Читать книгу Винляндия - Томас Пинчон - Страница 4

Домой Зойд успел в аккурат, посмотреть себя по Ящику, хоть и пришлось дожидаться, когда Прерия досмотрит «Кино в Полпятого», Пиу Задору в «Истории Клары Боу»[14]. Дочь пощупала набивной ситец вырвиглазного платья.

– Обалденно, Па. Освежает, верняк. Можно его мне, когда тебе больше не надо? Я им футон себе застелю.

– Эй, тебя когда-нибудь на свиданки звали ребята с лесоповала – ну там вырубщики, чокеровщики, такого типа?

– Зой-ёйд…

– Только не обижайся, просто парочка таких парней сунули мне свои номера, ну? вместе с купюрами различных достоинств?

– Зачем?

Он присмотрелся, вгляделся в дочь пристально. Это что у нас, провокационный вопрос?

– Так, смотрим, 1984-й, стал-быть, тебе… четырнадцать?

– У тебя получается, на машину попробовать не хочешь?

– Ничего личного, ёксель. – Зойд стаскивал объемное цветастое платье. Девчонка отпрянула в притворной тревоге, прикрыв ладонью рот и округлив себе глаза. Под платьем на нем были сёрферские купальные шорты и обветшалая футболка «Хуссонга»[15]. – На́ тебе, все твое, не против, если я теперь на себя в новостях полюбуюсь?

Они вместе устроились на полу перед Ящиком, с пакетом «Чи-тов» высотой со стул и шестериком грейпфрутовой шипучки из магазина здоровой еды, посмотрели острые бейсбольные моменты, рекламу и погоду – опять без дождя, – пока не настал черед прощального сюжета.

– Что ж, – хмыкнул диктор новостей Скок Тромблэй, – ежегодное винляндское событие повторилось и сегодня, когда местный амбулаторный пациент академии хи-хи Зойд Коллес совершил свой уже привычный годовой прыжок сквозь стеклянную витрину очередного окрестного заведения. На сей раз повезло печально известному салону «Огурец», которое вы можете здесь видеть на своем обычном месте, чуть в стороне от Трассы 101. Предупрежденные таинственным абонентом, съемочные группы программы новостей «Лихой кадр» «Телеканала 86» успели запечатлеть деянье Коллеса, которое в прошлом году едва не попало в эфир «Доброго утра, Америка».

– Хорошо выглядишь, па.

По Ящику Зойд вылетел из окна вместе с наложенным звяком бьющегося стекла, уже настоящего. Полицейские крейсера и пожарное оборудование предоставили задорные хромированные детали. Зойд видел, как брякнулся на орштейн, перекатился, встал и кинулся на камеру, вереща и оскалив зубы. Кадры оформления правонарушения для проформы, с последующим отпуском, в сюжет не включили, но в Ящиковом воплощении он с удовольствием убедился, что платье – люминесцентно-оранжевое, почти-ультрафиолетово багровое, с чуточкой кислотной зелени и добавкой пурпура, с набивкой ретро-хавайского узора попугаев-с-танцорками-хулы – на экране цепляло внимание что надо. По одному сан-францисскому каналу видеопленку повторили замедленно, миллион хрустальных траекторий, гладких, как струи фонтана, сам Зойд завис в воздухе так, что времени хватило перевернуться в ненулевое количество положений, принятия коих он не помнил, и многие, в стоп-кадрах, могли бы где-нибудь получить фотопремии. Далее последовали лучшие мгновенья прежних его попыток, с каждым шагом в прошлое цветность и прочие качества производства все хуже, а затем – круглый стол с участием профессора физики, психиатра и тренера по легкой атлетике живьем и удаленно с Олимпиады в Л.-А., где обсудили эволюции техники броска у Зойда за минувшие годы, отметив полезную разницу между дефенестративной личностью, предпочитающей прыгать из открытых окон, и личностью трансфенестративной, склонной прыгать прямо сквозь закрытые, всякий тип отражает совершенно иной психический подтекст, но на этом месте Зойда и Прерию стало сносить прочь.

– Ставлю тебе девять и пять, па, твой личный рекорд – жалко, что видик ёк, могли б записать.

– Я этим занимаюсь.

Она ровно посмотрела на него.

– Нам просто новый нужен.

– А мне нужны деньги, Вояка, у меня даже бакалеи тут держать не получается, чтоб хватало.

– Ох нет. Я знаю, что это значит. Жир свой рот раскрыл! Мне что делать прикажешь? Не я же все эти пирожные, пирожки и всякую хрень везде разбрасываю, батончики в морозилке, «Нестле-Быстр» вместо сахара, буэ! Мне-то что остается?

