Читать книгу Ключи и замки - Татьяна Вячеславовна Иванько - Страница 7

Не только разлука с Всеславом стала испытанием этих месяцев. К нам в Вернигор стал часто приезжать Всеволод, который считался нашим дядей. И, если раньше он не замечал моего существования, то теперь стал проявлять интерес ко мне. Я не сразу поняла это, настолько это было необычно и странно, настолько не совпадало с тем, что я знала и думала о Всеволоде, что я ужасно растерялась, когда он впервые обратился ко мне с речью. Я вдруг поняла, что всегда чувствовала себя неодушевлённым предметом при нём. И вдруг вот этот взрослый уверенный и самодовольный красавец, глядя на которого всё женское население Вернигора оборачивалось со вздохами и увлажнившимися восторгом глазами, пришёл в библиотеку, где я сидела, обложившись книгами, и готовила доклад к завтрашнему уроку истории.

– Ли, вот ты где! А я ищу тебя по всему дворцу, – сказал он своим низким раскатистым голосом, бархатистым и жирным, который звучал мягче под сводами библиотеки с пола до потолка заставленной многочисленными стеллажами с книгами, не так как в залах и коридорах.

– Вы искали меня? – изумилась я, вот уж небывалое дело. – Зачем? Меня бабушка зовёт?

Всеволод, одетый как всегда безупречно, собственно говоря, на нём сидел идеально любой костюм, не только потому, что он был хорошо сложен, но видимо, элегантность просто была в его природе. Он не спеша подошёл ко мне. Вернее к столу и нескольким каталкам с книгами, на которые я водрузила большие тома, что выискала по каталогу о династии Меровингов в нашей бесценной библиотеке.

– Не-ет, – усмехнулся Всеволод, взяв в руку один из томов, и посмотрел на корешок. Удивительно, он легко держал в одной руке большущий том, который я не могла удержать и обеими. – Никто тебя не зовёт. «История средних веков»… интересно. Ты изучаешь? Я мог бы помочь тебе. У меня ученая степень по истории и языкам.

И посмотрел на меня. Глаза у него, оказывается удивительно яркого синего цвета и такие огромные, что мне показалось, что они похожи на озёра вроде того, что было у подножия скалы Вернигор, на плоской вершине которой расположилось поместье с дворцом и обширным парком. Одноименный город внизу, как раз на берегу этого озера. Всеволод усмехнулся немного вбок красиво очерченными розовыми губами.

У него, конечно, какая-то совершенная внешность, впрочем, от этого он казался только еще более холодным и высокомерным, поэтому, наверное, я и молчала, не в силах соединить в своей голове какой он и что он говорит со мной. Да ещё таким ласковым голосом и глядя такими светящимся взглядом, если бы это был мой одноклассник, я решила бы, что он влюблен в меня. Но это был не мой одноклассник, и даже не приятель Славы, которые смешно торопели при виде меня, а сам Славка со смехом рассказывал, как они оборачивался мне вслед, это был Всеволод. Дядюшка Всеволод, для которого я была всегда пустое место.

– Так что ты молчишь? Помогу тебе? – улыбнулся Всеволод, возвращая «Историю Средних веков» на место.

– Зачем? – спросила я, не понимая, чем он может мне помочь. А еще больше удивляясь, что он вообще говорит со мной.

– Быстрее дело пойдёт.

– Мне не надо быстрее, я не спешу, – ответила я.

