Читать книгу Без ума. Проза на грани… - Тая Воробьёва - Страница 6

– Сложно сказать, но как бы это не обернулось нам боком. На ней лица нет.

– Откинется – закопаем! Миша знает, что делает. Девчонка хотела смерти, она её получила. Мы сделали её более красочной и запоминающейся.

– Ладно. Давай экстази. Мне ещё дежурство сдавать.

– Смотри, молчи. Как бы твои дети с голоду не умерли. А у нас, сама знаешь, все стабильно. Пока он нас крышует…

– Какие же вы суки, – я выдавила эти четыре слова еле – еле, сухими потрескавшимися губами. Соленые слезы щипали ранки на лице.

– Саш, тебе лучше помолчать.

– Ну ты и тварь. Не зря тебя так изуродовали. Заслужила.

На глаза что – то сильно надавило. Яркий свет резанул роговицу. Я не сразу сообразила, что Диана приоткрывает пальцами мои веки.

– Так… а ты что стоишь, дежурство твою мать ждет. Пошла вон! – бросила она собеседнице.

Диана перешла на крик.

– Ты – кусок мяса, лежишь тут и только и мечтаешь что подохнуть, эгоистичная сука. Может быть, тоже тебе изрезать твой рот, чтобы сказки больше не туманили твой разум, а? Если тебе так интересно, это мой любимый избавил самого себя от ревности. И если бы я могла, я бы сейчас прикончила этого засранца, но он, прикинь, умер. Так что заткни свою пока красивую пасть и не вынуждай меня отыгрываться на тебе.

Я зарыдала еще больше, заикаясь и ругаясь благим матом. Сопли шли пузырями во все стороны, Диана наконец отпустила мои веки и начала вытирать мне лицо салфетками. Возможно, это был первый и последний раз когда я видела ее в таком гневе. Она ненавидела меня за жертвенность во имя любви, которой её лишили. Она негодовала на мой эгоизм, желая сорвать все мои маски под гнетом пыток. Сейчас она не знала этого, но она станет первым и единственным человеком, кому это удастся.

– Это же чистый буллинг. Вы травите меня.

– Ну да, – невозмутимо ответила она.

– И вы в этом живете?

– Да в этом говне мы перерабатываемся. И ты с нами заодно. Теперь тоже.

Я покрутила головой в поисках главной. Ее не было.

– Какие правила? – спросила я жестко, так как полагается говорить в их мире.

Диана улыбнулась.

– В нашей системе, – она сделала паузу, удостоверяясь, что я серьезно воспринимаю наличие в дурдоме системы, – ты либо под нами, в зависимости от нашего настроения либо наравне с нами, с небольшими нюансами.

– Что за интересно такие нюансы? – спросила я, подозрительно сощурившись.

– Я вижу, ты соображаешь, – вмешалась Лиза, сидевшая на корточках рядом с кроватью.

– Нюансы, – продолжала Диана, – лежат на дне. Достанешь их – будешь здесь жить отлично.

– Я здесь на месяц, чего мне париться? – отмахнулась я.

– Ты видела только сцепку, но тут еще много интересного… месяц покажется тебе долгим, даже вечным…

– Вы что пытаете здесь людей? Мне это не интересно. Я сюда пришла чтобы не свихнуться.

Две девушки, определенно близняшки, в голос загоготали, не в силах сдержать выступающие слезы. Диана даже не улыбнулась, лишь повела бровью.

– А деньги то тебя интересуют?

Я напряглась. Что происходит в этом аду вообще?

– Тут есть работа?

– Да. И я ее тебе дам. Если ты забудешь о некоторых принципах на время.

– Что за работа может быть в дурке? Мыть унитазы?

– Саша, уясни только одно и сделай выбор: ты либо готова вылизывать унитазы, в прямом смысле, либо нет.

– Нет! – ответила я.

– Ура! – захлопали в ладоши близняшки.

Диана кивнула и начала собирать хирургические инструменты со стола, закидывая их в рюкзак, при этом держа меня в поле зрения.

– Вот видишь, пытки работают. Сегодня, после ужина, я отведу тебя в палату Миши. Это соседняя с этой палата. Мед персонал в курсе, – она обернулась к близняшкам, – вы должны мне бабки. Вы проиграли дурынды.

Она бросила на меня оценивающий взгляд:

– Я ставила на тебя и не зря! Ну, до вечера.

Она вышла вместе с близняшками, волочащими рюкзак по полу, вцепившись каждая в него обеими руками.

Я повернулась к Лизе и спросила:

– Они и вправду бы сделали это со мной?

– Это блеф. Учись играть в покер, Мише это понравится, – презрительно пробасила она.

Пропустив близняшек вперед себя, Лиза вышла, плотно затворив дверь. Я мало понимала, для чего меня, полуразбитую и еле передвигающуюся после трехдневных пыток, собираются привести к этой «хозяйке», как называет её Диана. Я не знала, что меня ждет вечером, но почему то не боялась. Как будто моя сущность обрела бесстрашие и была не против предстоящего безумия. А оно точно еще впереди.

