Читать книгу Клиника доктора Бене Финкеля - Тесла Лейла Хугаева - Страница 8

Было решено выписать Андрея Николаевича Орлова с тем, чтобы он смог вернуться к нормальной жизни. Андрюша уже не трепетал свободы, и больше не чувствовал себя таким зависимым от бесед с доктором Леви-Финкелем. Это было очень кстати, поскольку только возвращение к нормальной жизни могло утвердить и самого Андрея Николаевича, и окружающих в мысли, что Андрей окончательно здоров. Действительно, Андрей Николаевич поспешил вернуться на службу в лютеранскую церковь, где он служил пастором, и жизнь его потекла прежним размеренным ходом. Он все еще часто созванивался с Леви-Финкелем, на чем последний и сам настаивал, чтобы контролировать процесс выздоровления. Они по прежнему много времени уделяли вопросам философии, но теперь уже Бенедикт Яковлевич учился у своего пастора. Беседы с Орловым открыли для самого доктора Бене всю важность поставленных Андреем вопросов для современной науки.

Доктор Бене не послушал своих коллег, и не стал откладывать защиту диссертации. Комиссия была готова выслушать научный доклад Леви-Финкеля всего через месяц. Бенедикт Яковлевич в глубине души очень переживал, как справится Андрюша. Поэтому решено было, что Андрей будет приходить каждую субботу до дня защиты диссертации, и проходить вместе с коллективом клиники Бене импровизированную защиту. Так и поступили. Андрея Николаевича ставили у кафедры, а коллектив клиники во главе с Финкелем садился напротив. Чтобы воссоздать весь официоз атмосферы, которая будет на защите, Финкель и его коллеги обращались к пастору Орлову со всеми формальностями, и со всей строгостью, которую могли предположить у аттестационной комиссии. Андрей рассказывал о себе снова и снова, во всех подробностях вспоминая три периода своей жизни: до болезни, болезненный период, и период выздоровления. О каждом периоде говорили отдельно, и в каждом периоде его научили выделять и уметь аналитически рассказать о самом главном.

Месяц близился к концу, и пока все было хорошо. Андрюша успешно реабилитировался на работе, прихожане с любовью встретили своего пастора. Три репетиции защиты диссертации с участием Андрея Николаевича прошли спокойно и обстоятельно. Доктор Бене и весь коллектив клиники внимательно изучали реакции Андрея, и пришли к выводу, что он уравновешен, спокоен, уверен в себе, и даже ироничен. Коллеги поздравляли Бенедикта Яковлевича, которому поначалу совсем не хотели верить. Однако, беседы с Андреем убедили их в том, какую титаническую работу проделал Бенедикт Яковлевич за этот год каждодневных многочасовых бесед с Орловым.

Наконец, диссертационный совет, председатель, заместили председателя комиссии, экспертный совет были назначены. Финкель громко зачитывал коллегам состав диссертационного совета, когда они как обычно собрались у него в кабинете после работы.

– Вы только посмотрите, они назначили Манкевича председателем, а Рыжайло и Галытьбу его заместителями. Мои самые ярые оппоненты. Десять докторов медицинских наук, два доктора биологических наук, пять докторов психологии и два доктора философских наук. Серьезно подошли к составу экзаменаторов. Чувствую себя школьником.

– Откажись Бене, пока не поздно, – серьезно возразил ему Михельсон. – Я знаю, что не послушаешь, но я должен тебя предупредить. Все может закончиться очень плохо. Вплоть до закрытия клиники. Слишком революционная у тебя тема. Тебя запишут в обычные антипсихиатры, а к ним давно никто серьезно не относится. С такими новаторскими темами можно писать романы, а вот работать на практике могут просто запретить. Подумай о нас и о клинике. Если не хочешь подумать о своей репутации ученого.

Бене только пожал плечами. Когда все разошлись, и они с Ниной Александровной остались одни, он спросил ее о здоровье Саши. Нина расплакалась.

– У меня больше нет сомнений, что это был шуб, Бене. Он стал совсем другим. Две недели он послушно продолжал ходить на лекции в университет, словно бы хотел что-то себе доказать. Ларису больше не хочет ни видеть, ни знать. Логические аргументы больше на него не действуют. Он опять верит всему бреду, что тогда услышал. Он страшно зол на нее, и считает погубленной и свою репутацию, и свою жизнь. Он рассказал мне все это вчера. Я проплакала всю ночь. У меня больше нет сомнений. Я предложила ему лечь в клинику, к тебе на обследование. Что тогда началось, Бене! Он стал кричать что мы все хотим от него отделаться, запереть его в сумасшедшем доме, что он не позволит сделать его безумцем и тп. Оказалось, все ему милее психиатрической клиники. Даже нашей клиники, где все знают его и он всех. Если бы он сказал о других местах, я бы его поняла. Но всем известен твой гуманизм, а для него здесь все просто родные люди. Ему было легче заставлять себя две недели сидеть на лекциях и терпеть разговоры вокруг о скандале на свадьбе, чем одна мысль лечь к нам на обследование. Но вчера он сдался. Больше говорит ни ногой в университет. Я не знаю, что мне делать, дорогой. Научи меня, я совсем растерялась.

