Читать книгу Я не вру, мама - Тимур Нигматуллин - Страница 2

Своего деда я называю Бабай. С татарского языка значит «дедушка». А бабушку называю Абика, что в переводе означает «бабушка». Больше слов на татарском я не знаю и вот сижу, учу их с Бабаем на кухне, пока Абика печет балиш.

– Исенмесез, – говорит он мне, покачиваясь в кресле-качалке, – как будет?

– Привет, – отвечаю я.

– Какой тебе привет! Совсем ты двоечник, что ли? «Здравствуйте» будет.

– Ну, здравствуйте!

– Ати?

Я закатываю глаза к потолку и делаю вид, что вспоминаю. На самом деле я не помню, как переводится Ати, но зато помню, во сколько начинается сеанс в кинотеатре «Октябрь» на фильм «Короткое замыкание», который я уже посмотрел пять раз и могу увидеть в шестой, если правильно отвечу на все вопросы Бабая.

– Так как будет Ати? – спрашивает он.

– Папа, – наугад отвечаю я и попадаю в точку.

– Молодец, балам, – радуется Бабай и что-то говорит на татарском Абике, затем поворачивается ко мне и протягивает лист бумаги с ручкой.

– Теперь сочинение на тему «Родной город».

Бабай забыл, что я не умею писать и читать, могу только говорить, и об этом ему напоминает Абика:

– Ана алты ел. Не умеет еще.

– Тогда я буду писать, а ты начитывай, – заносит ручку над листом Бабай и приготавливается записывать.

– Город наш небольшой, – ища образы для сочинения, выглядываю я в окно, выходящее на реку, – стоит на красивой реке Ишим. По Ишиму плавают люди и лодки с парусами. Мы купаемся в реке каждый день, когда тепло, хотя и не умеем плавать.

– Не спеши! – протирает Бабай платком очки. – С чем лодки были?

– С парусами, – говорю я и продолжаю начитывать: – Вечерами с папой мы катаемся на катамаранах или рыбачим. Однажды мы с ним прыгали с моста, который он называет «Висячка».

– Маскара, – повернулась к нам Абика. – Ты слышишь, что он говорит?

– Катамараны и рыбачат, – не успевает записывать за мной Бабай. – Дальше что?

– Дальше мы делали плот и спускались по Ишиму с дачи до поселка Кирова и пели песню, – я встал из-за стола и громко пропел, подражая эстрадному певцу Кобзону: – А ты не плачь и не горюй, моя дорогая, а если в море утону, знач, судьба такая!

– Астагфируллах! – воскликнула Абика.

Бабай окончательно отстал и, прекратив записывать мой бред, снял очки.

– Такое ощущение, что мы не на целине живем, а в морском порту. У нас что в городе, кроме твоего Ишима, больше ничего нет? Вот он прошел через город, и что дальше?

– В Иртыш ушел, – ответил я.

– А дальше?

– В Обь нырнул.

– А потом?

– В Карское море вошел!

– А Обская губа? – Бабай поднялся с кресла-качалки и подошел к карте, висящей на стене. – Помнишь, я тебя учил, что сначала вот сюда, – он ткнул пальцем в точку, находящуюся у самой верхней кромки суши, закрашенной коричневым цветом, – а потом только в Карское море. И в конце куда девается?

– В Ледовитый океан, – радостно произнес я, предчувствуя, что занятия подходят к концу.

Бабай вновь вернулся в свое кресло и о чем-то задумался. Тем временем Абика достала из духовки балиш и, сняв его с противня, поставила на стол.

– Давайте кушать, – сказала она и разлила по кисюшкам чай с молоком, – потом учиться будете.

Я слопал три огромных куска яблочного балиша и выпил две кисюшки чая. Бабай все время молчал. За едой он часто молчал. Это я то болтал, то ерзал на стуле, то вставал и убегал в другую комнату, словно там что-то забыл важное. За это мне делали замечания, заставляя постоянно мыть руки.

– И что же получается, – наконец-то заговорил Бабай, – сочинение твое – какой смысл несет? Что общего у нас с рекой?

– Общего? – переспросил я и ухватил еще один кусок балиша в тот момент, когда Абика стала собирать со стола.

– Пережуй сначала, – строго сказала она, – потом ответишь.

Пережевывая сладкий теплый татарский пирог, я прокручивал в голове, что может быть у нас общего с рекой. Зачем я ее вообще вспомнил, рассказывая про родной город. В садике нас учат говорить о зерне. Мы и картинки рисуем про зерно постоянно. Золотой Колос. Золотая Нива. Золотое Зернышко. Не город, а зернохранилище какое-то.

– Вот ты начал с Ишима, – стал подсказывать мне Бабай, – мол, твоя речка бежит через город, а потом впадает в другую речку. Какая из них получается больше?

– Иртыш, – сообразил я, – он больше.

– А Иртыш, по твоим словам, впадает в другую, значит…?

– Ну, значит, Обь еще больше, – понял я подсказку Бабая, – а Карское море, то есть Губа вначале Обская, вообще огромная, и море еще огромнее, а уж океан – тот вообще полмира занимает!

– Правильно, – сказал Бабай, – и выходит…?

– И выходит… – повторил я за ним.

– Что…

– Что…

– Мы…

– Мы…

– Мы, люди, живущие на берегу реки Ишим…

– Ишим, – не стал я произносить вслух все предложение.

– Тоже причастны к Арктике и являемся началом большого пути.

– Ни фига себе, – всерьез удивился я и зачесал свою макушку, – вот это да!

– А ты думал! – довольный своим выводом, сказал Бабай. – Это и есть родной город. Родная земля. Понимаешь? Все взаимосвязано. Ты на Ишиме с моста прыгнул, а в Карском море волна пошла. Ты в парке дерево вчера пнул? А в Африке баобаб сломался и упал на слона.

– Больше не буду, – расстроился я из-за вчерашнего поступка, – честно, не буду деревья пинать.

– Зато ты на даче редиску посадил. И в Индии Раджив Ганди накормил десятки детей.

– Редиской? – поразился я. – Моей редиской, что ли?

– Уф, – домывая посуду, вздохнула Абика, – больше совсем нечему учить ребенка, что ли? У тебя кино не началось еще?

Я вспомнил про фильм. До кинотеатра «Октябрь» бегом минут пять. Время считать по часам я не умел. Пытался ориентироваться по солнцу, как Гойко Митич в фильме «Чингачкук – Большой змей», но выходило слабо. Дядя Наум говорит, это потому, что я не настоящий индеец. Лишь по папе.

– А сколько время? – заерзал я на стуле, вмиг забыв про родную землю и редиски для голодных детей в Индии.

– Успеешь, – Бабай снял со спинки кресла свою полосатую пижаму и, достав из кармана рубль, протянул мне: – И на мороженое.

Надев сандалики, я рванул в кинотеатр. Пробежал вдоль Вечного огня. Посмотрел на неподвижно стоящих возле него пионеров и, поймав на себе их гордый взгляд, полетел дальше.

В кинозале было битком народу. Помахав рукой знакомым пацанам, я уселся поудобнее в кресло и начал смотреть кино, грызя бумажный стаканчик, оставшийся от мороженого. В момент, когда робот номер 5 раздавил Кузнечика, до меня наконец-то дошли слова Бабая о редиске и Радживе Ганди.