одобряю!»

Володька-администратор протиснулся к ней и распахнул объятия. Аля, захваченная общим порывом, подскочила к ближайшей знакомой – элегантной художнице по костюмам – и крикнула ей сумбурно: «Вы такая чудная! Я никогда… Спасибо-спасибище!» Эта дама, похожая на Марлен Дитрих и прежде лишь холодно выдававшая поручения, ласково потрепала Свирскую по плечу.

Наконец-то Аля была среди своих! Наконец эти люди, близкие ей по духу, захваченные той же страстью к кино, и не так уж важно – опытные ли, неопытные, с щедрой мерой таланта или скупой – наконец они приняли ее в свой круг. Приняли, крепко. И самое замечательное: несмотря на финальное «снято!», эта минута не была прощанием. Сейчас – временная работа, затем – какой-нибудь счастливый кастинг, а затем и роль… «Вот повезло мне, что Катерина к себе позвала!» – ликовала Аля. Теперь она принадлежит этому миру навсегда, теперь уже ничто не выкинет ее в серый космос обыденности.

Режиссер, стоявший у декорации разгромленной квартиры, где еще не погасили искусственный полдень, подпихнул к себе деревянный эпплбокс, запрыгнул на него и привлек общее внимание громким возгласом.

– Ребят, ну что – всем огроменное спасибо! Классно отработали, молодцы! Ну что еще?.. – он потоптался, внезапно растерявшись. – Эйзенштейн форева! – издал он дикий клич и по толпе прокатилась жидкая волна смешков.

Жукова вскочила на тот же эпплбокс. Балансируя на краю небольшого ящика, она приобняла невысокого режиссера за плечи.

– Дорогие мои, это только цветочки! Ягодки будут, когда мы закончим фильм. Будет супервечеринка, обещаю! Вы все приглашены. Чтобы все пришли! – крикнула Катерина.

– Обязательно! Не упустим! – раздалось из толпы.

– Но главное, главное… – продолжила продюсерша. – Я хочу сказать: вы – лучшая команда, какая у меня была на съемках! Лучшая. Вы о-фи-ген-ные! Сами это знаете, да?

Слушатели захлопали и засмеялись так живо, словно и вправду они были лучшей съемочной группой на земле. Примолкший режиссер сошел с эпплбокса, уступив Жуковой пьедестал.

– Спасибо нашим замечательным светикам! – проникновенно сказала Катерина. – Мужики, вы же знаете: мы без вас дальше носа не видим!

Бригадир осветителей с видом «а то ж» развел руками.

– Спасибо нашим реквизиторам! Это гении сыска, они Янтарную комнату приволокут… Спасибо декораторам и постановщикам, всей команде нашего художника… Гениально!

Ее поддержали улюлюканьем и хлопками.

– Громадный поклон нашему ангелу стиля! Умопомрачительные костюмы… – вдохновенно пела Жукова.

Она благодарила всех, для каждой группы находила особые слова. Люди приподнимались на цыпочки, чтобы лучше видеть ее, все лица были обращены к Катерине. Толпа встряхивалась от шуток (готовность хохотать была номер один), довольно затихала, переводила взгляд от сияющей Жуковой на тех, кого она превозносила, и обратно, к темноволосой продюсерше. Толпа обожала, блаженствовала, играла мышцей.

Алю несло на той же волне, что и всех вокруг. «Потрясающая эта Катерина!» – думала она.

Последними Жукова поблагодарила актеров и звезд фильма, а затем режиссера. Тот встрепенулся, снова вскочил на край эпплбокса и воскликнул:

– Ребят, она про главного человека забыла! Катерина, кто кашу заварил? Ты!

Его поддержали оглушительными воплями одобрения. Режиссер и Жукова снова обнялись, и тот из-за ее спины показывал всем руку с оттопыренным большим пальцем. Вокруг Али, стоявшей в первом ряду, зааплодировали-засвистели… И сама Аля кричала что-то вроде «Ура-а! У-у-у! Круто-о!» – не важно было, что кричать, главное – кричать вместе со всеми в этой лихорадке. Она была счастлива.