Всеволод рассмеялся…

…Признаться, я не ожидал, что она окажется такой смелой в разговоре со мной. И еще красивой. Правда, это оказалось неожиданно. Ни разу до сих пор я не рассматривал её. Да и что было рассматривать эту девчонку. А сейчас вот и увидел. Наверное, не придумай я козней против Всеслава, никогда и не подумал бы разглядывать Ли. А теперь вот смотрел и удивлялся, как это раньше я не замечал, какое тонкое у неё лицо, нежные черты, брови длинными дугами, тёмные глаза под длинными тяжёлыми веками, черные ресницы отбрасывают длинные тени на щёки, кажется, до самого выпуклого подбородка, блестят как шёлк, когда она опускает глаза. Волосы… ни у кого из Вернигоров не было такого тёмного цвета волос, и у их с Всеславом отца, мужа Евы, не было, он был таким же белокурым как и Ева, а в волосах Ли пряталась южная ночь, но совсем не было никакой смуглоты, кожа вообще очень белая, будто молочная, и мне показалось, она не такая по своей структуре как у всех, какая-то светящаяся, как светятся зажженные свечи, может быть, так казалось из-за контраста между почти черными волосами, бровями и ресницами и кожей. И вся фигура Ли какая-то хрупко-тонкая, может быть, потому что она очень юна, или потому что похожа на бабку. Но Агнесса худощава с крупным и мощным крупным костяком, она не хрупкая, и, полагаю, очень сильная, потому что жилистая, как атлет. Ли совсем иная, словно текучая, глядя на неё сейчас, я впервые произнес про себя это слово: «женственность», я столько раз его слышал, но впервые подумал его о конкретном человеке, да что «человеке», о девчонке. И её движения, и голос, вся она, словно сплетена из всего самого изящного и притягательного, мне показалось, я даже чувствую аромат, который исходит от неё, и он тонкий и нежный, как у самых нежных цветов, которые расцветают в наших краях во время короткого лета. Когда Ли, наконец, заговорила, обнаружив высокий и нежный голос, я уже не мог не смотреть на её губы…

Что же это такое? Это со мной было впервые, чтобы я почувствовал вожделение такой силы. Притом абсолютно неожиданно. Я шёл сюда к Ли, чтобы разузнать у неё, как там Всеслав, мне хотелось насладиться злорадством оттого, как мой ненавистный племянник страдает в разлуке с ней. А вот заговорил с Ли, и думать забыл о Всеславе.

– Ну, хорошо, не ради спешки, а потому что мои знания больше твоих и уже систематизированы. Зачем отказываться от помощи? – сказал я, продолжая смотреть на ее губы, они какие-то блестящие, словно атласные… Ну вообразите, меня на эпитеты потянуло. Меня, кто прилагательные вообще не употреблял, а глядя на эту девчонку, я не то, что говорю с оттенками, я стал думать, как какой-нибудь поэт из старинных книг.

Ли долго смотрела на меня, потом положила карандаш и сказала:

– Просто… Просто я даже не могу представить, как и что вы станете делать.

Она называла меня на «вы»… правильно, я ведь её дядя. Однако мне это не понравилось.

– Ты скажи, какая тема и я буду знать, что сделать.

– Филипп Красивый король Франции, – сказала Ли не сразу и, будто нехотя.

Я рассмеялся.

– Не поверишь, но я сам когда-то делал проект именно по этому французскому королю! – радостно объявил я, хотя это было полное враньё, я даже не слишком хорошо помнил годы его жизни.

Ли только улыбнулась, впрочем, довольно холодно, опуская голову, я хотел бы думать, что она улыбается смущённо, но нет, именно холодно, смущение скорее от раздражения, которое она вынуждена скрывать от меня и притворяться вежливой и радушной. Думаю, ей хотелось избавиться от меня, но я не собирался ей этого позволить. Сам не знаю, зачем, но я захотел быть сейчас к ней поближе. Зачем? Что мне эта девчонка? Я не мог ответить на эти вопросы, я только чувствовал притяжение и не мог ему противостоять. И не хотел. Свои желания я привык удовлетворять.

– Вот что я скажу тебе, Ли, не называй меня на «вы». То есть при других можешь так делать, но когда мы наедине, зови на «ты» и по имени. Мы же команда. Больше того, ты руководитель.

Я настаивал на чем-то почти неслыханном. Но я знал, что делал, ничто так не сближает, как обращение на «ты». Мне хотелось этого, пока я сам не знал для чего, я сейчас едва ли не впервые в жизни действовал интуитивно.

Но Ли не заметила, не смутилась, она засмеялась. И смех-то какой-то оказался… чудесный, хотя и не слишком смешно ей. Удивительно, она совсем не была смущена, и держала себя со мной свободно. Я видел, что она тяготится моим присутствием, и прогнать нельзя, вот и говорила и даже смеялась отчасти смущенно, отчасти нетерпеливо, опуская голову так, что чёлка скрывала её глаза.

– Так берёшь в подчинённые? – захотел утвердиться я.

– Ну… если вам… то есть… тебе, Всеволод… – она посмотрела на меня после этих слов, и от взгляда ее тёмных глаз, как от огня в глубине сапфиров, меня дернуло будто электричеством. – Если тебе нечем заняться, то конечно. Почему бы и нет.

– У меня полно дел, – снова соврал я.