– Эй, я ж только про деньги заговорил, деть. Кто тебе голову морочит всем этим жиром?

Девочкина голова на длинной тонкой шее и позвонках свершила высокоточный поворот с наклоном, словно скользнула в подогнанный паз, из которого можно разговаривать с отцом.

– Ну… может, разок-другой Большой Ия в последнее время намекнул.

– Вот здорово-то, да, наш известный панкер-диетолог – еще раз, в честь кого он себя назвал, какого-то робота?

– В честь Исайи Два-Четыре, это стих такой в Библии, – медленно качая головой ладно-сдаюсь, – который твои друзья, его хипповские уроды-предки на него навесили в 67-м, насчет оборота войны к миру и перековки копий в серпы, прочей идиотской мирни?

– Вам бы обоим потише с эт' сранью, те в голову не приходило, может, твой разлюбезный Р2Д2 просто жмот и не хочет тебе покупать больше жратвы, чем надо? Чем он занимается? Чем он тебя вообще кормит?

– Любовь странна, па, может, ты забыл.

– Я знаю, что любовь странна, с 56-го года помню, включая все гитарные брейки[16]. У тебя с этой личностью любовь, ну так может ты забыла, я его уже знаю, я помню, как все твои парни не так давно с гадостями-сладостями по домам ходили, и так тебе скажу: кто б ни постучался в дверь в виде «Джейсона» из «Пятницы, 13-го» [1980], уж поверь, пожалста, старому психопату – у такого ребенка точно не все дома.

Прерия вздохнула.

– В тот год все были Джейсонами. Он теперь классика, вроде Франкенштейна, и что с того, я вообще не понимаю, что тебя в этом напрягает. Исайя тебя всегда обожал, знаешь.

– Чего?

– За то, что ты в эти свои окна прыгаешь. Он все твои видеопленки до дюйма изучил. Говорит, пару раз тебя чуть не проткнуло.

– Чуть, а…

– Стекло прям из рамы на тебя выпадает, – пояснила она, – такими здоровенными острыми копьями? и тяжелые, насквозь пробить могут? Исайя говорит, у него все друзья отметили, до чего офигенно четко ты всегда смотришься, до чего не сознаешь опасность.

Побелев и едва не тошня, он сумел одним глазком с сомнением подглядеть. Нет смысла рассказывать про сегодняшнее подставное окно, она с ним так искренне, даже, что неестественно, восхищается, самое время просто заткнуться. Но правда ли, возможно ли, неужто бывал он так близок к смерти или серьезной операции всякий предыдущий раз чистого оттяга? Как, стало быть, если не полагаться отныне на сахарные окна, ему теперь доход себе генерировать? Черт – надо было все это время работать в каком-нибудь адреналиновом шоу типа у Джои Читвуда[17] и грести реальные деньги.

– …и мне кажется, вы с Исайей даже дела вести можете, – очевидно, произносила тем временем Прерия, – птушта я-то знаю, он не прочь, а тебе надо только умом от него не закрываться.

Зойд понятия не имел, о чем она, но вынудил себя мыслить живенько.

– Если только он мне его взламывать не будет, – после чего пришлось увернуться от кеда, к счастью, без ее ноги внутри, просвистевшего мимо уха.

– Ты судишь его по прическе и по ней одной, – грозя пальцем, старательно изображая нечто среднее между ворчаньем соседки и Главным Психиатром из мыльной оперы. – Ты превратился в точности такого же отца, каким был твой, когда третировал тебя, хипповского урода-подростка.

– Ну а я, конечно, представлял как минимум такую же сверхмощную угрозу населению, как твой молодой человек сегодня, но ни разу в жизни никто из моего поколения не возникал поздно ночью ни у кого под дверью ни в каких хоккейных масках, не таскал с собой никаких смертельных бритв и даже чего-то похожего на серпы? и ты мне рассказываешь, что мы можем вести дела? Какие еще дела – ремонт летних лагерей? – Он принялся кидаться в нее «Чи-томи», разбрасывая повсюду насыщенно-оранжевые крошки.

– У него есть мысль, если б ты его только выслушал, Папс.

