Читать книгу Когда пируют львы - Уилбур Смит - Страница 14

– Говорят, губернатор приглашал к себе твоего па, когда он был в Питермарицбурге. Они разговаривали два часа.

Стефан Эразмус вынул трубку изо рта и сплюнул на рельсы. В коричневой одежде из домотканого сукна и башмаках из сыромятной кожи он не выглядел богатым скотоводом.

– Ну, нам не нужен пророк, чтобы он объяснил, из-за чего это, верно, парень?

– Конечно, сэр, – неопределенно ответил Шон.

Поезд опаздывал, и Шон слушал старика невнимательно. Ему предстояло объяснить отцу запись в книге учета, и он мысленно репетировал свою речь.

– Ja, мы все знаем. – Старик Эразмус вновь сунул трубку в зубы. – Две недели назад британский агент был отозван из крааля Сетевайо в Джинджиндлову. Да в прежние времена мы давно послали бы отряд! – Он снова набил трубку, придавливая табак мозолистым указательным пальцем. Шон заметил, что палец этот искривился от сотен выстрелов из тяжелого ружья. – Ты ведь никогда не бывал в отряде, молодой человек?

– Нет, сэр.

– Пора тебе начинать, – сказал Эразмус. – Самое время.

На откосе засвистел поезд, и Шон виновато вздрогнул.

– Вот и он.

Эразмус встал со скамьи, на которой они сидели, а из своего помещения вышел начальник станции со свернутым красным флажком в руке. Шон почувствовал, как его желудок опускается и останавливается где-то около колен.

Поезд миновал их, пуская пар и тормозя. Единственный пассажирский вагон остановился точно у деревянной платформы. Эразмус вышел вперед и подал руку Уэйту.

– Доброе утро, Стеф.

– Доброе, Уэйт. Говорят, ты теперь новый председатель? Отлично, парень!

– Спасибо. Получили мою телеграмму?

Они разговаривали на африкаансе.

– Ja. Получил. И сказал остальным. Завтра соберемся в Тёнис-краале.

– Хорошо, – кивнул Уэйт. – Ты, конечно, останешься перекусить? Нам нужно о многом поговорить.

– Это то, о чем я думаю?

Эразмус криво улыбнулся. Борода вокруг его рта пожелтела от табака, лицо было коричневым и морщинистым.

– Все расскажу завтра, Стеф. – Уайт подмигнул ему. – А тем временем лучше достань из нафталина свое старое гладкоствольное ружье.

Они рассмеялись – один басисто, другой по-стариковски скрипуче.

– Хватай багаж, Шон. Поехали домой.

Уэйт взял за руку Аду, и вместе с Эразмусом они пошли к коляске. Ада была в новом пальто с мутоновыми рукавами и в широкополой шляпе со страусовыми перьями. Выглядела она прекрасно, но чуть встревоженно, когда слушала разговор мужчин.

Странно, но женщины не способны встретить войну с таким же мальчишеским энтузиазмом, как мужчины.

– Шон! – Рев Уэйта разнесся из кабинета по всему дому. Сквозь закрытую дверь его было отлично слышно в гостиной. Ада уронила шитье на колени, и лицо ее приняло неестественно спокойное выражение.

Шон встал со стула.

– Надо было рассказать ему раньше, – тихо сказал Гаррик. – За ланчем.

– Не было возможности.

– Шон! – Вновь проорали из кабинета.

– Что случилось? – спокойно спросила Ада.

– Ничего, ма. Не беспокойся.

Шон направился к двери.

– Шон, – испуганно заговорил Гаррик. – Ты ведь… я хочу сказать, ты ведь не расскажешь…

Он замолчал и съежился в кресле, в глазах его были страх и мольба.

– Все в порядке, Гарри. Я все улажу.

Уэйт Кортни стоял за столом. Между его стиснутыми кулаками лежала книга учета скота. Когда Шон вошел и закрыл за собой дверь, отец поднял голову.

– Что это?

Большим пальцем, пятнистым от табака, он ткнул в страницу.

Шон открыл рот и снова его закрыл.

