Читать книгу Почти подруги - Татьяна Труфанова - Страница 9

День с самого утра был холодный и хмурый, а когда Аля вышла вслед за Жуковой из итальянского ресторана, то увидела, что вокруг – белым-бело. Выпал первый снег.

Тысячи пышных хлопьев кружились в воздухе, оседали на крышах машин, на козырьках подъездов, на ветвях, еще сохранивших часть листвы (ведь было лишь начало ноября); снег ложился на узкие газоны в переулках, успокаиваясь меж игл пронзительно зеленой на этом фоне травы.

Катерина, смахивая рукой в малиновой перчатке снег с заднего стекла, обматерила и снегопад, и пробку на Садовом, которая уже, как пить дать, нарисовалась. Материлась она со вкусом, словно выпуская недоговоренное за последние два часа.

Пробравшись мимо Патриарших прудов на Садовое кольцо, они действительно встали. Как и прочие, мощный джип полз со скоростью раскормленного мопса с одышкой, то и дело тормозя.

Аля сидела бок о бок с начальницей и чувствовала себя рядом с ней по-новому, ей казалось: этот обед как-то их сблизил. Она отодвинула от себя разочарование из-за неслучившегося прорыва: виноград изначально был зелен, ей не светило сняться в фильме Распашного… Фиг с ним! Будут еще роли!

Весь салон заполнял запах горячего хлеба с изюмом, который Жукова заказала в ресторане с собой. Припудренный мукой каравай лежал на заднем сиденье в бумажном пакете, а поверх того – в пластиковом, но оба пакета раскрылись, выпуская умиротворяющий сытный дух.

Стекло с Алиной стороны сплошь залепил снег, а по лобовому елозили «дворники», отвоевывая чистое полукружие у непрерывно падавших хлопьев. Москва исчезла. Аля и Катерина очутились в снежной пещере: укутаны пеленой, спрятаны вдвоем в белой утробе.

– Жаль, что с Румановым сейчас не выйдет, – сказала Аля.

– Не выйдет?! Еще как выйдет!

Аля посмотрела на Жукову удивленно.

– Ты думаешь, к чему я эту телегу гнала? Чтобы Распашный клюнул! И он клюнул.

Аля все еще не понимала.

– Разумеется, Руманов не может играть восемнадцатилетнего. Но можно переписать сценарий под сорокалетнего Руманова!

– А как же первая любовь? – опешив, спросила Аля.

– Любовь идет лесом. Кому она сдалась, кроме Варленыча? Ерунда. Там и менять ничего не надо, вся история останется. Чуток подрихтуем. Был герой-любовник студентом – ну, будет преподавать в этом вузе.

Але, читавшей сценарий, казалось сомнительным, что такая метаморфоза выйдет легко.

– А как же Азарский? Он же, наверно…

– Взбесится и заговнится? Разумеется! – с удовольствием ответила продюсерша. – Но Распашный ему в рот смотреть не будет, они уже не шерочка с машерочкой, как когда-то. Кстати, про сериал ты вовремя вспомнила…

Жукова прищурилась, улыбаясь кошачьей улыбкой.

– Главное, Распашный клюнул. У него сейчас голод по успеху. Задрав штаны, побежит! Через пару дней я ему позвоню – и он сам поднимет тему. А нет – я намекну, и он подхватит! Затем он утопчет Азарского… И через месяц – я тебе обещаю – у меня будет контракт с Румановым!

– Ничего себе! – выдохнула Аля.

Изначального сценария ей было жаль, но перспектива хоть чуточку поработать со звездой была важнее, да и невероятная ловкость начальницы вызывала восхищение. Вертит этими мэтрами как хочет!

«Дворники» елозили, отвоевывая окошко у снежной пещеры, а за окошком начал голубеть вечер.

– Вот так! Мотай на ус, учись, как кино делается!.. – сказала Катерина. – А ты, значит, актриса?

– Да. Помните, я на съемках монолог Джульетты читала?

– А, да, точно. Учишься? – забыв и это, поинтересовалась начальница.

Аля рассказала, что поступала летом во ВГИК, но не повезло с комиссией, не взяли, будет поступать еще раз, на будущий год.

– ВГИК – он да, медом намазан… Родители не возражают?

– Мама ни слова не сказала, – ответила Аля с понятной лишь ей усмешкой, – а бабушку я два месяца уговаривала. Она думала, у меня это так, хобби…

Автомобиль полз по Садовому, и Свирская рассказывала своей начальнице про студию в Ярославле, про спектакли, про самолично сшитое платье Джульетты, про четыре раза на бис… Катерине все было интересно, и Аля говорила с охотой: наконец-то Жукова ее оценила!

