Читать книгу Последняя ставка - Тим Пауэрс - Страница 7

Скотт сел на свое место, уперся ладонями в угол стола и, улыбаясь, с любопытством посмотрел на своего нового соперника. Он каким-то образом умудрился забыть слова Ньюта о том, что Лерой любит играть этот вариант.

Скотт вложил в этот банк 3050 долларов, включая те 1200, которые он заплатил Лерою за «руку». Если он проиграет этот круг, то лишится более чем 25 000 долларов, которые уже посчитал своими до того, как заговорил Лерой, – почти втрое больше, чем было у него, когда он вошел на палубу, – и у него останется менее 12 000. Но если он выиграет, то в кармане у него будет около 38 000. По крайней мере, вероятность на стороне Скотта.

Сдававший пожал плечами, собрал карты, перетасовал колоду несколько раз, протянул одному из партнеров, чтобы тот снял, а потом подвинул массивную, как кирпич, колоду по сукну к Скотту.

Сигаретный дым сгустился в узкий вертикальный столб, покачивавшийся над серединой стола, как крохотный медленно передвигавшийся торнадо.

Продолжая широко улыбаться, Скотт провел пальцами сверху вниз по краям колоды, поднял примерно половину, показал карту окружающим – получив в ответ несколько сочувственных взоров, – и лишь после этого посмотрел на нее сам.

Тройка чаш. В колоде имелось лишь четыре карты ниже рангом, двойки, и всего три равных. Семь карт из пятидесяти пяти. Один шанс из примерно восьми с половиной.

Все так же держа карту в руке, Скотт допил пиво, втайне гордясь тем, что его рука не дрожит в предвидении почти неизбежного проигрыша. Благо ему не нужно было слишком высоко запрокидывать стакан.

Положив снятые карты обратно на колоду, он подвинул ее обратно к сдающему, который вновь перетасовал ее, отдал кому-то снять, и придвинул туда, где сидел Лерой.

Лерой подался вперед и помахал загорелой рукой над картами, на мгновение показалось, что он намерен нежно перемешать их, и Скотт вяло подумал, что этот тип, похоже, шулер, и сейчас ищет зазубренный или подрезанный уголок. Оззи давным-давно учил его, что шулеров нужно использовать или избегать, но никогда не вступать с ними в конфликт, особенно когда играешь с незнакомыми людьми.

Потом Лерой поднял часть колоды, и показанная им карта оказалась двойкой жезлов.

Послышались вздохи, кто-то негромко присвистнул, но у Скотта в ушах гудело от осознания того, что он, несмотря ни на что, выиграл.

Он поднялся, наклонился вперед и начал собирать банкноты, с удовольствием ощущая, как к тазовой кости прижимается скрытый под свитером револьвер.

Лерой сел в кресло рядом с ним. Скотт поднял на него взгляд и сказал:

– Спасибо.

Зрачки Лероя сделались ненормально широкими, и было видно, как часто пульсировала артерия на шее.

– Увы, – ровным голосом сказал он, покачав головой, – и когда же я усвою, что это не самая разумная ставка.

Скотт отвлекся от собирания денег. Это все слова, думал он; Лерой чертовски напуган.

– Вы берете деньги за «руку», – заметил Лерой.

– М-м… да. – Скотт снова ощутил на боку кусок металла.

– Вы продали «руку».

– Полагаю, можно назвать это и так.

– А я купил ее, – сказал Лерой. – Я присвоил ее. – Он протянул правую руку.

Скотт, обескураженный, подался вперед и пожал руку большого смуглого человека в белом костюме.

– Это все ваше, – сказал Скотт.

Это ВСЕ ваше.

Сейчас, через двадцать один год после тех событий, проезжая на своем старом «Форде Торино» на север по темному 5-му шоссе в сторону 10-го и Венис, Скотт Крейн вспоминал совет Оззи насчет странного поведения табачного дыма или напитков в стаканах во время игры: «Бросай карты. Неизвестно, что удастся купить или продать, когда придет время вскрываться».