***
«Доброе утро! Я если что, человек – собственник. Забыл сказать (пока не трезвый). К чему это?! Ты же умная девочка»

У Адама – сад, у Евы красное яблоко. У меня есть Дима и чувство неуверенности. Поджигаю своё внутреннее яблоко на костре, чтобы насладиться долгим разложением своей беспочвенной ревности. Я горю вне своего Эдема.

«И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Эдеме на востоке, и поместил там человека, которого создал» (Бытие, 2: 7—8). «И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа [своего]. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут [два] одна плоть» (Бытие, 2: 21—24).

…Одна плоть. Разве можно считать эгоизмом – стремление быть единой плотью с избранником? Мне страшно называть свою любовь к мужчине первородным грехом. Однако мне хочется вкушать запретные плоды снова и снова, упиваюсь женской властью над тем, кто, познав моё лоно, отныне будет ведомым страстью. Но это такая смешная иллюзия! Всегда будет кто – то лучше, умнее и красивее меня! В таком случае, чего стоит слово того, кого самоотверженно любишь, проводит параллели и сравнения? Такое занятие подобно мозаике, части которой собираешь без конца и края. И вот что интересно: чем сложнее мозаика, тем больше времени на неё затрачиваешь. То есть, по логике, слишком простые задачи дают в остатке меньший коэффициент полезного действия. Всё в этом мире лишь вопрос времени.

Дима поворачивается ко мне лицом и проводит рукой по моим волосам, волнами раскинувшимися по подушке. Всё во мне ликует от того, что мы уже четыре раза занялись любовью и мне абсолютно плевать на то, что пришлось соврать на работе, что не выйду из – за болезни. Страсть – это ведь действительно болезнь: непонятно, на какой стадии ты пожелаешь выдать ей талон на оздоровление.

Я иду по комнате к балкону. В ноги дует приятный ветерок. Шторки слегка покачиваются, пытаясь удержаться от его легких дуновений. Дима поднимает глаза и его ресницы пронзает последний луч солнца. В его руках только что приготовленный горячий шоколад. Он ещё не знает о том, что пока шоколад томился на плите, я пальцами залезла в кастрюлю и потом, втихую, вылизывала его как кошка сметану. Я приближаюсь к возлюбленному, храня этот дурной секрет в себе, и случайно оставляю отпечаток шоколадных пальцев на краю занавески. Его губы встречают меня поцелуем, подозрительно улавливая аромат сладкой преступности. Кажется, я поймана с поличным. Его улыбка сменяет солнце, мои зрачки расширяются, а радужка вокруг них приобретает неестественный зелёный оттенок. Один миг между прошлым и будущим, длиной в жизнь. Сейчас он ничего не знает обо мне, я ничего не знаю о нём. Более того, мы не желаем ничего предугадывать. Даже то, что когда – нибудь эта комната опустеет и ей не будет дело, что мы любили друг друга, что тут произносились первые важные для нас слова. Останется только занавеска, которая будет жить своей синтетической жизнью независимо от нас. Мне хочется касаться любимого лица своей юностью и преданностью и не думать обо всем этом. Именно здесь, я хочу, чтобы время замерло и не разлучало нас никогда.

– А ты помнишь свой первый поцелуй? – спрашивает Дима, внимательно всматриваясь в мои губы.

– Да. Было отвратительно, – просто отвечаю я.

Дима пожимает плечами. Видимо, ему повезло больше.

Не помню, как произошел наш с ним первый поцелуй. Просто вылетело из памяти. Значит, не запомнился. Мы с Димой работали в одном баре: я официанткой, он —барменом. На работе я часто поглядывала на моего обладателя светлой кожи – альбиноса с некоторым любопытством, пытаясь понять, что в нём могло меня поразить. Это так по – детски: до двадцати лет мы пытаемся понять, почему это с нами происходит и как от этого избавиться; после двадцати пяти мы уже смело делаем, а потом думаем; после тридцати всё сводится к тому, что и не стоило то заморачиваться; после тридцати пяти осознаешь, что рано или поздно то, чему суждено уйти, всё равно отвергнется нашим эго. Я так подозреваю, что дальнейший процесс представляет собой некое прозрение, которое могло бы произойти и в более раннем возрасте. Это странно, что умирая, человек признается всем в своих ошибках и прям – таки пронизывается чувством жалости к себе и к этому бренному миру.

Я искренне верю, что земля крутит одну и ту же заезженную пластинку, отображая ход истории в книгах, которыми предпочитают не интересоваться. Даже религия стала современной, а верующие так и остались у разбитого корыта – с десятью детьми по лавкам. И пусть меня будут жарить на костре в адовом пламени, но всё – таки скажу: Бога нет, но создавая его в своей душе, возможно, обрести истинное счастье. Только сильные личности могут верить в энергию Вселенной, преодолевать боль и возрождаться, а для всех остальных, т.е. большинства, некой серой массы, есть молитвы.