Читать книгу Каверна - Тенгиз Юрьевич Маржохов - Страница 9

Тем временем я продолжал общаться с Гулей. Она приглашала меня вечерами на чай. Гуля носила траур по мужу и дочери, которые как-то внезапно покинули её. Понимая горе и уважая просьбу одного из Гулиных братьев, занимающего серьёзную должность в республике, её положили в 401 палату и никого не подселяли. Палата находилась в конце коридора и была чистой и тихой.

Я приходил обычно после отбоя. Гуля наливала чай, ставила передо мной сладости, которые постоянно пребывали на столе, и садилась за вязанье. В тишине постукивали спицы (из-за траура Гуля не держала ни телевизора, ни радио), и я рассказывал всякие истории. Гуля отматывала пряжу рукой, чуть склонив голову набок, продолжала постукивать спицами. Такая обстановка действовала успокаивающе, я отдыхал после дневной суеты.

Иногда к нам присоединялась Венера. Ей не спалось, и она приходила к Гуле поболтать, как приятельница по больнице.

Женщины бальзаковского возраста интересуются молодыми людьми, которые всё понимают и умеют слушать. Да и сами могут кое-что рассказать, а где надо держат язык за зубами.

– Кто ты по национальности? – улыбаясь, с предвкушением сюрприза спросила у меня Венера.

– Кабардинец.

Она посмотрела на Гулю вопросительно, та кивнула головой, подтверждая ответ.

– У меня муж кабардинец, он совсем не такой, – проговорила Венера разочарованно.

Глядя на неё, я припомнил один момент из юношества.

Когда в десятом классе школы, в мае месяце, на сборах по начальной военной подготовке, которые проходили в горах, я откосил от марш-броска. Меня поставили на высоком холме с двумя красными флажками, как матроса сигнальщика, чтобы я показывал дорогу пробегающим с небольшими интервалами отрядам разных школ. Выслали меня в дозор в шесть часов утра. Я стоял, любуясь контрастами утренней панорамы гор, с сырыми от росы ногами. Первые бегуны кросса не показывались, и я закурил заныканную сигарету «Прима». Я курил этот символ взрослой самостоятельной жизни и старался понять маршрут, по которому предстояло направлять бегущих: «Дорожка вдоль речки. Дальше по подошве холма. Потом, самое важное, что наказывал военрук, по ближней дуге огибать холм или по дальней?.. – вспоминал я. – Ничего, двадцать девятую школу можно прогнать по дальней дуге, случайно. Они и так все виды состязаний выигрывают».

Вдруг на холме появился старик с хворостиной в руке. Он выпасал нескольких козочек, которые важно прошли мимо меня. Я спрятал сигарету в ладони, уронил и затушил ногой. Старик поравнялся со мной, на нём была овчинная жилетка, на голове войлочная сванка. Остановившись неподалеку, он поприветствовал меня:

– Салам алейкум! – и заговорил по-балкарски.

– Уалейкум салам. Я не балкарец.

– На кабардинца ты не похож, – сказал он по-русски.

– У меня мать осетинка.

Глаза его округлились, брови поползли вверх, он, подбирая нужные слова, проговорил:

– Олае… Это самый хитрый смесь на Кавказе.

Я смотрел в голубые глаза Венеры. Она оказалась ещё той болтушкой и беспрерывно щебетала. Начинало казаться, что у неё дефицит общения и ей необходимо выговориться. Правда, рассказчица она была хорошая, и её живое моложавое лицо привлекало. Слушая, я расслаблялся и мысли, как мельканье огней в тоннеле метро, проносились на фоне лица Венеры. Как-то поймал себя на том, что Венера одна из причин, по которой я захожу к Гуле.

Позже сюда повадилась Ася. Приходила под предлогом поиграть в карты и жаловалась на бессонницу. Наши посиделки стали носить регулярный характер. И, как водится, начали появляться завистники. Поэтому я решил, что надо сделать паузу в посиделках.