После игры на озере он ни разу не видел Оззи.

Ко времени возвращения Скотта старик уже выписался из «Минт-отеля», а когда Скотт, взяв автомобиль напрокат, добрался на запад, до округа Ориндж и Санта-Аны, он обнаружил, что дом пуст и в парадной двери торчит конверт.

В нем находилась заверенная копия акта об отказе Оззи от прав на владение и передаче дома Скотту.

После того он несколько раз говорил по телефону со своей названой сестрой Дианой – последний раз в 1975 году, когда он прострелил собственную ногу гарпуном, – но ни разу не видел ее. И не имел ни малейшего представления о том, где же сейчас может жить она или Оззи.

Крейн скучал по Диане даже больше, чем по старику Оззи.

В 1960 году, когда они с Оззи отправились в Лас-Вегас, чтобы забрать Диану, Крейну было семнадцать. До игры на озере оставалось еще девять лет.

Они с Оззи ехали домой из кино – Скотт припомнил, что смотрели «Психо», – по радио Элвис Пресли пел «Одиноко ли тебе сегодня вечером?», и Оззи вдруг остановил «Студебекер» у обочины Харбор-бульвара.

– Какой тебе представляется луна? – спросил Оззи.

Скотт уставился на старика, не понимая, почему вдруг он решил загадывать загадки.

– Луна?

– Посмотри на нее.

Скотт, опершись на «торпеду», посмотрел на небо, а через несколько секунд открыл дверь и вышел на тротуар, чтобы лучше видеть.

Большие и малые серые пятна делали луну похожей на стенающий череп. Совсем рядом с ним – примерно там, где у луны была бы ключица, – находилась Венера.

Он услышал, как лаяли собаки… и, хотя на небе не было ни облачка, сверху сыпался дождь, оставлявший темные точки на асфальте. Он вернулся в машину и тщательно закрыл дверь.

– Ну, она похожа на череп, – сообщил он. Его уже тревожила привычка Оззи усматривать предзнаменования в самых обыденных вещах, и он втайне надеялся, что старик не захочет немедленно отправиться плавать в океане или ехать на гору Маунт-Вильсон, как он порой поступал в подобных ситуациях в прошлом.

– Страдающий череп, – согласился Оззи. – У нас в машине найдется колода карт?

– Так ноябрь же! – возмутился Скотт. Оззи твердо придерживался правила не прикасаться к картам в иное время года, кроме весны.

– Да, в то окно лучше не глядеть… – задумчиво протянул старик. – Ведь что-то может посмотреть оттуда на тебя. Как насчет серебряных монет? Так… три штуки. С женщинами.

Бардачок был забит старыми документами на машину, сломанными сигаретами, долларовыми фишками из нескольких дюжин казино, и среди всего этого мусора Скотт раскопал три серебряных доллара.

– И еще там имеется рулончик скотча, – сказал Оззи. – Приклей по пенни на оборотную сторону каждого «колеса». Одна ведьма как-то сказала мне, что медь – металл Венеры.

Завидуя своим школьным друзьям, отцы которых никогда не додумались бы ни до чего подобного, Скотт отыскал клейкую ленту и прилепил пенни к серебряным долларам.

– И еще нам нужна коробка для них, – продолжал Оззи. – На заднем сиденье лежит нераспечатанная коробка ванильных вафель. Вытряхни их на дорогу; нет, не сейчас. Когда мы пересечем Чэпмен – лучше делать такие вещи на перекрестках. – Оззи включил первую передачу, и автомобиль плавно тронулся с места.

Скотт распечатал коробку, вытряхнул ее содержимое за окно, когда автомобиль проезжал перекресток, а потом бросил в пустую коробку серебряные доллары.

– Встряхни их, как кости, – велел Оззи, – и скажи мне, что они покажут – сколько орлов и решек.