В снежном коконе было так уютно, и хлеб распространял домашний запах.

– Я столько знаю талантливых актеров… половина – хер без соли доедают! Кто спился, а кто… Удача несправедлива.

– А я думаю, мне повезет! – заявила Аля.

– Ну дай бог, – протянула Катерина задумчиво. – Ничего, ничего… поможем тебе как-нибудь, рольку подыщем.

– Правда?! Ух ты!

Аля нервно схватилась за край куртки. Неужели?..

– Ты ведь думаешь сейчас: почему этот Распашный, козел старый, не предложил мне роль, а? – взглянув на Алю, вдруг произнесла Жукова.

Аля, смутившись от такой проницательности, начала было мычать и отнекиваться, но затем воскликнула:

– Нет, вообще-то – да! Почему?! Катерина, ты не смейся, но я и правда отлично играю!

– Как знакомо, – покачала головой Жукова, – я сама такой была. Триста лет тому назад…

Важная продюсерша не смеялась, и способности Али приняла без малейшего сомнения. И от ее доверия в груди Свирской разлилось благодарное тепло.

– Ты давай, прекращай верить в сказки. А с ролью мы тебе поможем.

Профиль Жуковой с прямым, идеальных пропорций носом и небольшим ртом был бы слащаво красив – как у дамы с портрета эпохи рококо, – если б не тяжелый, почти мужской подбородок да напряженные скулы, готовые к прищуру. Вблизи было заметно, что Катерине около сорока. Но ее лицо вызывало у Али в сто раз больше симпатии, чем идеальные лица журнальных моделей.

– Значит, ты тут одна в Москве?.. Ага, ага… И живешь – как, снимаешь?.. А друзья уже появились?..

Аля охотно отвечала на вопросы. Тем временем они проползли тоннель под пересекавшей Садовое кольцо Тверской и снова выбрались на белый свет.

– Друзей – раз-два и обчелся, родных тут нет, бойфренда нет, – подытожила Катерина. – И ты все вечера дома киснешь? Херово! – Она задумалась на секунду. – Вот что: у меня есть идея!

И еще не разъяснив, что за идея, она полезла за чем-то в свою алую кожаную сумку.

Райский цветник – вот что это было такое. Только рай не из чинной детской книжицы с пастельными иллюстрациями, а рай-джунгли: вопящий, яркий, с резкими запахами, с дикими красками и прыжками, с волосатыми цветками, жадно заглатывающими порхнувшую мимо добычу, рай с обитателями, распираемыми собственной силой, бьющими из земли соками, своей непохожестью.

Здесь из полутьмы выныривала дива в широкополой леопардовой шляпе, обменивалась символическими поцелуями со змеелицым лысым господином при эспаньолке и скрывалась в полутьме же, волнующейся боками и спинами.

Длинноногий денди в сокрушительно элегантном костюме цвета «пепел розы» обозревал зал, надменно выставив подбородок, а на его локтях повисли, как гигантские украшения, две высокие блондинки в блестящих платьях.

Седой флегматик с мордой кастрированного кота лениво возражал известной телеведущей-истеричке; его запонка, вспыхивавшая драгоценным синим огнем, вторила ритмично бликующим фужерам с шампанским, проплывающим мимо на подносе.

Соблазнительная Дюймовочка в черном мини-платье покачивалась на двенадцатисантиметровых каблуках, заливисто хохоча и показывая розовый язычок специально для фотографа, чуть присевшего перед ней с увесистой мощной камерой.

Юркнул мимо парнишка в зауженных брючках и золотых ботинках яростного луженого блеска. Взмахнул лапищей ражий рыжий политобозреватель в расписной рубахе с розанами и едва не сшиб даму с покорным овечьим лицом при роскошном изумрудном колье. Прошел на мягких лапках пожилой щеголь-адвокат (бархатный лиловый пиджак, гастук-бабочка в крапинку), игриво поводя глазами. Двое солидных господ в темных костюмах идеального кроя со всем уважением и увесистой грацией прильнули к некоему носачу с одуванчиковой седой шевелюрой, в вязаной жилетке, издалека (но только издалека) похожему на доброго гнома.

Через буйные людские краски прорвалось вспышкой воспоминание: вагон метро, в котором Аля ехала полчаса назад. Пространство, до края заполненное волнами и складками драпа, плащевки и кожи цвета угля, сажи, графита, асфальта, сырой земли, тяжелых комьев, вязко чпокающей ночной грязи. А над ноябрьской чернотой одежды – монотонные лица, все уставшие, с тусклыми, выключенными глазами, с бледными в желтом свете лицами… подобрался вагончик. И трясется вагон, как шейкер: довезти-довести до кондиции, довезти-довести.