В один из вечеров, зайдя к Гуле, я застал нелицеприятную картину. Несколько обитателей больницы, таких как Хус, Бату и Казбек, подпитые пребывали в компании Гули, Венеры и Аси. Обстановка показалась напряженной, но я присел за стол. «По моей тропе ходят», – подумал я и не подал вида, что меня раздражает их пьяная компания. Хус развалился на подушках, как падишах и распростер руку к Венере, как к своей наложнице, которая смущенно хлопала глазами. На правах смотрящего он попытался тупо пошутить – куснуть меня, но я оказался чёрствый… они засобирались по отделениям. Несколько дней, после этого, я не появлялся у Гули.

Тёплым мартовским днём, когда весенние краски начинают проступать через засохшие зимние, я встретил Венеру и Гулю, прогуливающихся по территории больницы.

– Куда ты пропал? – спросила с укором Гуля. – Мы уже подумали, что тебя выписали. Что с тобой случилось?

– Ничего, – отшутился я кое-как. – Пойдёмте, прогуляемся.

Неторопливым шагом мы пошли к сосновой роще.

Гуля сказала:

– Идите, я вас догоню.

Мы присели с Венерой на поваленное дерево и грелись на мартовском солнышке. Я нарвал букетик маленьких фиолетовых цветов, похожих на фиалки и подарил Венере. Она улыбалась, нюхая эти первые цветочки. И похвасталась перед Гулей, только та успела подойти.

– А у меня вот что! – покрутила Венера букетом перед носом Гули.

– А мне? – как ребёнок, проговорила Гуля.

Я нарвал такой же и для Гули. Они довольные сидели и нюхали аромат не пахнувших полевых цветов.

– Вот, какой у нас парень! – показывали цветы друг другу.

– А может быть, пиво попьём? – немного сомневаясь, предложила Венера.

– Пейте, мне нельзя, – вздохнула Гуля, как бы вспомнив о трауре.

– Если хочешь, пойдём, – ответил я Венере.

– Ты будешь? – спросила она заинтересованно.

– Нет.

– Почему?

– Не хочу.

– Почему не хочешь?

Я задал Венере встречный вопрос:

– Для чего ты хочешь выпить?

– Ну, расслабиться, раскрепоститься, что ли… Так веселее.

– Чтобы свободно общаться, пить не обязательно, – ответил я.

Венера странно посмотрела на меня.

– Я так не могу, мне нужно расслабиться.

– Сколько тебе лет? – спросил я её.

– Причем здесь это? – удивилась она. – И вообще, не принято спрашивать возраст у женщин.

– Можно… Что тут такого?

– Тридцать семь и что?

– Дети, наверное, есть?

– Да, трое.

– Ты хорошо выглядишь для мамы с тремя детьми.

Венера ничего не ответила, отвернулась и о чем-то задумалась.

Туберкулёз, как проявление глубокой проблемы, кризиса женщины. А муж вежливо брезгует и не подходит к жене, чем увеличивает её депрессию. И она либо ищет внимание на стороне, либо тихо чахнет. «Я никому не нужна, я заразная» – установка самобичевания – питательная среда для туберкулёза, который преломляет привычный поток бытия. Человек начинает воспринимать жизнь по-другому. То, в чём нуждается женщина, острее переживает больная. Ограничения отнимают последнюю надежду на выздоровление. И вообще, почему, как мне кажется, часты туберкулёзные романы и даже семьи? Потому что туберкулёз, если это не последняя стадия, не подавляет половую функцию, а лечение протекает долго: от шести – девяти месяцев до года и более, и получается естественным зарождение связей.

Венера была из тех женщин, для которых полнота жизни важнее, чем мифическая супружеская верность.

– Сколько тебе ещё лежать? Что врачи говорят? – спросил я.

– Скоро уже на выписку. В санаторий поеду.

– Вот видишь, как хорошо! Радоваться надо, а ты…

Она грустно покачала головой. Мы вернулись в корпус.

На неделе произошла небольшая провокация, которую я интуитивно предчувствовал.

В очередной раз зашёл к Гуле на чай. Они с Венерой были какие-то возбужденные, рассказывали о прошедшем дне, много смеялись.

– Представляешь, – говорила Венера весело. – Мы три часа гуляли, бродили туда-сюда. И никто к нам не пристал! Представляешь? Мы, можно сказать, сами снимались… и никто не подошёл! Что за мужики пошли?! – посматривала она на Гулю.