Скотт потряс коробку и снова полез в бардачок – теперь за фонарем.

– Э-э… два орла и решка, – сказал он, подняв фонарь к уху и заглядывая в освещенную изнутри коробку.

– А едем мы на юг, – отозвался Оззи. – Я намерен сделать несколько поворотов. Продолжай встряхивать коробку, заглядывай туда, и скажешь мне, когда они все лягут решками.

Когда Оззи повернул на восток – на Вестминстер-бульвар, – Скотт заглянул в коробку и увидел три решки – три серебряных барельефа, изображавших женские профили. И почему-то он невольно поежился.

– Теперь все легли решками, – сказал он.

– Значит, на восток, – ответил Оззи, прибавляя скорости.

Монеты увели их из окрестностей Лос-Анджелеса, через Сан-Бернардино и Викторвилль, и лишь тогда Скотт набрался смелости спросить Оззи, куда они едут. Тем вечером Скотт намеревался дочитать книгу Эдгара Райса Берроуза, которую недавно начал.

– Не знаю точно, – напряженным голосом ответил старик, – но все, определенно, указывает на Лас-Вегас.

Прощайте, «Люди-монстры», подумал Скотт.

– И зачем мы туда едем? – спросил он, умудрившись почти не выдать голосом своего нетерпения.

– Ты видел луну? – вопросом на вопрос ответил Оззи.

Скотт заставил себя медленно посчитать до десяти, и лишь потом заговорил снова:

– Чем луна в Лас-Вегасе будет отличаться от той, которая осталась дома?

– Кто-то убивает Луну, богиню; судя по всему, какая-то женщина присвоила… как бы это сказать… покрывало богини, и кто-то ее убивает. Женщине уже не помочь, да и не знаю я обстоятельств, но у нее есть ребенок, девочка. Вернее, младенец, судя по тому, насколько близко к луне стояла Венера, когда мы на нее смотрели.

«Ну, вот, – подумал Скотт, держа в руках коробку из-под ванильных вафель, на дне которой болтались три облепленных крошками серебряных доллара с приклеенными к ним пенни, – меня везут в Лас-Вегас, и я не читаю Берроуза, потому что нынче вечером Венера оказалась близко к луне. Да ведь Венера всегда находится близко к луне».

– Папа, – сказал семнадцатилетний Скотт, – не сочти за неуважение, но… но ведь это чушь. Во-первых, возможно, какой-то леди и суждено быть убитой этой ночью в Лас-Вегасе, но ты не мог узнать об этом, всего лишь посмотрев на луну, и если у нее есть ребенок, это не может иметь никакого отношения к Венере. Прости, пойми меня правильно… но даже если все так и есть, то нам-то что делать? Каким боком это дело касается двух парней из Калифорнии, а не кого-то из Вегаса?

Оззи рассмеялся, не отрывая взгляда от шоссе, стремительно несущегося в ветровое стекло.

– Думаешь, твой старик свихнулся, да? Скажу тебе, что очень много народу в Вегасе хотело бы, чтоб это дело касалось их. Это дитя – дочь богини, и, можешь не сомневаться, представляет У-Г-Р-О-З-У для них. Большую угрозу. Она, если вырастет, может побить Короля, чего… некоторые персоны… очень не хотели бы. Но есть и другие, кого устроило бы, чтоб она выросла, но чтобы при этом быть ее, так сказать, менеджером, понимаешь? Использовать ее, командовать ею. Вскарабкаться в башню по ее косам Рапунцель, да, сэр. Именно в эту башню.

Скотт тяжело вздохнул и поерзал на сиденье.

– Ладно… Но если мы не найдем ребенка, ты согласишься…

– Мы найдем ее. Ведь тебя я нашел, верно?

Скотт заморгал.

– Меня? Меня ты нашел так же?

– Угу.

Скотт продержался полминуты.

– Тряс монеты в коробке из-под печенья?