– Ты ведь понимаешь, что есть только один выход. Или к нам, или куда-то еще. Надо успеть положить его к нам, пока он не наделал глупостей и его не заперли где-то еще.

– Да, я сама все время думаю об этом. Попробую с ним еще раз поговорить.

Защита диссертации была открытая. Коллегам доктора Бене было позволено присутствовать на защите. Весь состав врачей-психиатров клиники Финкеля изъявил желание явиться. Не все они верили, что Финкель победит. Искренне верила в его победу только Светлана Алексеевна. Нина Александровна слишком желала ему победы, чтобы верить в свою удачу. Однако все пришли, чтобы поддержать его. И только Тамара Тенгизовна настолько разнервничалась, что отказалась приезжать. «Я буду молиться за тебя здесь, сынок, – сказала она с глазами полными слез. – Ты столько страдал, господь да смилуется над тобой».

– Уважаемые дамы и господа! – вышел, наконец, к кафедре Леви-Финкель. – Мне бы хотелось, чтобы вы не истолковали превратно тему моей диссертации: «Когнитивная психиатрия и психология шизофрении». Речь идет не обо всех психических расстройствах, я хочу это подчеркнуть! Вы знаете, я главврач функционирующей психиатрической клиники, и знаю что такое органическое повреждение мозга. Разумеется, «когнитивная психиатрия» не может иметь никакого отношения к органическим этиологиям психозов. Мы говорим о том важнейшем разграничении, которое вводит в своем знаменитом учебнике психиатрии Карл Ясперс! Мы говорим о шизофренических и маниакально-депрессивных психозах, а также о малой психиатрии психопатий, как о психозах с неорганической этиологией. Прошу вас зафиксировать внимание на этом основном тезисе нашей диссертации: разграничение органической и неорганической этиологии психозов.

Там, где психоз связан с разрушением мозга – это по прежнему вне всяких сомнений область медицины, классической психиатрии.

И только там, где речь идет о неорганических причинах психоза, как в психопатиях Ганнушкина, или в крепелиновской дихотомии шизофренических и маниакально-депрессивных психозов – мы настаиваем на психологической терапии, то есть на «когнитивной психиатрии».

Только после этого предварительного замечания мы можем излагать суть наших рассуждений на тему когнитивной психиатрии или же, иначе, о гуманистической психологии в психиатрии.

Бенедикт Яковлевич отчетливо слышал насмешливые возгласы, ропот, возникший вслед за его горячим и уверенным вступлением на столь зыбкую почву, но был так увлечен своим докладом, что почти не обращал на эти помехи никакого внимания. Он знал, что коллеги восхищаются его самообладанием, и чувство ответственности перед ними еще больше увеличивало его выдержку.

– Следует ли нам, уважаемый Бенедикт Яковлевич, – встал вдруг председатель комиссии, доктор медицинских наук Манкевич, – так понимать ваше заявление о «когнитивной психиатрии», что вы утверждаете, что способны излечить шизофренический психоз, маниакально-депрессивный психоз и психопатии малой психиатрии одной, с позволения сказать, психологией? Без лечения самого мозга?

– Да, г-н профессор Манкевич, вы абсолютно точно ухватили мою мысль. Только в данном случае речь идет о первой попытке излечения шизофренического психоза на базе когнитивной психологии. Именно такой катамнез я и попытаюсь представить на защите моей докторской диссертации. Что касается психопатий и маниакально-депрессивного психоза, то это пока только сфера гипотезы.

– Превосходно. Значит вы, г-н Леви-Финкель, готовы представить нам случай излечения шизофренического психоза методом когнитивной психиатрии, я вас правильно понимаю? Вы будете говорить собравшемуся здесь совету докторов медицинских и биологических наук, что шизофренический психоз – это не их сфера деятельности? Потому что изучение и терапия мозга никак не связана с изучением и терапией психозов? Я правильно вас понял?