– Давай. Я слушаю.

– Ну, па…

– Ну, па! – повторил Уэйт. – Расскажи, как тебе удалось меньше чем за неделю перебить половину скота на ферме?

– Не половину – всего тринадцать голов.

Шона такое преувеличение ошеломило.

– Всего тринадцать! – взревел Уэйт. – Всего тринадцать! Боже всемогущий, сказать, сколько это в наличных?

Сказать, сколько на них ушло времени и сил?

– Я знаю, па.

– Знаешь. – Уэйт тяжело дышал. – Да, ты все знаешь. Тебе никто ничего не может сказать. Теперь ты убил тринадцать голов первоклассного скота!

– Па…

– Хватит с меня «па», клянусь Иисусом! – Уэйт захлопнул тяжелую книгу. – Просто расскажи, как ты умудрился это сделать. Что за «отравление раствором»? Что за дьявольщина это «отравление раствором»? Ты что, давал его им пить? Или заливал им в зад?

– Раствор был слишком крепок, – сказал Шон.

– А почему раствор был слишком крепок? Сколько ты налил?

Шон глубоко вдохнул.

– Я налил четыре бочки.

Наступила тишина, потом Уэйт негромко переспросил:

– Сколько?

– Четыре бочки.

– Ты что, с ума сошел? Совсем спятил?

– Я не думал, что это им повредит. – Забыв тщательно отрепетированную речь, Шон бессознательно повторил слова, которые слышал от Гаррика. – Было уже поздно, а моя нога…

Шон замолчал; Уэйт смотрел на него, и на его лице появилось понимание.

– Гарри, – сказал он.

– Нет! – закричал Шон. – Это не он! Это я виноват!

– Ты лжешь.

Уэйт вышел из-за стола. В его голосе звучало недоверие. Насколько он знал, такое происходило в первый раз.

Он посмотрел на Шона, и гнев его вернулся, только стал гораздо сильней. Он забыл о быках, теперь его занимала только ложь.

– Клянусь Христом, я научу тебя говорить правду.

Уэйт схватил со стола хлыст.

– Не бей меня, па, – предупредил Шон, пятясь.

Уэйт взмахнул хлыстом.

Хлыст негромко свистнул, Шон отпрянул, но конец плети задел его плечо. Шон ахнул от боли и поднял руки, защищаясь.

– Лживый сопляк, выродок! – закричал Уэйт и ударил хлыстом сбоку, словно жал пшеницу; на этот раз хлыст обвился вокруг груди Шона под поднятыми руками. Он разрезал рубаху как бритвой; ткань упала, обнажив красный рваный рубец поперек ребер и на спине.

– А вот тебе еще!

Уэйт снова занес хлыст – повернувшись, он на миг потерял равновесие и тут же понял, что допустил ошибку. Шон больше не прижимал руки к рубцу на теле, он опустил их и сжал кулаки. Кончики его бровей приподнялись, придавая лицу выражение сатанинской ярости. Он побледнел и оскалился. Его глаза, уже не голубые, а горящие черные, оказались на одном уровне с глазами Уэйта.

«Он нападет на меня». Удивление лишило Уэйта проворства, и он не успел опустить руку, державшую хлыст. Шон ударил его. Он прочно стоял на ногах и вложил всю силу своего тела в удар, нацелив его в середину груди Уэйта.

С колотящимся сердцем, теряя силы, Уэйт отшатнулся и ударился о стол, выронив хлыст. Шон бросился на отца.

Уэйту показалось, что он жук в блюдце с патокой – он мог смотреть и думать, но не мог шелохнуться. Он видел, как Шон сделал три шага вперед, видел его правую руку, нацеленную, как ствол ружья, в его беззащитное лицо.

В это мгновение, пока тело медленно двигалось, а мозг напряженно работал, родительская пелена спала с глаз Уэйта Кортни, и он понял, что дерется с мужчиной, который не уступает ему в силе и росте, но превосходит быстротой движений. И что единственное его преимущество – опыт, полученный за сорок лет драк.