– Ха! Язвишь! – Оззи взглянул на него и подмигнул. – Думаешь, твой старик рехнулся, скажешь, нет? Так вот, в 1948 году я однажды под вечер плавал в Лагуне, и на отмели было полно рыбы. Сам ведь знаешь, как это бывает, когда она тычется в тебя под водой. И в таком случае лучше поскорее вылезти на сушу, потому что за рыбой приходят барракуды. Такой был тогда день, а в небе было полно перистых облаков, будто кто-то писал на языке, для которого ни у кого нет Розеттского камня. А Сатурн тем вечером сиял в небе, как горящая спичка, и не сомневаюсь, что, будь у меня телескоп, я увидел бы, как все его луны исчезают за ним, пожранные, как в том мифе, где Сатурн пожирал своих детей. У Гойи есть такая чертовски страшная картина.

На обочине шоссе появились указатели, извещавшие о приближении к Барстоу, но Скотт не стал просить отчима остановиться и пообедать.

– Так что я взял колоду карт, – продолжал Оззи, – начал тасовать ее и раскладывать карты, чтобы знать, куда направиться, и они прямиком привели меня в Лейквуд, где я нашел тебя в лодке. Я тогда шел по стоянке к этой лодке медленно, держа в руке свою старую пушку 45-го калибра, потому что знал, что не только я тебя ищу. Поблизости всегда найдется какой-нибудь царь Ирод. И к доктору Малку я поехал очень окольным путем.

Скотт помотал головой, не желая верить в эту дикую и нездоровую историю.

– Получается, что я сын какой-то богини?

– Ты сын Короля – злого короля, своеобразного Сатурна. Я перехватил тебя по той же причине, по какой мы этой ночью заберем эту малышку – чтобы ты смог вырасти за пределами сети, а потом решить, чем хочешь заниматься – когда станешь достаточно взрослым, чтобы узнать правила игры.

Когда они к полуночи добрались до Лас-Вегаса, Оззи велел Скотту то и дело трясти коробку и почаще заглядывать в нее, а сам вел машину по ярко освещенным улицам. Когда у фонарика уже заметно подсели батарейки, они завернули за угол и увидели около одного из боковых входов в «Сахару» алые вспышки мигалок нескольких полицейских машин.

Они припарковались немного в стороне и присоединились к толпе, собравшейся на тротуаре. Ночь была жаркой; с запада, со стороны каменистых гор, дул сухой горячий ветер.

– Кто-то застрелил какую-то женщину, – ответил один из зевак на вопрос Оззи: «Что случилось?»

– Не какую-то, а леди Иссит, которая обдирала всех за покерными столами, – добавил другой. – Я слышал, говорили, что какой-то здоровенный толстяк два или три раза выстрелил ей прямо в лицо.

Оззи направился прочь, встряхивая монеты в коробке из-под ванильных вафель. Скотт следовал за ним.

– Она бросила где-то младенца, иначе Венера была бы за луной, – сказал Оззи. – А луна все еще в небе, и Венера под нею, значит, ребенок где-то рядом и жив.

Примерно час они бродили взад-вперед по Лас-Вегас-бульвару, и Оззи продолжал встряхивать коробку и заглядывать в нее, а Скотт все сильнее злился, теряя терпение.

И, к своей собственной досаде, Скотт нисколько не удивился, услышав, как за живой изгородью, протянувшейся вдоль южной стороны Сэндс, захныкал ребенок.

– Осторожно! – тут же предупредил Оззи. Старик сунул руку под пиджак, и Скотт точно знал, что он сжимает в кулаке рукоять «смит-и-вессона» калибра.38.

– Вот. – Оззи повернулся к Скотту и вручил ему револьвер. – Не размахивай этой штукой, разве что на меня кто-нибудь нападет.

До кустов оставалось лишь несколько шагов, и Оззи мгновенно вернулся, держа в руках младенца, завернутого в светлое одеяло.