– Все правильно, только одно важное уточнение. Только психозов с неорганической этиологией. И позвольте вам напомнить, что известное движение антипсихиатрии инициировали и возглавили сами психиатры по всему миру, и что тысячи других психиатров их поддержали. Да, мы считаем, что методами прямого вмешательства в работу мозга, физическим воздействием на мозг, не только нельзя излечить психозы неорганического происхождения, но напротив, можно только лишить пациентов последнего шанса на выздоровление.

– Да, разумеется. И вы здесь следуете за Ясперсом, который относит к таким психозам шизофрению. Превосходно. Позвольте теперь вас спросить, дорогой доктор, каковы же тогда источники заболевания, если это не мозг? Из космоса что ли прилетает психоз?

В зале поднялся гул и хохот. Финкель терпеливо ждал, пока все умолкнут.

– Да нет, господа, конечно не из космоса. В составе диссертационного совета помимо докторов медицинских наук, указаны также доктора психологии и философии. Я буду обращаться к ним с вашего позволения, г-н Манкевич, если вас это смущает.

Как вы знаете, господа, связь сознания и мозга – далеко не установленный факт в философии и науке. Вспомним Готфрида Лейбница и его пассаж о мельнице и мозге: даже если мы увеличим мозг до размеров мельницы, мы не сможем увидеть в нем мыслей. Это связанные системы, но не идентичные. Сознание и мозг – это разные системы, господа. Здесь философию пусть каждый выбирает свою: это может быть философия Декарта, или философия Канта, или философия Платона и Лейбница – все они разделяют мозг и сознание, душу и тело. Ясперс, как известно, выбирал философию Канта, Эйнштейн – философию Спинозы и Платона, Декарт и Лейбниц сами были учеными экспериментаторами, математиками и физиками.

– Однако, г-н Леви-Финкель, позвольте вам возразить. Я доктор философских наук, профессор Рыжайло, и мне непонятна ваша апелляция к метафизической философии там, где речь идет о чисто медицинской проблеме. Да, формально вы можете ссылаться на всех этих авторов, но практически вы не можете нам, как научному совету предъявить конкретную субстанцию, которую вы изучаете и лечите, если вы отказываетесь считать такой субстанцией мозг. Вы сказали сознание и мозг, душа и тело! Г-н Леви-Финкель, неужели вы собрали научную комиссию из уважаемых докторов медицины, чтобы предъявить им вместо мозга в качестве объекта исследования такое эфирное, мягко говоря, понятие как душа? Вы ведь помните, что уже позитивизм Огюста Конта исключил понятие «сознания» из объектов научного исследования, потому что его невозможно фиксировать на опыте. Философия философией, г-н Леви-Финкель, но если вы не способны придерживаться общепризнанного научного метода мы будем считать вашу защиту несостоявшейся. В чем состоит современный научный метод? В том, что вы способны описать и измерить объект научного исследования. Итак, задаю вопрос снова: если вы не считаете заболевания мозга источником психозов (некоторых, пусть будет по вашему), то какой конкретно объект вы считаете источником психических расстройств? Как нам его определить и измерить? Чтобы был научный разговор, а не ребяческое суесловие. Думаю, мне не надо вам напоминать, что не вы первый делаете попытку революции в биопсихиатрии, уже в 70-е годы было очень популярно движение антипсихиатрии, которое выступило со схожими требованиями. Антипсихиатры предлагали отказаться от мозга как объекта научного исследования: Мишель Фуко, Рональд Лэйнг, Давид Купер, Франко Базалья! мы знаем, мы слышали о них. Но ведь что они предложили науке вместо мозга в качестве объекта исследования? Они предложили экзистенциальную феноменологию Сартра, науки о духе Дильтея, которые прямо отрицают научное познание, объективную истину, общие закономерности человеческой природы! Душа, или сознание, предсказуемо расплылись в их попытках дать определения этим туманным неуловимым понятиям! Такой обскурантизм допустим в религии, даже в философии, но только не в науке, и не в медицине!

В зале раздались громкие аплодисменты и крики «Браво». Многие из собравшихся в зале докторов медицины знали Финкеля лично, и не переставали удивляться его сумасбродству. Бене Финкель был прославлен своим острым умом, и такая грубая ошибка и репутация Финкеля никак не увязывались у них в головах. Выступать с инициативами антипсихиатрии, давно дискредитировавшей себя очевидным субъективизмом и потерей научного метода, и предлагать такое решение в качестве новой революции в психиатрии, все это было не похоже на успешного врача и талантливого ученого, которого они все знали. Теперь многим стало жаль своего давнего знакомого, и они только ждали развязки, чтобы незаметно улизнуть из зала. Однако, Финкель и не думал так рано сдаваться.