Никаких дел здесь, в Вернигоре в ближайшие дни, кроме просиживания на заседаниях советов у моей тётки у меня не было. И там я мог бы не показываться, этого никто не требовал, но я хотел там быть, потому что пока не утратил надежду занять место наследника. Так что я должен был быть в курсе всех происходящих событий и мог позволить себе присутствовать реально, а не по голографической связи, как мой племянник Всеслав. А он теперь присутствовал именно таким, и нарочито демонстрировал скуку и пренебрежение. Последнее заседание, вчера, вообще пропустил и это очень не нравилось тетке Агнессе, она ерзала на месте, и была рассеяна, вопреки обыкновению, когда она восседала подобная ледяной статуе из древнего мультфильма о Снежной Королеве. И это её беспокойство мне было приятно, потому что она явно была не в своей тарелке, и я наслаждался этим.

Но сегодня ночью я, засыпая, думал о Ли. О том, что её внешность очень необычна не только для нашей семьи, но и вообще для Севера. Наши девушки словно разведены прохладой: бледная кожа, прохладный румянец, светлые волосы, водянистые глаза, суховатые и плосковатые черты или же рыжеватые краснолицые, которые от солнца делались пунцовыми. Ли совсем другая. Яркая, притягивающая взгляд красота, никакой размытости, ни прохладного тумана, который, мне, впрочем, в наших красавицах нравился, но Ли не похожа на них, да и на всех, кого я видел в разных частях света. Это странно, почему такая внешность?

Я поймал себя на этой мысли. Весь остаток дня я думал о Ли. Остаток дня и вот, уже часть ночи. Ни один предмет на свете еще не занимал мои мысли столько времени. Это мне не понравилось. И даже не то, что я думал о Ли так много, но то, что эти мысли слишком взволновали меня, а видит Бог, я не привык волноваться, для меня это неприятно и противоестественно.

Поэтому очень рано утром на следующий день я уехал домой, в наше поместье за семьдесят километров от Вернигора, но и там не задержался, а отправился на Юг, после на Восток и на Запад, служа на пользу Северу и миру.

Притом и наш Север не был однороден и здесь необходимы были переговоры и поддержание крепких союзных связей. На западе Северного края в Исландии был вечно колеблющийся клан, с которым Агнесса старалась поддерживать самые дружеские отношения, потому что, перейди они на сторону Запада, это очень ослабило бы Север. Да, на всей планете никто не воевал сейчас и, разделив доходы, как считалось, по справедливости, все стороны света сотрудничали и обменивались товарами и знаниями. Так считали все. Кроме тех, кто руководил Светом. Наверху плелись интриги, устраивались заговоры, чтобы перетянуть себе доходы, влияние и попытать властвовать не только четвертой частью планеты, но всею.

С юных лет я был в гуще всех событий и переговоров, в курсе и понимании истинного положения вещей, и с тех самых пор, когда я впервые осознал, что мир совсем не изменился, что люди не сделали никаких выводов из прошлого, которое почти уничтожило человечество, я не переставал удивляться насколько мало меняется природа человека со времен первобытных войн, когда применяли бронзовые мечи или даже луки со стрелами с каменными наконечниками, ничего не поменялось. Человек всегда не мог довольствоваться тем, что имел. Алчность во все времена двигала миром.

Алчность к власти, влиянию, богатству, знаниям, ко всему ценному, что есть в мире, что может быть у других, по-прежнему, руководила миром, всеми людьми и каждым в отдельности. Я это осознал впервые, когда понял, до какой степени я хочу быть во главе Севера, самого сильного клана и самой сильной стороны света. И всю жизнь я, оставаясь в тени, готовил себя к этому, впитывал в себя всё, что видел, что слышал.

Поэтому, когда пребывая по поручению тётки Агнессы у Ольгерда Исландского, я почувствовал некоторый холодок со стороны хозяина этих земель, очень важных, потому что стоят они как раз на пути от Севера на Запад. Ольгерд отлично это знал, и, как и все его предки умело пользовался таким удобным расположением, чтобы извлекать максимальные выгоды от обеих сторон. И, хотя Исландия была частью Севера, все Исландские правители постоянно тяготели к Западу, и, полагаю, тайно мечтали стать центром Севера, свергнуть Вернигоров. До сих пор они вели себя покорно и ничем не выказывали своих замыслов, которые вынашивали поколениями, о чем отлично знали все Вернигоры, потому и держали их как можно ближе. Когда я рассказал Агнессе о настроениях Ольгерда Исландца, она нахмурилась, собрав в неизменно исчезающие морщины свой огромный лоб, потом взглянула на меня.

