Читать книгу Лейла. По ту сторону Босфора - Тереза Ревэй - Страница 12

В колонном зале французского посольства под сводом стеклянной крыши стоял гул: голоса, позвякивание шпор, звон бокалов. Не желая присоединяться к беседам, Луи Гардель держался в стороне, у двери в зимний сад. Многочисленные приемы и рауты задавали ритм жизни оккупантов. Представители стран союзников приглашали и принимали приглашения. В богатых домах квартала Пера устраивали бальные вечера. Любопытное общество, падкое на скандалы и сенсации, танцевало и сплетничало. Война была чересчур долгой, и сейчас никто не желал отказываться от праздников и веселья. Европа, больше не содрогавшаяся от взрывов, теперь дергалась в такт американского джаза, который звучал повсеместно и даже в кабаре Пера.

Луи узнал нескольких депутатов и далеко не нескольких журналистов. Хотя перемирие и давало свободу слова оппозиции предыдущего правительства, партии «Единство и прогресс», цензура союзников и нового правительства продолжала действовать. Турков все больше и больше беспокоил назойливый вопрос: быть или не быть националистом? Назревал раскол, которого англичане, казалось, не боялись, но который волновал высшее военное руководство Франции.

Внимание Луи привлекла светлая женская головка, волосы золотились в электрическом свете. У офицера перехватило дыхание. Он сделал несколько шагов, как магнитом притягиваемый дамой в красном платье, и удивился собственному разочарованию, когда понял, что обознался. Ну конечно! Что было делать Нине среди вышитых гобеленов французского дворца? Луи познакомился с русской всего несколько недель назад и теперь жил ожиданием новой встречи. Он никогда бы себе не признался, возможно, из гордости или из страха, но он попался в ловушку, он был полностью захвачен женщиной, о которой не знал абсолютно ничего. Холодный взгляд и пленительное тело – эта женщина сводила его с ума.

– Ситуация не улучшается. Вчера вечером снова было похищено оружие. Я начинаю подумывать о возможных сообщниках.

Застигнутый врасплох Луи сделал усилие, чтобы собраться с мыслями и ответить Джеймсу Стратмору, сотруднику британской военной разведки. Гардель его недолюбливал, потому что никак не удавалось раскрыть истинные намерения этого бледного рыжеволосого мужчины. «Все британцы – мошенники по натуре, а их империалистическая политика абсолютно невразумительна», – раздраженно думал Луи.

– О каком соучастии вы говорите, полковник?

– О подозрительных элементах в рядах ваших войск, – прямо ответил Стратмор. – За охрану оружейных складов отвечают французы. Не понимаю такой халатности.

– Никто из наших людей не опустится до такого бесчестья! Ваши оскорбительные подозрения останутся при мне и не выйдут из этих стен, дабы не добавлять разногласий между нашими странами.

Луи метал молнии. Вот уже два месяца британский генерал Милн контролировал размещение в Турции личного состава войск Антанты, причем последние находились в подчинении Франше д’Эспере. Эта абсурдная организация порождала бесконечные конфликты между союзниками. И министр недвусмысленно заявил – Франция не может допустить, чтобы Восточное Средиземноморье превратилось в английское озеро.

Полковник поднял руку в примирительном жесте.

– Полно вам, дорогой друг, я не хотел вас задеть, но, признайте, турки явно бросают нам вызов. Они сопротивляются. Сначала отказались сдать немецкие и австрийские войска, окопавшиеся на азиатском берегу, теперь, когда мы выявили два десятка людей, виновных в плохом обращении с британскими заключенными, они снова отказываются действовать.

Луи подхватил с подноса, который нес метрдотель, бокал шампанского.

– Вы неправильно поняли характер турок и их устремления.

– А вы правильно поняли? – с иронией спросил англичанин.

– Отказ от выдачи боевых товарищей – это скорее благородство, вы не находите? Что касается выдачи соотечественников, то это было бы нарушением их прав, а заодно и государственного суверенитета, признанного перемирием. И главное, переговоры в Мудросе вели именно вы. Почему же вы хотите, чтобы турки были дружелюбными, если постоянно их оскорбляете?

– Не понимаю, к чему вы клоните, – раздраженно процедил Стратмор.