– Конечно, я не мог не думать о том, как определить и измерить объект исследования когнитивной психиатрии, если мы отказываемся считать таковым мозг. Вы также правы в том, что понятия «душа» и «сознание» слишком размытые понятия. Однако, есть еще одно понятие, которым активно и давно пользуется самая настоящая наука, и которое также противопоставляется мозгу и биологической теории происхождения психических расстройств.

– Вы нас заинтриговали? Что же это за понятие?

– Это понятие психической энергии, господа. Да, да, да! Попрошу тишины в зале! – нервы Финкеля натянулись словно струны. – Скажите, пожалуйста, разве современная наука не признает психоанализ Фрейда? Аналитическую психологию Юнга? Антропологию Дюркгейма или Лесли Уайта? Это все авторы, которые построили свои теории на понятии психической энергии. Так вот господа, мы заявляем, что объектом исследования психозов с неорганической этиологией является не мозг, а психическая энергия. Иными словами: не биологическая субстанция, а психическая субстанция.

Я должен признать вашу критику антипсихиатрии в целом справедливой. Действительно, на базе субъективизма немецкого идеализма или же экзистенциальной феноменологии Сартра, последователя Гегеля и Маркса, построить научный метод исследования невозможно. Именно философский базис стал той ахиллесовой пятой, которая разрушила справедливые в остальном попытки антипсихиатрии реформировать современную биопсихиатрию. Они совершенно справедливо восстали против мозга как биологического объекта исследования, и совершенно справедливо предложили вместо мозга – сознание, душу, то есть энергию психики. И в этом антипсихиатрии также опиралась на достижения психоанализа Фрейда, успешно сменившего объект научного исследования.

Однако, субъективизм философии, к которой они обратились, привел к потере научного метода, в этом вы правы. Поэтому прошу отметить, что мы формулируем понятие психической энергии на базисе совершенно другой философии. На базисе рационализма Платона, Декарта, Спинозы, Лейбница, Шеллинга. Для нас психическая энергия – такая же энергия природы, как например электрическая, биологическая или механические энергии. И мы конечно говорим о об общих закономерностях природы человека, как о закономерностях психической энергии. Нам не придет в голову утверждать уникальность или свободу выбора души индивида как это делают субъективисты: психика человека также детерминирована как вся природа. Но есть и важное отличие – способность человека познавать и контролировать законы природы. В этом его относительная свобода, отличающая его энергию от материальных энергий природы.

Мы, авторы теории психической энергии, ни в коем случае не разделяем положение антипсихиатрии о том, что сознание, которое они понимают как онтологию или экзистенцию, по ту сторону ума и безумия, что смена объекта исследования снимает вопрос о безумии, о норме и патологии психики.

Напротив, мы признаем всю выявленную сегодня симптоматику психических расстройств методами объективного наблюдения, и беремся объяснить эту симптоматику, исходя из теории двух качественно различных энергий сознания. Об этом говорил Леви-Брюль в первобытном сознании, об этом пишет вся гуманистическая философия и психология.

В зале возникла такая тишина, что слышно было, как пролетит муха. Потом медленно стали возникать спонтанные хлопки, и наконец, громкие аплодисменты приветствовали смелый ответ Леви-Финкеля.

– Молодец Финкель! Так держать! – кричали его друзья, которые радовались тому что старый товарищ их не разочаровал.

– Позвольте, позвольте, – очнулся от недоумения Рыжайло, – психическая энергия совсем не более определенное понятие, чем душа или сознание. Как измерить эту энергию? Что она есть такое? Это энергия в физическом смысле? И ее измеряют в количестве работы, как в физике?

– Не могу с вами согласиться, уважаемый профессор Рыжайло. – Финкель не собирался уступать этим демагогам и бюрократам, «жрецов науки» в том смысле как их определил почитаемый им Ландау: только жрут за счет науки, а никакого другого отношения к ней не имеют. Он не смел пока говорить о той схеме двух силовых полей психики, к которой он шел долгими годами исследования практики и теории. Не смел по той причине, что все еще не знал как определить полюса обоих силовых полей и как их измерить. Он решил говорить только о гипотезе, и только об общепринятых формулировках психической энергии, как бы расплывчаты они не были. – Конечно, я не могу вам пока дать такого четкого определения и измерения как в физике, но ведь известны определения и измерения психической энергии у Фрейда, к примеру. Какой психоанализ без психической энергии либидо? Выдерните это понятие, и вся система разрушится в прах. Следовательно, понятие психической энергии прочно укрепилось в науке. И наконец, неужели вы будете утверждать, что можете определить и измерить связь биологических процессов в мозгу с шизофреническими симптомами как мы их знаем в психологии шизофрении? Конечно же нет! Следовательно, научность понятия психической энергии, при всей его пока что малоопределенности, в чем вы правы, должен признать, столь же удовлетворительна как научность гипотезы о биологическом происхождении психозов, из заболеваний мозга.