Гуля, неловко улыбаясь, поддержала Венеру.

– Да! В чём дело?! Что это такое?!

Они захохотали.

Слушая весёлый разговор, я наблюдал за Венерой. Она носила короткую стрижку и выглядела намного моложе своих лет. Со вкусом одевалась, подчеркивая фигуру, и была очень привлекательна. Многим мужчинам она нравилась и, проходя, собирала за собой похотливые взгляды. Но только лишь взгляды. Наши туберкулёзники на большее не способны, кроме как проводить глазами и пробубнить что-нибудь пошлое. На тот момент в отделении не было женщины, способной составить Венере конкуренцию.

Так вот, в пылу разговора Венера закрыла дверь палаты на замок. Вдруг направилась ко мне пританцовывая… Изображая приватный танец, она подошла и будто хотела одним движением сорвать с себя кофту и задрать майку передо мной, как заправская стриптизерша. Я спокойно наблюдал за этим спектаклем.

– Надо же, не испугался, – проговорила она и выбежала на балкон.

«Видимо, при таком манёвре все пугались, конфузились, а тут… осечка. Но чего пугаться? Это забавно, не более», – подумал я.

– Гуля, – спросил я. – Можешь оставить нас на часок?

– А она согласна? – Гуля неуверенно посмотрела на меня. – Я вас оставлю, конечно, только подожди минуточку.

Она вышла на балкон поговорить с Венерой.

– Мы такими вещами не занимаемся! – продекламировала Гуля и тихо добавила. – Не хочет… Ты не так понял.

– Тогда оставишь меня с Асей?

– Да, пожалуйста. Какой разговор? Пойду пока с девчатами посижу в четвёртой палате.

Я вышел на балкон и погрузился в таинственное пространство мартовской ночи. Меж одиноких облаков плыла луна, не добиравшая до полноты нескольких суток; с одного бока серебряный диск оплавился о черноту неба. Луна шептала… хотелось любоваться и любоваться ночным пейзажем, но было довольно прохладно.

Венера курила, присев на край стола. Казалось, настроение испортилось, она расстроилась своей выходке и выглядела немного жалко и подавлено. Как рыжая, оставшаяся с пером на носу, а хотелось петушка.

– Заходи, простынешь, – посоветовал я и вернулся в палату.

Эту ночь я провел с Асей, которая месяц крутилась возле меня, как кошка вокруг сметаны. И надо отдать должное, перестала выпивать, похорошела, помолодела что ли. И как было не заметить положительных перемен.

Я позвал Асю.

– Ничем не болеешь? Чистая? – спросил я неожиданно.

– Ну… да, – ответила она замявшись.

«Понятно. Надо предохраняться», – подумал я.

Пошёл к себе в палату, принёс постельное бельё. Положил матрас на пол. Ася удивлённо наблюдала за этими манипуляциями, будто бы ночлег устраивался на необитаемом острове, где мы внезапно очутились. Я закрыл дверь на замок и выключил свет.

Несколько дней спустя, на выходные, я вышел из палаты на шум подгулявшей компании. Было около полуночи. Второе терапевтическое отделение ходило ходуном. Гуляющие вывалили в коридор покурить и поразмять затёкшие конечности. Гомон слился с рваной магнитофонной музыкой и метался по отделению из конца в конец. Гуляли у электрика, без чьего согласования перегорали лампочки. Звали его Беслан. Он был прооперирован и остался жить при больнице. Проживал в той же палате, где и лечился.

Беслан рассказывал в минуты откровений благородную историю – как свою жилплощадь оставил жене и сыну при разводе, из каких-то высших побуждений. И так как он являлся практически сотрудником заведения, ему сходили с рук подобные кутежи. Тем более это были редкие случаи, и наутро он выходил на работу с серьёзным видом без тени похмелья.

Я поинтересовался причиной веселья. У каждого была своя версия. Мне больше понравилась про приход весны.

Беслан радушно пригласил меня к себе, где все присутствующие – непонятно почему – были мне рады. От выпивки я отказался и присел.