– Ап сюда. – Зойд стрескал «Чи-то», которое собирался кинуть. – Само собой, я могу выслушать, надеюсь, на такое я еще способен, я у тебя, что ли, совсем чинный, да он может оказаться дельным молодым человеком, несмотря на все улики, погляди только на Лунного Песика, к примеру, из «Чувихи» [1959][18], в конце концов…

– Исайя! – заверещала девчонка, – шевели мослами, мужик, фиг знает, сколько он еще в таком хорошем настроении протянет, – и из другого измерения, где поджидал на орбите, вынырнул Исайя Два-Четыре, который сегодня, как заметил Зойд, свой длинный ирокез выкрасил в интенсивный кислотно-зеленый, кроме кончиков, где краскопультом добавил пурпурного оттенка. А это по случаю – два Зойдовых любимых цвета всех времен, и Прерия, подарившая ему довольно футболок и пепельниц в старомодном ансаме шестидесятых, это знала. Что это, причудливые потуги нравиться?

Исайя желал приветствия с прихлопом и пришлепом и чтоб биться кулаками, всегда отчего-то полагая, будто Зойд нюхнул пороху во Вьетнаме. Какую-то часть его телодвижений Зойд признал – так здоровались в рогачевке и ветераны, ушедшие партизанить, – а что-то было от его личной хореографии, тягаться с коей он не мог, хоть и пытался, а Исайя всю дорогу мурлыкал «Пурпурное марево» Джими Хендрикса[19].

– Эгей, ну что, мистер Коллес, – Исайя наконец, – как оно ничего?

– Что это еще за «мистер Коллес», а где ж «Ты колбасный фарш, „обсос“»? – каковой репликой увенчался их последний сходняк, когда от умеренного обсуждения музыкальных различий чувства быстро воспалились до взаимного отвержения, в довольно широком диапазоне, большей части ценностей друг друга.

– Ну тогда, сэр, – отвечал поклонник насилия габаритами как раз для НБА[20], который то ли ебал его дочь, то ли не, – я, должно быть, «колбасный фарш» имел в виду в смысле нашей общей странной судьбы смертного сэндвича, равно обнаженного пред челюстями рока, и с этой точки зрения какая, на самделе, разница, что вам наплевать на музыкальные заявления «Отстойного Танка» или «Фашистского Носкаина»? – Его при этом столь очевидно корячило джайвом, что у Зойда не осталось выбора – только оттаять.

– Тем же самым концом, я бы с легкостью мог счесть банальной твою одухотворенную поддержку «узи» как средства разрешения многих проблем нашего общества.

– Милостиво с вашей стороны, сэр.

– Харч, ребятки, – Прерия, входя с галлоном гуакамоле и гигантским мешком чипсов-тортийя, Зойд, задумавшись, не должен ли вскоре появиться и, ага, вот и он – холодный шестерик «Дос-Экис»[21], а тлична! Чпокнув одну, просияв, он снова пронаблюдал в своей дочке лукавый, профессионально пока не развившийся дар обставить мухлеж, наверняка это она от него унаследовала, и Зойд весь затлел изнутри, если только не от гуакамоле, для коего она сегодня вечером слегка перестаралась с магазинной сальсой.

Отсылка Зойда к пистолету-пулемету «узи», «Злыдню пустыни», под каковым наименованием он известен в своем родном Израиле, была уместна. Предпринимательским замыслом Исайи оказалось учреждение первого, впоследствии – сети, – центров насилия, каждый, возможно уменьшенный в масштабе парк аттракционов, включая полигоны для стрельбы из автоматического оружия, военизированные фантазийные приключения, лавки сувениров и ресторанные дворики, а для детей – залы видеоигр, ибо Исайя предусматривал семейную клиентуру. Кроме того, в концепцию входили стандартизованный план застройки и логотип, для франшизных целей. Исайя сидел за столом из кабельной катушки, выстраивал из тортийных чипсов диаграммы и двигал мечты – «Восторги Третьего Мира», полоса препятствий в джунглях, где есть шанс покачаться на веревках, попа́дать в воду и пострелять по неожиданным выскакивающим мишеням, оформленным в виде туземных партизанских элементов… «Отбросы Города», где посетителю позволится стереть с лица земли образы различных городских нежелательных типов, включая Сутенеров, Извращенцев, Сбытчиков и Уличных Грабителей, при этом все тщательно разнорасовы, дабы всех обидеть одинаково, в окружающей среде темных переулков, пылающего неона и под фонограмму саксофонной музыки… а для знатоков агрессухи, «Черный Список», в котором можно подобрать себе на видеопленках состав общественных деятелей, которых ненавидишь больше прочих, показывать их по одному на экранах старых подержанных телевизоров, скупаемых по свалочным ценам, и пускать их мимо на конвейерной ленте, как утят в карнавальном тире, а сам будешь получать удовольствие – разносить в куски эти подобия, что красуются тут и несут околесицу, и наслаждение тем пуще, чем красивее взрываются кинескопы…

Зойд тут едва оторвался от белопенной стремнины, его чуть не затянуло нахлынувшей демографической статистикой и перспективными доходами, которые пацан выдавал на-гора. Обалдело он поймал себя на том, что рот у него открылся и оставался таковым, он не знал, как долго. Захлопнул Зойд его слишком отрывисто и прикусил язык ровно в тот миг, когда Исайя достиг реплики:

– А вам это не будет стоить и пенни.