Зал вновь поддержал Леви-Финкеля аплодисментами, и экзаменаторы вынуждены были позволить дискуссии перейти к другим вопросам диссертации. Финкель тяжело выдохнул. Самое трудное место было пройдено: вопрос о новом объекте исследования в психиатрии! Краеугольный вопрос, с которого начинали все реформаторы психиатрии и на котором строилось все новаторство его метода когнитивной психиатрии.

– Хорошо, г-н Леви-Финкель, будем считать ваш ответ на вопрос о новом объекте научного исследования удовлетворительным. У кого еще есть вопросы к доктору Финкелю?

– Мне хотелось бы знать, с вашего позволения, как г-н Леви-Финкель определяет различия между шизофреническим и маниакально-депрессивным психозом? То есть различия мы все знаем, нам их описали Крепелин и Кречмер, но как он понимает источники этих болезни? Если это не заболевания мозга, то как его психическая энергия, с позволения сказать, приводит в одном случае к одному психозу, а в другом случае к другому? – спросил профессор Галытьба

– К сожалению, должен признать, что пока не могу дать на этот вопрос развернутого ответа. Должен, однако, заметить, что хоть заслуга Крепелина и Кречмера велика в том, что они описали специфику этих психозов, особенно Кречмер показал совершенно гениальную проницательность, а тем не менее ни один из вышеуказанных психиатров не дал сколько-нибудь правдоподобного объяснения ПОЧЕМУ эти психозы отличаются и что есть источник каждого из них. То есть они не дали ответа на ваш вопрос, г-н Галытьба. Ответ Кречмера в том, что это вопрос «строения тела», которое якобы является причиной характера, не выдерживает никакой критики. Это не более чем фантазии г-на Кречмера.

Увы, когнитивная психиатрия тоже пока не готова дать ответ на этот вопрос. Мы только в начале пути, очень долгого и тернистого пути, господа, не будем себя обманывать. Задачу своей диссертации я не считаю столь объемлющей, чтобы рассказать уже сегодня как функционирует вся система психической энергии. Когда-нибудь, и у меня нет в этом сомнений, будет открыта психическая энергия во всей ее полноте и это открытие перевернет мир. Сегодня господа о таком открытии говорить рано. Задача моей диссертации много скромнее: поставить вопрос о смене объекта исследования в психиатрии для неорганических психозов в качестве научной гипотезы. И на клиническом примере доказать, что такой подход также приносит видимые результаты в конкретно взятом случае.

– Очень хорошо, г-н доктор. В таком случае просим изложить сенсацию вашего нового психологического метода лечения психозов, и приступать уже к рассмотрению успешного случая лечения шизофрении, о котором вы заявили.

Зал поддержал предложение Галытьбы аплодисментами, и Финкель начал с трепетом в сердце.

– Уважаемые господа, вся методика когнитивной психотерапии, равно гуманистической психологии построена на одном общем принципе. Это принцип разделения двух потоков сознания, или если вам угодно двух потоков психической энергии. Уже Платон, Спиноза и Кьеркегор очень четко разделяют эти два потока сознания (психической энергии) как адекватное и неадекватное. Вы конечно знакомы с гуманистической психологией таких столпов психологии как Эрих Фромм и Абрахам Маслоу. Как Карен Хорни и Карл Роджерс. Как Альфред Адлер и Виктор Франкл, как Гордон Олпорт. Все они в той или иной связи говорят о двух таких потоках в сознании, адекватном и неадекватном. Карен Хорни обозначает противоборство этих двух потоков психической энергии в сознании человека – центральным личностным конфликтом.

Это не досужие разговоры, господа. Вы все должно быть слышали о тысячах экспериментов, проведенных вслед за знаменитыми экспериментами Милграма на «Подчинение авторитету» в университетах всего мира. Так вот, господа, главным выводом этих экспериментов стало обнаружение двух противонаправленных сил в психике, которые Фромм обозначал как авторитарную совесть и гуманистическую совесть! Хочу подчеркнуть, что обнаружение этих двух антагонистичных сил в психике человека стало ОПЫТНОЙ находкой, и было подтверждено тысячами экспериментов по всему миру.

– Значит, вы утверждаете, что в психике человека существуют две психические энергии, которые находятся в конфликте друг с другом и что эксперименты Стенли Милграма подтвердили этот факт?

– Именно так, господа!

– Как же это связано с вашей методикой психотерапии? С вашей когнитивной психологией?