Компания была наэлектризована, наверное, потому что одни хорошо выпивали, другие не пили вовсе. Пьяные громко разговаривали и танцевали, трезвые глазели на них и нервно посмеивались до покраснения. Напряжение напоминало собачью свадьбу, когда кобели при малейшей провокации перелаиваются и кидаются друг на друга.

Венера была в этой компании, она подскочила ко мне.

– Где ты был? – подняла меня. – Давай потанцуем, – прилипла ко мне.

– Подожди, – я попытался посадить её. – Я не танцую… сегодня…

Венера еле держалась на ногах и чуть было не повалила меня на пол. Я сделал попытку вырваться из её объятий, но тщетно. Она, как при страстном танго, заплетала между моих ног свою. Кобели хохотали, глядя на нас. Я покачался в ритм музыки и, стараясь не привлекать внимание, склонившись к уху Венеры, тихо спросил:

– Хочешь?

Венера сильнее прижалась и дрожащим голосом, чуть слышно, проговорила, – Да-а…

– Тогда пойдём, – вывел её в коридор. – Где ключи от первой палаты?

– У Аси, – ответила она, шатаясь. – Гуля нам оставила.

– Возьми ключи и подожди там. Я сейчас…

– А как же Ася?

– Что Ася? – удивился я неожиданной солидарности.

– Ася… мне неудобно… она…

– Если не против, приведи её тоже.

Немного погодя я пришёл в первую палату.

Венера лежала на койке. Ася крутилась возле зеркала.

Я подготовил ложе на полу, как в прошлый раз.

– Выключите свет, – попросила Венера.

Ася погасила свет и начала шелестеть одеждой в темноте. Вдруг послышался странный звук.

– Что это? Ася, зажги свет, – попросил я.

Свет зажегся, Венера лежала на животе и тихо блевала. Рвота лилась с койки на пол, пачкая постель. У неё было алкогольное отравление. «Видела бы Гуля эту картину! – подумал я. – Что творится в её палате! Да уж!» Ася удивлённо смотрела на Венеру, прикрывая обнаженную грудь рукой.

– Венера, тебе плохо? – спросил я.

– Сейчас пройдёт, – вяло ответила она и утёрла лицо рукой.

– Ты явно перебрала.

– Сейчас… Надо полежать. Всё пройдёт, – начала приходить в себя Венера.

Захотелось прогнать её, послать подальше. Но я подумал: «Так поступил бы любой на моём месте – это не умно, не оригинально, по крайней мере. Тем более, Венера – свинья по восточному календарю. А что я хотел от свиньи?»

– Ася, принеси таз и поменяй бельё. Я скоро вернусь, – дал я указания, как придать ситуации пристойный вид.

Вернувшись, застал другую картину. Венера пришла в себя, как будто ничего не было. Её комплексы были так сильны, что нужно было залить их алкоголем. И заливая, она переборщила, не рассчитала возможности. Показалось даже, она испугалась, что чуть было всё не испортила. Но желание мужчины было сильнее алкогольного отравления.

Венера оказалась темпераментной и любвеобильной женщиной. Стеснялась из-за шрама от кесарева сечения и боялась обнажаться при свете. Однако, успокоив страхи, опыт получился яркий.

Я лежал между Венерой и Асей, и невольно сравнивал их. Венера была сочная, влажная, движения её были ленивыми, плавными. Ася же была сухой, порывистой, суетливой. При глубоком дыхании я слышал каверну, как старую деревянную дверь, поскрипывавшую на вдохе.

Утром присутствующие при вчерашней гулянке подходили с некорректными вопросами. Хотели узнать, зачем я увёл Венеру и что было дальше? Я объяснил, что увёл Венеру с той целью, о которой они подумали, но в самый интересный момент ей стало плохо. Я уложил её спать.

Слухи, распространяющиеся с небывалой скоростью, обрастающие фантастическими подробностями, заранее отбивают охоту и портят перспективу женщинам. И я не собирался подпитывать их, как молодой пацан, для которого похвастать перед другими доставляет большее удовольствие, чем сама близость женщины.

В понедельник Венеру выписали, и она исчезла из моей жизни.