– Возвращаемся к машине, – нервно сказал Оззи, – и не смотри на нас, смотри по сторонам.

Младенец перестал плакать и теперь сосал палец старика. Скотт шел позади Оззи, непрерывно крутя головой и даже время от времени делая несколько шагов задом наперед, чтобы иметь полный круговой обзор. Теперь он уже не сомневался в своем отчиме.

Чтобы вернуться к машине, им хватило пяти минут. Оззи открыл пассажирскую дверь и взял пистолет, а потом Скотт сел в автомобиль и взял у него младенца…

…и на мгновение Скотт ощутил не только младенца у себя в руках, но и светлое одеяльце, окутывавшее его, и даже обвивавшие его надежные руки. Что-то в его душе или в сознании много лет оставалось незакрепленным и моталось на ветрах психики, но теперь наконец-то встало на место, и Скотт внезапно разделил ощущения младенца – и знал, что дитя разделяет его ощущения.

Он мысленно ощущал личность, в которой не было ничего, кроме страха и недоумения. Теперь с тобой все будет хорошо, думал он. Мы заберем тебя домой и будем заботиться о тебе.

Связь с младенцем, которую он только что ощутил, истаивала, но он успел уловить слабый всплеск облегчения, надежды и благодарности.

Оззи уже сидел за рулем и включил мотор.

– С тобой все в порядке? – спросил он, мельком взглянув на Скотта.

– Угу… – неуверенно буркнул Скотт. Связь уже прервалась или, возможно, ослабела, упав ниже уровня, на котором он мог ее ощущать, но потрясение от случившегося не проходило, и он не был уверен, что не начнет сейчас плакать, или хохотать, или не впадет в неодолимую дрожь. – Конечно, – не без труда выдавил он. – Просто… мне еще не доводилось прикасаться к младенцам.

Старик еще несколько мгновений смотрел на него, и лишь потом переключил скорость и тронул машину с места.

– Об этом я не подумал, – проговорил он, умудряясь одновременно смотреть и на дорогу, и в зеркало заднего вида. – Это… да, не учел. – Он повернул голову и окинул Скотта коротким встревоженным взглядом. – Ты выдержишь?

«Спроси ее», – подумал Скотт, а вслух сказал:

– Конечно.

Во время продолжительной дороги домой Оззи то мчался, очертя голову, то, напротив, ехал очень медленно и то и дело спрашивал Скотта, какие фары тот видит позади. Когда же они добрались до знакомых улиц Санта-Аны, старик добрый час колесил по городу, то выключая фары, то вновь включая их, прежде чем в конце концов остановиться у обочины перед своим домом.

Диана тоже была представлена как незаконный ребенок двоюродного брата Оззи. Этот несуществующий родственник уже заработал себе прочную и далеко не лучшую репутацию.

Теперь же Скотт припарковал «Форд Торино» на Вашингтон-стрит перед бунгало Чика Харзера и, выключив мотор и фары, несколько минут сидел в темной машине. Впервые за последние тринадцать недель он думал об иных потерях, а не о потере жены.

Оззи, и Диана, и Скотт.

В том старом доме жила семья – его семья. Скотт кормил Диану, помогал учить ее читать, восхищался цветными рисунками, которые она приносила домой из школы, когда училась в первом и втором классах. В 1968 году она сделала ему подарок ко дню рождения – нарисовала его портрет. Однажды она сломала руку, свалившись с конструкции для лазанья на игровой площадке, а в другой раз какой-то из соседских мальчишек попал ей камнем в лоб, и у нее случилось сотрясение мозга; оба раза он в это время находился за много миль от нее и не мог ухаживать за нею.

«Не стоило мне ехать на ту игру на озере, – думал он, яростно мигая, чтобы отогнать наворачивавшиеся на глаза слезы, – и Оззи не бросил бы меня».

Он открыл дверь и вылез. «Перед игрой выбрось из головы все посторонние мысли», напомнил он себе.