– Напрямую, господа! Мы утверждаем, что ЗНАНИЕ, ИНТЕЛЛЕКТ – материальны, и имеют ПРЯМОЕ ВЛИЯНИЕ НА ЗДОРОВЬЕ, в том числе НА ПСИХИЧЕСКОЕ ЗДОРОВЬЕ. В этом основной тезис нашей психотерапии. Впрочем, всей когнитивной психологии.

Мы хотели бы подчеркнуть, что отказываемся от нозологического метода Крепелина в пользу психологического метода Блейлера. Мы ни в коем случае не согласны с гипотезой Крепелина о биологическом происхождении шизофренического психоза и его определением как «раннего слабоумия». Мы настаиваем на позиции Блейлера о том, что источники заболевания психологические, и принимаем определение болезни как психологического синдрома, данного Блейлером. Прошу отметить, друзья, что Блейлер – коллега Фрейда, и он соответственно переходит на фрейдовский новый научный объект исследования: он уже говорит о психической энергии, раз дает психологическое определение. Да, господа, мы считаем, что главное достижение школы психоанализа – это переход к новому объекту исследования в психиатрии: от биологии мозга к психологии психической энергии!

Итак, господа, наша мысль только продолжает мысль гуманистической психологии, но уже на почве психиатрии. Мы утверждаем вслед за упомянутыми мыслителями, что эти два потока психической энергии происходят из адекватного и неадекватного отражения (понимания, восприятия) действительности. То есть имеют прямую зависимость от уровня и качества образования человека. Вот почему гуманистическая психология сводится в основном к когнитивной психологии. Коротко говоря, ложная информация о мире стимулирует «ложное Я», как его обозначила Карен Хорни, а научная информация о мире стимулирует «истинное Я». И следовательно, методика лечения психозов сводится к качественному образовательному процессу.

Однако, прошу меня услышать! Я ни в коем случае не говорю, что ОБРАЗОВАНИЕМ МОЖНО ЛЕЧИТЬ ШИЗОФРЕНИЮ! Прошу меня услышать. Я говорю только о ПРОФИЛАКТИКЕ! Я утверждаю что лечить шизофрению невозможно, а если возможно то далеко не во всех случаях, и это очень длительный и трудоемкий процесс. Я утверждаю, что ВОЗМОЖНА и НЕОБХОДИМА ТОЛЬКО ПРОФИЛАКТИКА ШИЗОФРЕНИИ. Прошу меня услышать, господа!

В зале повисла напряженная тишина. Леви-Финкелю удалось совершить чудо: его не засмеяли и не освистали с его теорией когнитивного лечения психиатрии. К нему прислушались, и это уже была большая победа. Профессор Манкевич осознал этот маленький триумф Финкеля и предложил двигаться дальше:

– Что же, уважаемый доктор, вы были настолько красноречивы, что уважаемый совет ждет только убедиться собственными глазами в правоте ваших слов. Прошу представить нам клинический случай, где вам, как вы утверждаете, удалось излечить в условиях вашей клиники шизофренический психоз.

Бенедикт Яковлевич не чувствовал под собой ног от счастья. Он спустился в зал к своим коллегам и попросил их привести Андрея Николаевича. Теперь Финкель не сомневался, что все получится, и что они непременно победят. Он вспомнил счастливые глаза Андрюши, когда они ехали сюда:

– Я самый счастливый человек! – сказал он утром доктору Бене. – И сегодня самый счастливый день в моей жизни! Я смогу помочь тысячам людей! И мы вместе помогаем в божеском деле открытия истины для всего человечества! Ах, я готов благословлять свою болезнь, доктор Бене, и все это благодаря вам! Вы подарили мне этот праздник!

Бенедикт Яковлевич смотрел, как Андрюша прошел мимо него и поднялся на кафедру.

– Здравствуйте, господа, – улыбнулся он всем присутствующим своей обаятельной улыбкой, которая стала неотразимой из-за светившегося в ней счастья. – Меня зовут Андрей Николаевич Орлов, я – пастор лютеранской церкви. Около года назад я тяжело заболел. Все началось с того скандала в католической церкви, о котором вы наверняка слышали: о массовой педофилии в среде католических священников по всему миру. В результате я покинул католическую церковь, но удар оказался слишком велик. Он пробил всю толщу моего этического и философского мировоззрения и заставил искать новые истины, и новую философию.