– Все ваши переводчики – греки. Их предубеждения, да что там – очевидная нелюбовь к туркам, не могут не оказывать на вас влияние. И это обидно и оскорбительно для любого. И вы удивляетесь, отчего вас ненавидят?

– Гардель, вы сегодня какой-то возбужденный. Такое впечатление, что вы перешли на их сторону. Должен ли я вам напомнить, что турки – наши враги, а мы победители? Меня удивляет ваша снисходительность по отношению к ним. Согласно многим рапортам, то, как они обращаются с христианским меньшинством, оставляет желать лучшего… Перемирие – это не мир, и вам это известно. Что касается меня, то после Эль-Кута и Дарданелл[31] – горький осадок.

Луи не сомневался в этом. Война на Дарданеллах закончилась кровавым поражением. Настоящей резней. Что касается осады Кут-эль-Амара, о ней говорили, как о самом жестоком военном унижении Британии. С тех пор англичане обвиняли турок в негуманном обращении с военнопленными, приведшем к гибели тысяч индийских и британских солдат.

Насупившись, Стратмор в упор смотрел на Луи в ожидании реакции. Узкое лицо полковника, казалось, заострилось еще больше. Но Гардель оставался абсолютно невозмутимым. Ему вспомнился взгляд Лейлы-ханым, умный, немного презрительный. И еще взгляд Селим-бея, когда они сидели за столиком ресторана в отеле «Токатлиан». Они обсуждали поэзию, бордонские виноградники, каллиграфию, фонтаны и сады, говорили обо всем, что дарит жизнь, а не смерть. Не забыли они тогда и Ахмета, который пытался сбить рогаткой картонный военный корабль…

Гнев мстительного англичанина не находил отклика в душе Луи. И дело было даже не в том, что он вспомнил хозяев дома, дело было в удивительной душе этого города. Константинополь наполнял Гарделя эмоциями, тоска француза отдавалась эхом в узких улочках древней столицы. Луи восхищало спокойное достоинство стамбульских мусульман. Очаровывал шорох черных вуалей женщин. Завораживал непрерывный танец кораблей в Золотом Роге. Коварные течения Босфора, которые, словно дикого зверя, приручали местные моряки… Призрачные существа, живущие в руинах, аромат пряностей, неизменная вежливость турок, крик чаек, мозаика заброшенных византийских куполов, успокаивающий своей регулярностью призыв к молитве, постукивание фишек по доске для нардов… Вот тонкая рука девушки одергивает алые занавески и в перламутрово-золотую комнату вливается свет, а он на диване с трубкой из слоновой кости курит опиум. Он с широко открытыми глазами изучает мозаичный узор на потолке. Все его страхи и колебания рассыпались одно за другим, а на их месте распускались чистые прозрачные яркие мысли. Город дарил ему волшебство созерцания чудес собственной души.

Внезапно у него на лбу выступили капли пота. Затряслась рука. Луи поставил бокал.

– Стратмор, я вынужден вас оставить, – сказал он, развернувшись на каблуках.

Остаться здесь еще хотя бы на секунду, в этом режущем глаза свете, в наполненном агрессивными лицами зале, показалось ему невыносимым.

Ночь, словно нож гильотины, упала на город, возвращая Луи к беспорядочным мыслям и желаниям. Оставив позади ворота Пале де Франс, он широким шагом поднялся по крутой улочке, где звучали сердитые женские голоса. Он дернулся от звука резкого захлопнутого окна. Квартал Пера была дерзким и шумным как днем, так и ночью. Лишенный комплексов, оживленный, он был похож на старую опытную хозяйку, перестаравшуюся с косметикой.

Луи бестактно расталкивал прохожих. Его обругали по-русски. Какая-то проститутка с ярко накрашенными губами, прислонившись спиной к стене, с ироничной улыбкой наблюдала за происходящим. Девочки здесь появлялись уже после четырех часов вечера. Их не пугала даже непогода. Это стало бедствием квартала. В изысканных восточных буржуазных салонах оккупантов обвиняли в том, что они никак не могли навести здесь порядок.

Француз вышел на Гранд Рю, под свет ярких вывесок. Он взмок и скверно себя чувствовал оттого, что не дал отпор британскому офицеру. Глядя под ноги, он пробивался сквозь толпу в сторону садов Таксим.