Вот оттуда Аля – сюда!

Когда она вошла в клуб, стиснув пальцы, предвкушая, глупо улыбаясь, держась чуть позади летевшей на всех парах Стаси, – словно вся сверкающая туша Ниагарского водопада обрушилась на нее. О, о! Глаза разбежались по сотне дорожек. Дистиллят красоты, концентрат оригинальности и яркости, собранный по капельке с тощих российских полей. Девушки и дамы были так сияющи, гладки, бархатисты, стройны, переливчаты, а мужчины – окружены аурой власти, невидимыми порхающими руками портных, секретарш, маникюрш, запахом денег в пачках и запахами толстых ковров, коллекционного коньяка с нотками ванили и перца, ароматом перелетов первым классом, а еще восхищенным, неизменно радостным шепотком… и все эти запахи, незримые следы, ауры, видимый блеск и платиновый звон сгущались в среду иной плотности – словно, переступив порог клуба, Аля нырнула в гигантский бассейн с шампанским и теперь каким-то чудом передвигалась в нем и даже дышала (отчего все казалось несколько нереальным), хотя дышала не так легко, как привычные обитатели этого водоема.

Жукова – единственная и неповторимая – отдала Але свой билет на юбилей модного журнала (и оборвала благодарности, как будто всучила ерунду вроде автобусного билета). В пригласительном значилось «плюс один гость», и Аля, секунду повыбирав между Стасей и Чащиным, переставшим звонить ей после неслучившегося поцелуя, позвала подругу.

Ритмично и гортанно вскрикивала певица из динамиков. О! О! Уау-уау-уау! О! О! Всхлипы жаркого болота. Муар тропических шорохов. Шлепки и хлопки. Внизу, на первом этаже под галереей, в разлетающемся от зеркального шара снеге подрагивали и вились холеные особи, райские птицы, аквариумные красавцы. Тэйкит! Тэйкит! Лавми! Лавми!

– Смотри, как дикторша с Первого канала отплясывает!

– Ну дает, старушка!.. Смотри, Аль, вон та модель в зеленом – это чья-то любовница, суперкруть, я не помню, Абрамовича или…

– Петровича?

– Смотри… Ну точно, Маккартни!

– Пол Маккартни?! Где?

– Дура, платье Стеллы Маккартни! Из последней коллекции.

– Стасечка, ой, Стася!.. Погляди, там, у колонны. Это не Руманов?

– Не стони в ухо… Не вижу. Отвернулся.

– Черт! Я на платье пятно посадила.

– Ладно, Альсончик, отстираешь и вернешь. Я его все равно редко ношу.

– Ясно. На тебе, боже, что нам негоже.

– Смотри, смотри! Вон, по лестнице чешет, это же мегаписатель! Как его звать?..

– Тэйкит! Тэйкит! Лавми! Лавми!

Стася, со свистом дотянув через трубочку последние капли коктейля, захотела отправиться на танцпол. Свирская отказалась – не в настроении. И через секунду осталась одна.

Музыка стала быстрее, внизу невидимый монтажер нажал на перемотку. Уо, о, о, уо, о, о! – отрывисто прыгал сильный женский голос. Мимо Али процокала деловитая брюнетка, сверкнув аксельбантом – алым черепом из стразов – на плече. Хэндз-ап! Ап! Ап! Навстречу музыкальному продюсеру метнулся молодой человек в шоколадном цилиндре. Рядом махнула ресницами-опахалами с узором «павлиний глаз» какая-то искусница. Ровное гудение голосов с выбросами смеха неумолимо затапливало клуб, но снизу прорывалось бодрое «хэндз- ап! уо, о, о!», а мимо официант пронес душную волну жареной свинины. Алю повело, закружилась голова. Она поставила полупустой бокал с липкой маргаритой на цоколь колонны. Вдруг почувствовала себя здесь совсем чужой.

Толпа постоянно двигалась, мешалась, люди тасовались, как колода карт, и даже если не сходить с места, каждая секунда поворотом калейдоскопа приносила зрелище новых, удивительных персонажей в разнообразных сочетаниях. Отошли в сторону две пухлые матроны в черном, и Альбина увидела девчонку лет тринадцати (кто пустил ее сюда?), по-своему наряженную для праздника: красные колготки, мандариновый жакет с приколотым к лацкану Арлекином. Девочка стояла в углу одна, пристально рассматривая яркую публику через очки в толстой белой оправе. Чудачка, мандариновый вороненок. Аля усмехнулась, схваченная вмиг щемящим чувством родства. Девочка спокойно посмотрела влево, вправо и, решив, что никто на нее не обращает внимания, взяла со стола бокал с шампанским и сделала большой глоток.