– Спасибо, Всеволод, – сказала Агнесса.

А потом посмотрела на меня и спросила неожиданно.

– Сколько лет его сыну?

– Генриху? – от неожиданности я задал какой-то глупый вопрос и сразу понял свою оплошность, тётка Агнесса не любит глупых вопросов.

– Всеволод… – Агнесса побледнела от злости. – Мне плевать на его имя, я спрашиваю, сколько лет этому исландскому засранцу?

– Я не знаю, но лет… двадцать это точно, – сказал я, чувствуя себя идиотом, но откуда я мог знать, что тетку может заинтересовать.

– Взрослый, значит, отлично, – удовлетворённо проговорила она. – Ладно, Всеволод, ступай, спасибо, выполнил все поручения превосходно. Но возраст всех ублюдков надо знать. И чем они занимаются, чего стоят. Каких-то пять лет, и мы будем иметь дело с ними.

Я поклонился, она права, я оплошал, действительно, мои поездки были слишком легковесны, я мало вникал, считая, что я и так всё знаю и во всём отлично разбираюсь. Только к вечеру я подумал, почему это вдруг Агнесса заинтересовалась возрастом исландского наследника.

Только увидев Ли за ужином, я подумал, что вопрос Агнессы неслучаен. Уж не решила ли Агнесса выдать Ли за исландского Генриха. Теперь была уже весна, я, конечно, давно позабыл о своих странных эмоциях прошлой осенью, и даже, если бы кто-то напомнил, я удивился бы. И только увидев Ли снова, я вспомнил, что поспешно уехал из Вернигора, чтобы не видеть больше её и не думать, почему она так меня волнует. Сейчас я смотрел на неё спокойно и не понимал, что так уж подействовало на меня тогда.

Красота никогда не была для меня чем-то самоценным, я сам был хорош собой и понимал, что это самый простой способ воздействовать на людей, а значит, он ничего не стоит в отношении меня самого. И не действовал. Нет, я испытывал вожделение и интерес, как и все люди, но сексуальное влечение было для меня обычной животной потребностью, которую надо регулярно удовлетворять, чтобы она не начинала довлеть над тобой. Только и всего. Ни в какие романтические устремления я не верил, меня они не касались, то есть в отношении меня – да, но я сам не знал, что это такое – испытывать страсть к кому либо, эта глупость со мной не могла случиться, я хорошо владел своими эмоциями.

Пока рабы разносили блюда, я посмотрел на Ли, она изменилась за прошедшие месяцы, стала выше, и вообще, не казалась теперь красивым необычным ребёнком, как осенью. Сейчас она была возбуждающе привлекательной девушкой, удивительно, как она могла так измениться всего за несколько месяцев. Во время ужина Ли была немного рассеянна, думала о чем-то и почти не ела. Я смотрел, как она пощипывает хлеб, как ковыряет вилкой в белой мякоти трески и гоняет по тарелке остывшую горошину. Потом кончиком пальца водила по краю бокала с водой, поднимала бокал к губам, делала глоток и ставила снова. Облизывала губы… Ох, губы, они были у неё полные и какие-то не розовые как у всех, а огневатые, будто в тон волосам, как и слабый-слабый румянец на скулах… я опять почувствовал, возбуждение. Отвернулся и подумал, она кто мне? Племянница. Это инцест или нет?..

И что я вдруг стал об этом думать?..

Я не изменял жене. Это не значит, что я не бывал с другими женщинами, как раз напротив, постоянно, но заниматься сексом для меня значило не больше, чем сон или питьё, то есть удовлетворение самых простых потребностей, как можно придавать значение каждому выпитому стакану воды? И то, что я почувствовал к Ли требовало удовлетворения. Вот поэтому я и задумался, не будет ли мне этот «стакан воды» стоить слишком дорого. И пришёл к выводу, что не будет. Агнесса давно не обращала внимания на то, как и чем живёт её внучка, я ни разу не видел, чтобы она разговаривала с девчонкой. А Всеслав, я уверен, успел ввести её в курс дела, не зря он был уже давно взрослый парень, я, к примеру, свою любовную «карьеру» начал лет в четырнадцать, Всеславу шёл девятнадцатый год…