Луи чувствовал себя хорошо лишь по ту сторону Золотого Рога. Тишина спящего городка действовала успокаивающе. Там была его берлога, куда он убегал от убогой обыденности. Там удушающая жара хаммама обдавала его чистотой и неожиданной порочностью. Гардель неустанно возвращался в Пера, потому что здесь была Нина и ноги сами его сюда несли. Однажды, застигнутый ливнем, Луи искал укрытие среди мастерских золотых дел мастеров, шляпных лавок и домов свиданий, освещенных десятками ярких фонарей. Он заскочил в какое-то заведение – одновременно кондитерскую и кафе. Здесь стопками лежали газеты. В меню был сытный борщ и, конечно, алкоголь. И здесь продавалось все.

Она подошла принять у него заказ как раз в тот момент, когда он искал, куда пристроить промокшую фуражку. Он поднял взгляд и увидел затянутую в корсет пышную грудь, затем лицо с выступающими скулами, обрамленное светлыми кудрями, смешной кружевной чепчик. Она смерила его холодным взглядом и, подхватив головной убор, положила на полку. Ее черное платье было растянуто на бедрах. Ему вдруг жутко ее захотелось, безрассудно, потому что ее блестящее платье было слишком облегающим, потому что молодая незнакомка была серьезной, сдержанной, но, вероятно, была готова получить несколько турецких лир, франков или горсть долларов…

Он приходил сюда еще несколько раз, перед тем как осмелился заговорить. Ей же было совсем не трудно ответить. Из них двоих застенчивым оказался именно он. На первом этаже сдавались комнаты. Патрон заведения, настоящий великан, в конце дня надевал смокинг, чтобы отдать должное закускам и икре, которые заказывали клиенты.

Шагая позади нее по лестнице, Луи изучал изгиб ее спины, движения бедер. Он вспомнил первый раз, когда заплатил женщине за любовные услуги. Ему было восемнадцать. У него осталось чувство стыда и печальные воспоминания о дородной шлюхе, которая хлопала его по плечу и, словно лошадь, одобрительно трепала по шее. Еще он помнил ее зад, когда она присела над тазом подмыться перед следующим клиентом.

Нина была проституткой, но аристократкой. О ее происхождении говорили безупречный французский с едва уловимым акцентом, манера держать себя. Все русские беженки первой волны принадлежали к знатным семьям. Их мужья или братья продолжали борьбу в рядах белой армии, а они осаждали западные посольства в надежде продолжить путь до Парижа или Берлина. Константинополь должен был стать лишь коротким этапом долгого путешествия, которое в конце концов превратилось в тяжкое испытание.

Луи удалось вытянуть из нее короткий рассказ об отъезде из Санкт-Петербурга, о том, как она пересекла разрываемую революцией страну, добравшись до самого Крыма, о невыносимом ожидании на перегруженном изгнанниками корабле, застрявшем в столице Османской империи, где ей не хватало денег на пропитание и пресную воду, так как греки и турки продавали их на вес золота, затем окончание карантина и зловоние помещений для дезинфекции. У нее завелись вши. Опасаясь тифа, ей приказали обрить голову. «У меня были волосы по пояс», – призналась она, и это был первый раз, когда он увидел ее сожаление. Он хотел узнать больше, но она упорно отказывалась отвечать. Луи хотел от Нины всего: ее тела, чувств, мыслей, ее души.

Гардель толкнул дверь ресторана, на него нахлынула волна хмельных ароматов и пряных блюд. Он окинул взглядом зал. Узнав клиента, патрон повернулся к входу на кухню и позвал Нину. Через пару мгновений она появилась с подносом, на котором громоздились тарелки. Она приветствовала его кивком головы, даже не улыбнувшись, и направилась к столику обслуживать посетителей. Внезапная усталость овладела Луи. Ему захотелось пройти через весь зал и взять ее прямо там, перед этой жалкой публикой, чтобы силой заставить ее понять, что она обязана ему больше, чем им.