Поводя плечами на ходу в ритме танцпола, вернулась разгоряченная Стася.

– Жу! Жу-жу-жу! Жукова – мой геро-о-ой! – пела Стася, тряся розовой головой.

– Вот так сразу?

– Аль, но круто же? Здесь реально круто. Не то что скинула бы тебе билеты на вечер журнала «Лиза» в Бирюлево. Нет, у тебя начальница реально классная, – убежденно сказала Мартынова. – От сердца подарок оторвала!

– Нет, она сказала, что сама сюда не хочет. Вот жизнь! Надоели икра и шампанское. Она сказала: лучше я с Холманским дома вечер проведу.

– Мммм… – издала мурлыканье Стася. – С тем самым Холманским… А-ах, сладкий!

– То есть ты бы не прочь? Игорька за борт, да?

– Не, ты что? Я абстрактно! – возмутилась Мартынова. – Он абстрактно сладкий. Торс, бицепсы, глазки – могу я восхититься?

– Право имеешь, я считаю.

– Ну вот. У Жуковой вкус что надо… Уй! – Стася вдруг визгнула, схватив Алю за руку. – Смотри, это правда Руманов!

Свирская развернулась в ту сторону, куда глазела подруга. И правда, здесь, буквально в шести метрах от нее, стоял Роман Руманов.

Конечно, он был не один. Конечно, болтал с кем-то. Но фигуры вокруг него словно выходили из фокуса, резкость была наведена на него одного.

– Давай автограф возьмем! – азартно предложила Стася.

– О-о-о! Прекрасно! Еще две дуры-фанатки пожаловали! Вот что он подумает.

– Да какая разница?! Ладно. Тоже мне, принцесса на горошине. А давай просто подойдем и познакомимся, а? – снова загорелась Стася. – Скажем, что мы актрисы, что мы из ВГИКа…

– Угу, я уже во МХАТе играю, ты на Бродвее…

И хотелось Але подойти, и под ложечкой дрожало. А может быть, за Стаськиным плечом – не так страшно?.. И вдруг – Алин кумир повернулся и взглянул прямо на нее!

Взглянул чуть насмешливо, но с искорками в черных глазах, с интересом.

В тот же миг Аля ощутила кристальную пустоту, в голове разом остановились все бормотавшие, возражавшие друг другу голоса. Щеки загорелись. Отодвинулись в гулкий вакуум очередные гибкие «оох», «уоу», стонавшие из динамиков. Время замерло. И в тишине Фортуна подлетела к Але, коснулась ее тончайшей серебряной палочкой и молвила: «Пускай уж эта девочка получит все, что хочет!» Так Альбина чувствовала целую секунду.

Руманов пошел к ней.

Аля смутилась, отвернулась. Она почувствовала, как ее задело его плечо, ощутила на секунду запах его цитрусово-морского одеколона. А через мгновение на Р.Р. повисла рыжая девица с выпирающей из тесного выреза грудью, обвилась вокруг Руманова, захихикала, залопотала что-то.

Возможно, к ней-то Р.Р. и шел, а вовсе не к Але… Теперь уже не узнаешь, дурында!

– Ну, присосалась! – обиделась Стася на рыжую. – Теперь к нему не подобраться… А, хрен с ним! Тут этих звезд – как собак!

– Точно, – резко кивнула Альбина. – Пойдем танцевать!

И они пошли вниз, и плясали вдоволь, Аля ловила лицом и губами кружащийся от зеркального шара снег, метала руки и плечи туда и сюда, колыхала бедрами, двигала попой, соединялась с кем-то соседним в рисунке танца и отделялась, разок вмазала локтем какому-то шустрому, с наглыми пальцами, отпихнула рублевскую наяду в шелках, трясла ногой, только что оттоптанной неким носорогом, вращалась – о да, вращалась в высших кругах, пила пьянящий сок райских деревьев – а иногда ей казалось, что снова видит в толпе голову Р.Р. (словно наколдовала Катерина! Только сегодня она заговорила о нем на обеде и вот – он явился, по щучьему веленью), ей казалось, что видит, и под ложечкой замирало от того, как легко дотянуться до мерцающей звезды.