Это был, как говорит доктор Леви-Финкель, когнитивный и этический кризис, но я тогда этого не понимал. Я считал, что мир поглотил дьявол и что я сам становлюсь частью этого дьявола, служу ему. Тогда у меня началась болезнь, которую доктор Бене называет шизофреническим психозом. Мне везде мерещился дьявол, и жизнь потеряла для меня смысл. Мне было страшно и больно, я потерял способность свободно размышлять, я мог только бояться. Тогда мама, Ольги Никитишна, определила меня в клинику доктора Бене. Доктор Бене провел целый год в каждодневных многочасовых беседах со мной на философские и религиозные темы. Это он называет когнитивной терапией. И я на своем опыте убедился, что эта когнитивная терапия – великая вещь. Вот он я перед вами, здоровый и счастливый человек. Я снова в строю, я вернулся к своей любимой работе священника, у меня в душе мир и покой, и я снова могу читать и размышлять. Это чудо сотворила со мной психотерапия доктора Бене. Вот я принес с собой отзывы прихожан и администрации церкви, если у вас возникнут сомнения в моей трудоспособности. Спасибо, господа, у меня все.

Напряженная тишина разразилась криками «браво». Зал встал и приветствовал выступление Андрюши громкими аплодисментами. Андрей Николаевич даже прослезился от счастья. Он был так взволнован, что дрожал всем телом. Он несколько раз поклонился в пояс чествовавшей его публике, и направился было к выходу. У Бене от сильного сердцебиения туман застилал глаза. Это была даже не победа. Это был триумф! Настоящий римский триумф с торжественным въездом в триумфальную арку! Как вдруг его мысли прервал резкий голос председателя комиссии Манкевича, который воспринял триумф Финкеля как личное оскорбление.

– Будьте любезны вернуться на кафедру, святой отец. Вам ведь не привыкать читать проповеди, что то вы быстро решили нас покинуть. Председатель комиссии решает, когда закончен опрос и защита. Попрошу всех вернуться на свои места.

Этот грузный человек 60 лет, с багровым лицом и близорукими глазами, вдруг с легкостью мальчика подскочил к кафедре Андрея Николаевича, прижался к ней всем своим бесформенным телом, и заглянул ему прямо в глаза:

– Значит, вы уверяете нас, что вы здоровы? Вы здоровы? Смотрите мне в глаза, пожалуйста. Зрительный контакт очень важен при постановке диагноза. Диагноз доктора Леви-Финкеля мы слышали. Мы тоже профессиональные психиатры. Итак, вы милостивый государь, утверждаете, что вы здоровы? Не отворачивайте своего лица!

Бене побледнел от бешенства. Он понял тактику Манкевича. Тот явно старался спровоцировать приступ у наивного Андрея Николаевича, привыкшего к самому любезному обхождению в клинике Бене. И Бене, который как никто другой знал невинную душу Орлова, в ужасе признался себе, что Андрей беззащитен перед агрессией Манкевича.

Андрей действительно сразу потерял способность смотреть в полные агрессии и злорадства колючие глазки профессора Манкевича, сновавшего вокруг него словно цербер вокруг ворот ада. Сначала он смотрел на всех доверчиво и открыто, его переполняла радость и любовь ко всем этим людям. Но как только Манкевич наорал на него, унизил своим авторитарным тоном, и показал всю глубину своей агрессии и неприязни, он больше не мог себя заставить посмотреть ему в глаза. Он был совершенно сбит с толку и не понимал, что происходит. Он что-то сделал не так? Он подвел доктора Бене? У него в глазах что-то не так? Он чувствовал, как только что переполнявшая его волна счастья постепенно уступает место сильному напряжению. Его ладони, только что такие горячие, вдруг обледенели и покрылись испариной. Он стал в отчаянии молиться о том, чтобы этот человек в очках поскорее отпустил его домой, и чтобы он не сделал ничего плохого ему и доктору Финкелю. Особенно доктору Финкелю. Андрюша почувствовал, как покрывается весь холодной испариной от одной мысли, что он подведет человека, который сделал для него столько добра. Который буквально вытащил его за шкирку из ада, когда он уже совсем было утонул и не чаял когда либо обнаружить себя снова среди живых. И вот как он ему ответил. Андрей медленно поднял глаза и умоляюще взглянул в лицо профессору Манкевичу. Может это недоразумение? Может он увидит искренние глаза Андрея Николаевича и оставит его в покое.

Манкевич ответил ему полным злорадства и насмешки взглядом, приблизив к нему вплотную лицо.

– Смотрите мне в глаза и отвечайте: вы здоровы?

– Да! – тихо ответил Андрюша, чувствуя как паника подступает к самому горлу. Но он все еще держал себя в руках.