Он подошел к шкафчику с ключами от номеров. Оставался только один ключ. Он снял его с крючка, ничего не спрашивая у патрона, направился к лестнице. Лампа в комнате перегорела, и он открыл ставни. Комната наполнилась синим светом от вывески напротив. Казалось, будто ярмарка. Он лег на кровать прямо в одежде, подкурил сигарету. Нина не заставит себя ждать. Он приносил ей намного больше, чем давала работа официантки. Луи испытывал нездоровое удовольствие от мысли, что она от него зависела. Это было в новинку, раньше такие чувства его не посещали. Но когда она лежала под ним, он спрашивал себя, не потому ли женщина такая, как Нина, обратила на него внимание, что вынуждена продавать свое тело ради выживания.

Вероятно, он задремал. Когда открыл глаза, Нина задергивала шторы. Она принесла подсвечник и поставила его на этажерку. Она устало стянула с себя чепчик и кружевной фартук, затем принялась расстегивать пуговицы на платье, аккуратно его сложила. Она наклонилась, чтобы расстегнуть туфли. Хлопковая полупрозрачная сорочка приоткрыла грудь, черные хлопковые чулки подчеркивали стройные ноги. Луи поднялся и схватил ее за запястье. Она удивленно взглянула на француза.

– Могла бы со мной и поздороваться, а?

Она окинула его ледяным взглядом и сказала насмешливо:

– Добрый вечер, капитан.

Она хотела отойти от кровати, но он сжал ее запястье до боли, так сильно, что ее лицо исказилось. Он заставил ее сесть на край постели.

– Я тебя ждал вчера вечером. Почему ты не пришла?

– Меня задержали.

– Другой клиент? – съязвил он.

– Было полно народу. Меня попросили остаться на вторую смену.

– Ты врешь.

Высокомерие в ее глазах привело его в ярость.

– Я проходил мимо, и здесь было закрыто, – продолжил он. – Я хотел сделать тебе приятное.

Он собирался пригласить ее в ресторан, где ей прислуживали бы, надеялся придать их отношениям серьезный оттенок. Он хотел вызвать у нее признательность, может, чуточку восхищения.

Он вдруг резко привлек ее к себе, почувствовал тяжесть ее тела, груди, прижавшейся к его торсу. Их лица находились так близко друг к другу, что он мог разглядеть малейшую точку на ее коже, дрожащие крылья носа, приоткрытые губы…

– Нина, я дорого тебе плачу за эксклюзив. Мне не нравится, когда меня обманывают.

Луи хотел заставить ее отреагировать, хотел вытянуть из этой непреклонной женщины какое-то неконтролируемые чувства, проявление слабости, что-нибудь, что позволило бы переделать непостижимое увлечение в обычный любовный роман, сделать из русской проститутки банальную любовницу, для которой он станет хозяином, а не рабом.

– У меня не было никакого желания сидеть с вами за столом, капитан, – заявила она спокойно. – Мне нечего с вами делить. Мне нечего вам сказать. Меня не интересуете ни вы, ни ваша жизнь. За исключением ваших денег. Я нуждаюсь в ваших деньгах. Вот и все.

– Но я же знаю, что тебе со мной хорошо, – проговорил он, дыша рядом с ее щекой. – Ты не притворяешься со мной. Я это знаю.

Ему хотелось ее поколотить. По телу женщины пробежала дрожь. Он догадался, что ей, наверное, страшно. Бледная улыбка осветила черты Нины, не отражаясь в глазах.

– Обычная физиология, – с издевкой сказала она. – Зачем же отказываться от наслаждения? Это было бы абсурдно, разве нет?

«Может ли мужчина этим удовлетвориться?» – задался вопросом Луи, пораженный безразличием. Он не был создан для формальных отношений, хотя и боялся признаться себе в этом. Он тайно ждал от Нины иного. Он корил себя за то, что оказался смешным. Как не презирать такого жалкого типа, который выпрашивает любовь? Любовь никогда не подают, как милостыню.

Она сняла рубашку. Ее грудь была слишком тяжела для женщины ее возраста. Кое-где на белоснежной коже была мраморная сетка растяжек. Он подумал, не было ли у нее ребенка. Она не носила обручальное кольцо, но у ростовщиков Галаты их было так же много, как меховых шуб.

Раздевшись, она легла рядом. Луи поднялся, молча порывшись в карманах, извлек несколько купюр и бросил на полку рядом с подсвечником. Выходя, он не закрыл за собой дверь.