– У-гу. А сколько мне это будет стоить?

Исайя обрушил на него пятизначную калифорнийскую ортодонтию плюс полный зрительный контакт. Зойду нужно быть просто готовым вместе с ним подписаться на ссуду – Зойд позволил себе длительный и безрадостный хмык.

– И кто же будет ее предоставлять? – рассчитывая на какой-нибудь адрес в далеком штате, списанный с книжки спичек. Оказалось – Сам «Банк Винляндии». – Ты им не, мнэ, угрожал, такого ничё? – подколол Зойд длиннотенего вьюношу.

Исайя лишь пожал плечами и продолжил:

– В виде компенсации, вам отходят все работы по строительству и благоустройству.

– Минуточку, а чего ж твои родители не подпишут?

– Ох… Наверно, птушто всегда торчали от, знаете, ненасилия? – Как-то он тоскливо это произнес. И дело тут не только в том, что предки его вегетарианцы, они и с овощами разборчивы, из диеты своей исключают, к примеру, все красное, цвета гнева. Хлеб по большей части, раз делается убийством дрожжей, – табу. Зойд, отнюдь не мозгоправ, тем не менее размышлял, не поступает ли пацан с Прерией так же, как с ним поступали дома, в смысле продовольственного полоумия.

– И… предки твои об этом пока не знают?

– Как бы хотел им сюрприз устроить?

Зойд закудахтал.

– Родители обожают сюрпризы, – и перехватил зловещий взгляд Прерии, типа: О как? ну на, лови —

Но вместо:

– Мы собирались тут все в поход поехать на пару деньков, ничего? По сути, вся группа и пара других девчонок?

Исайя играл в местной тяжелометаллической группе под названием «Билли Блёв и Рвотоны», которым в последнее время работу находить было трудновато.

– Съезди поговори с Ралфом Уэйвони-мл. в «Гурце», – посоветовал Зойд, – у него сестра в Городе замуж идет на выходных, а лабухи вдруг прокинули, и он хочет аж не может замену.

– Э… ну, я тогда прям щас, от вас же можно позвонить?

– По-моему, в ванной, когда я последний раз его видел.

Наедине им с Прерией случилось встретиться взглядами. Она никогда не ерзала, даже младенцем. Наконец, произнесла:

– И?

– Нормальный он парнишка, но никакой банк не даст мне подписать никакую ссуду ни с кем, ладно вам.

– Ты местный предприниматель.

– Скорее назовут шабашником по кровлям, а денег я все равно кучу должен всем в округе.

– Они же обожают, если им должны денег.

– Не так, как я их должен, Прерия, – если весь проект всплывет вверх брюхом, у нас отберут дом. – Пункт, который, может, и начал уже доходить, когда из ванной выбежал Исайя с воплями:

– Мы срастили халтуру! Лабаем! Очуметь! С ума б не сойти!

– Мне б тоже, – пробормотал Зойд. – Поедете на полномасштабную итальянскую свадьбу играть там что? «Лучшие песни „Фашистского Носкаина“»?

– Потребуется кое-какая переконцептуализация, – признал Исайя. – Я, как бы, дал понять, что мы итальянцы, во-первых.

– Ну, тогда, наверное, придется разучить хоть каких-то песенок, но вы привыкнете, попробуй не волноваться, – фыркая про себя, пока Прерия с Исайей выходили из дому, да, всегда готов выручить, мальчик мой, халтурка у «семьи», да и ладно, нет-нет, благодарить меня не стоит… Зойд за свою карьеру поиграл на бандитских свадьбах, пацан со всем справится, а кроме того, харч более чем оправдает любые неловкости, поэтому не то чтоб он устроил подлянку молодому человеку своей дочери, насчет коего по-прежнему еще не на все сто сходит с ума, или типа того. А как проблема, требующая решения, Исайя скорее был отпуском от трудностей поглубже, и среди них, ни с того ни с сего, рецидив Эктора Суньиги в жизни Зойда, тема, пока он запаливал косяк и устраивался перед обеззвученным Ящиком, к которой его мысли неизбежно отыскивали обратный путь.