– И вы называете это здоровьем? Посмотрите на вашего пациента, доктор Финкель, он весь дрожит! Дайте мне ваши руки, святой отец! У него холодные мокрые руки. – разразился зловещим смехом Манкевич, продолжая сновать вокруг Андрея Николаевича с видом спущенной с цепи собаки. – Позвольте вам напомнить господа, что мы с вами не о выпускницах пансиона благородных девиц говорим. И что ваше благодушие совершенно неприемлемо и недопустимо! Мы говорим о тяжелых психических расстройствах! Мы говорим о жизнях и здоровье окружающих людей, которым могут угрожать вот такие вот в кавычках «излечившиеся» пациенты доктора Бене. Вы поверили спектаклю, который этот святой отец перед вами разыгрывал. Он видите ли был возмущен скандалом в католической церкви. А почему бы нам не предположить, что он сам педофил? И что его мучают его тайные желания реализовать свою педофилию? Разве это не больше подходит под термин психоза и слабоумия? Доктор Бене рисует нам шизофреников как мучеников совести! Слыханное ли дело! Да первокурсник любого отделения психиатрии скажет вам, что любая патология – это прежде всего потеря совести! Да-с, господа! Потеря совести, и всего человеческого облика! Ни к тому ли приводит всегда, всегда, господа в конечном итоге шизофрения! Нам показывают святого отца и нас уверяют, что он заболел шизофренией от мук совести! Тогда как дело в таких случаях всегда обстоит ровно наоборот. Психопаты заболевают, когда напрочь теряют совесть. Их мучают желания насилия и немотивированной агрессии. Они опасны для общества, господа! А вы рукоплещете так, словно бы речь идет о спасении утонувшего щенка. Этот человек завтра выйдет на службу в церковь и будет учить людей жизни и нравственности! Оставаясь глубоко больным человеком! И возможно педофилом, способным на любое насилие! Уважаемый пастор! – обернулся он со всей полыхавшей в нем злостью к несчастному сжавшемуся в комочек Андрею Николаевичу. – Я требую, чтобы вы дали мне откровенный ответ, слышите? Требую! Были ли у вас когда-либо агрессивные мысли? Вы клялись не лгать на Библии. Нас вы можете обмануть, но господа бога – никогда! – опять приблизил он к нему свое страшное потное лицо вплотную. – Признавайтесь сейчас же, и мы обещаем дать вам настоящее лечение вместо этих глупых фантазий доктора Леви-Финкеля. У вас были мысли изнасиловать ребенка, например?

Бене вскочил в такой ярости, которой он еще никогда в себе не чувствовал. Он увидел словно во сне, как Андрюша в порыве сильнейшего приступа бросается на пол и воет в страшном приступе кататонии. Весь коллектив клиники Леви-Финкеля бросился ему на помощь.

– Сейчас вы можете его забрать, это все еще ваш пациент, доктор Финкель. – усмехнулся профессор Манкевич. – Но уже очень скоро мы поставим вопрос о закрытии вашей клиники. Ваши методы лечения ставят под угрозу безопасность всего общества. Вы видите своими глазами приступ кататонии у человека, которого вы еще полчаса назад объявили совершенно выздоровевшим. И хотели доказать нам на этом примере, что есть какой то новый объект исследования кроме мозга, и что психику можно лечить ЗНАНИЯМИ. Господа, эта самая смешная защита диссертации, которую я видел. Комиссия объявляет свою работу законченной. Защита доктора Бене Финкеля отклоняется.

Андрюшу подобрали Винцент Григорьевич и Михаил Исаакович. Бене видел с какой нежной заботой они сажали его в машину, чтобы отвезти в клинику. Светлана Алексеевна поехала с ними. Бене рыдал за рулем своей машины словно малое дитя. Нина Александровна с трудом его отыскала.

– Бене, дорогой, ты самый сильный из нас. Возьми себя в руки. Это еще не конец. Я знаю, я чувствую, победа будем за нами. Мы победим, вот увидишь.

– Нина, Ниночка, – рыдал Бене в плечо своей возлюбленной, – ты видела, что он сделал с бедным мальчиком? Ты видела, как он вырвал из него сердце на глазах у всех? Это я виноват, Нина! Это я виноват! Я притащил его туда! Я не защитил его! Я выставил его на съедение этим мясникам, Нина. Как он бился в конвульсиях, бедный мальчик! Я никогда, никогда себе не прощу. Если с ним что-нибудь случится, если он больше не придет в сознание, Нина, я клянусь тебе, нет больше Бене Финкеля и нет больше клиники Бене Финкеля. Я клянусь тебе, милая. Я конченный человек, Ниночка.

Нина Александровна прижала драгоценную голову своего возлюбленного к себе, успокаивая словно малое дитя. Только теперь она поняла, как эгоистична она была, когда думала, что только она одна страдает, и что Бене самый сильный и самый хладнокровный человек на свете. Она увидела его материнским взором, и почувствовала, что повзрослела на много лет.