Шон ударил; удар был такой же сильный, как первый, и Уэйт знал, что не выдержит, если он придется по лицу, но в то же время не мог увернуться. Он прижал подбородок к груди и подставил под удар Шона темя головы. Удар отбросил его на стол, и, падая, он услышал, как хрустнули пальцы Шона.

Уэйт поднялся на колени, держась за край стола, и посмотрел на сына. Шон согнулся от боли, прижимая сломанные пальцы к животу. Уэйт распрямился и набрал воздуха в грудь – он чувствовал, как к нему возвращаются силы.

– Хорошо, – сказал он. – Хочешь драться – подеремся.

Он вышел из-за стола, двигаясь неторопливо, держа руки наготове; теперь он правильно оценивал этого мужчину.

– Сейчас ты света белого не взвидишь, – объявил Уэйт.

Шон посмотрел на него. На его лице была боль, но и гнев.

И когда Уэйт увидел это, что-то внутри него шевельнулось.

Он умеет драться, и он смел. Теперь посмотрим, выдержит ли он избиение. Уэйт медленно приближался, следя за левой рукой и не обращая внимания на сломанную правую: он знал, как больно Шону. В таком состоянии никто не в силах пользоваться рукой.

Он выбросил вперед левую, проверяя, пробуя отвлечь Шона. Шон отступил вбок, уходя от удара. Теперь Уэйт был совершенно открыт для правой руки Шона, его сломанной правой, которую невозможно использовать, и Шон со всех сил ударил ею Уэйта в лицо.

Перед глазами Уэйта вспыхнули яркие огни – наступила тьма, он упал на леопардовую шкуру, ударившись о нее, и заскользил прямо в камин. В темноте он почувствовал на себе руки Шона и услышал его голос:

– Па, боже мой, па! Как ты?

Тьма отчасти расступилась, и Уэйт увидел лицо Шона. Теперь на этом лице не было гнева, только тревога и почти паника.

– Па, о Боже! Пожалуйста, па!

Уэйт попытался сесть, но не смог. Шон помогал ему. Он склонился над Уэйтом, держа его, беспомощно прикасался к его лицу, пытался убрать волосы со лба, приглаживая встрепанную бороду.

– Прости, па, мне ужасно жаль. Правда. Давай я помогу тебе сесть в кресло.

Уэйт сел в кресло и принялся растирать челюсть.

Шон хлопотал возле него, забыв о своей руке.

– Чего ты хотел? Убить меня? – огорченно спросил Уэйт.

– Я не хотел. Я просто сорвался.

– Это я заметил, – сказал Уэйт. – Трудно было не заметить.

– Па, насчет Гарри. Не говори ему ничего, ладно?

Уэйт отнял руку от лица и внимательно посмотрел на Шона.

– Заключим сделку, – сказал он. – Я ничего не скажу Гарри, а ты обещаешь мне две вещи. Во-первых, ты больше никогда не будешь мне лгать.

Шон быстро кивнул.

– Во-вторых, если кто-нибудь ударит тебя хлыстом, ты сделаешь с ним то же, что со мной.

Шон заулыбался, а Уэйт хрипло продолжал:

– Давай посмотрим твою руку.

Шон протянул ее, и Уэйт приступил к осмотру, двигая по очереди каждый палец. Шон поморщился.

– Больно? – спросил Уэйт. «И он ударил меня такой рукой! Святой Иисусе, какого дикаря я вырастил!»

– Немного.

Шон снова побледнел.

– Сильно досталось. Тебе нужно немедленно отправиться в город, чтобы рукой занялся доктор Ван Роойен.

Шон направился к двери.

– Подожди. – Шон остановился, и Уэйт встал с кресла. – Я поеду с тобой.

– Все в порядке, па, лучше отдохни дома.

Уэйт не обратил внимания на его слова и подошел к сыну.

– Правда, па, я справлюсь один.

– Я поеду с тобой, – хрипло повторил Уэйт. И почти неслышно добавил: – Я хочу этого, черт побери.

Он поднял руку, чтобы обнять Шона за плечи, но, не коснувшись, снова опустил ее, и они вдвоем вышли в коридор.