Читать книгу Без права на наследство - Уилки Коллинз - Страница 2

Первый акт
Ком-Рейвен, графство Сомерсет
Глава I

Оглавление

Стрелки настенных часов в загородном доме в Западном Сомерсете, известном как Ком-Рейвен, показывали половину шестого. Было четвертое марта 1846 года.

Единственными звуками, нарушавшими таинственную утреннюю тишину холла и лестницы, были тиканье часов и храп большой собаки, растянувшейся на коврике в столовой. Но кто же спал в верхних комнатах? Пусть сам дом раскроет свои секреты, один за другим, по мере того как обитатели будут спускаться в гостиную.

Когда стрелка передвинулась вперед, отметив время без четверти семь, пес проснулся и встряхнулся всем телом. Не дождавшись лакея, который должен был выпустить его на улицу, пес прошел от одной закрытой двери первого этажа к другой и в недоумении вернулся на коврик, ограничившись грустным стоном, обращенным к спящей семье.

Еще не замерла последняя горестная нота, как заскрипели ступени наверху. Минуту спустя показалась служанка, кутавшаяся в линялую шерстяную шаль, – мартовское утро было зябким, а повариха страдала от ревматизма.

Пес радостно приветствовал ее, и повариха выпустила его наружу. Над просторной лужайкой, окаймленной темными елями, сквозь груды свинцовых облаков вставало солнце, кое-где падали тяжелые капли дождя, мартовский ветер трепал сырые ветви деревьев.

Пробило семь, домашняя жизнь набирала темп.

Спустилась горничная – высокая и стройная, с красным от типичного весеннего насморка носом. Затем личная горничная хозяйки – молодая, шустрая, пухленькая и сонная. Прыщавая кухонная служанка, за ней зевающий лакей с недовольным видом невыспавшегося человека.

Слуги собрались у медленно разгорающегося очага на кухне, переговариваясь между собой по-семейному. Их волновал вопрос: видел ли лакей Томас что-нибудь на концерте в Клифтоне, который накануне вечером посетили хозяин и его две дочери. Да Томас слушал музыку, ему же платят за сопровождение, концерт был громкий, очень громкий, вот неясно: стоило ли ехать шестнадцать миль по железной дороге, а потом еще девятнадцать миль в экипаже и вернуться в половине первого ночи, хозяин и молодые леди ему свое мнение не высказывали, а сам Томас был уверен – все это пустые хлопоты. Дальнейшие расспросы служанок не помогли узнать больше о самом концерте. Томас не мог напеть мелодию или описать платья дам. Слушательницы были разочарованы и занялись обычными делами. Часы пробили восемь, у всех было много работы.

Четверть, половина девятого – в хозяйских спальнях тихо. Наконец спустился мистер Эндрю Ванстоун, глава семьи.

Высокий, грузный, голубоглазый, с прямой осанкой и здоровым цветом лица, он был облачен в охотничий коричневый пиджак – по рассеянности неправильно застегнутый. Хозяина сопровождал сварливый скотч-терьер. Мистер Ванстоун опустил одну руку в карман, а второй опирался на перила. Спускаясь по лестнице, он напевал. Это был добродушный, красивый джентльмен, познавший светлую сторону жизни и наслаждавшийся возможностью раскрывать ее для других. Жизнерадостность его не ослабела к пятидесяти годам. Легкий нрав, крепкое телосложение и умение радоваться придавало ему облик человека, которому еще и сорока не исполнилось.

– Томас! – мистер Ванстоун надел фетровую шляпу и взял толстую трость со столика в холле. – Завтрак сегодня накрывайте в десять. Молодые леди хотят выспаться после концерта. Кстати, как тебе самому понравилась музыка? Отлично? Такой ритм, и дамы при полном параде, только ужасно душно и тесно. Да-да, Томас, отличный концерт, но ужасно неудобно.

Высказав мнение, мистер Ванстоун свистом позвал терьера и вышел на прогулку, несмотря на дождь и ветер.

А стрелки все ползли по циферблату, и вот уже показывали без десяти десять. Теперь настал черед остальных обитателей явиться на сцене. Первой стала гувернантка, мисс Гарт.

Любому было ясно, что она северянка: твердые черты лица, почти мужская решительность движений, открытый взгляд – все изобличало в ней женщину, родившуюся и воспитанную на границе Шотландии. Ей едва перевалило за сорок, волосы тронула седина, прикрытая простым старушечьим чепцом, который очень ей шел. Мисс Гарт выглядела старше своих лет, печать пережитых трудностей запечатлелась в ее облике, но держалась она уверенно, так как занимала в семье Ванстоун достойное место. Ее не назвать несчастной и униженной гувернанткой. Наниматели уважали и ценили ее – и не без оснований.

– Завтрак в десять? – переспросила мисс Гарт, когда лакей появился по ее звонку и сообщил о распоряжении хозяина. – Ха! Так и знала, что от вечернего концерта добра не жди. Когда сельские жители начинают устраивать такие развлечения, дела семьи расстраиваются. Судя по красным глазам и криво завязанному галстуку, вижу, ты скверно себя чувствуешь, Томас. Подавай чай без четверти десять. Если в течение дня не станет лучше, зайди ко мне, я дам тебе лекарство.

Когда лакей ушел, мисс Гарт пробормотала себе под нос:

– Хороший парень, но концерт за двадцать четыре мили от дома ему явно не по силам. Надо было им взять меня!

Пробило девять, но лишь двадцать минут спустя раздались на лестнице новые шаги. Появились сразу две леди: миссис Ванстоун и ее старшая дочь вышли к завтраку. В юности миссис Ванстоун привлекала естественной английской красотой – свежестью лица, теперь превратившейся в воспоминания. Однако она сохранила другие достоинства. В свои сорок четыре, потеряв безвременно нескольких детей и вырастив двоих, она оставалась довольно стройной. Ее старшая дочь была почти идеальной копией матери – точнее, напоминанием о ее юности. Даже прически у них были схожими, только волосы миссис Ванстоун начали седеть, а у мисс Ванстоун ниспадала на плечи копна густых темных локонов. Щеки дочери были румяными от природы, в то время как мать вынуждена была наносить искусственные румяна. Мисс Ванстоун уже вполне созрела, ей было двадцать шесть лет. Унаследовав красоту матери, она не имела ее очарования. Тот же тип лица, изящные черты, но пропорции менее правильные. Рост поменьше. Темные глаза не имели живого блеска, характерного для взгляда матери в юные годы. Не хватало девушке и выразительности мимики, женственности, она казалась слишком спокойной и даже вялой. Но часто ли сила характера и интеллектуальные способности передаются от родителей к детям? В наши дни все чаще молодежь страдает нервной истощенностью и некоторой болезненностью.

На матери было коричневое платье, дополненное индийской шалью, дочь выбрала простое черное одеяние, украшенное лишь темно-оранжевой лентой по подолу.

– Как жаль, что тебя не было с нами на концерте, мама, – сказала мисс Ванстоун. – Не думаю, чтобы поездка слишком утомила тебя.

– Может, и так, но я предпочла не рисковать здоровьем.

В дверях появилась мисс Гарт.

– Взгляни на Нору, – продолжала миссис Ванстоун, обращаясь к гувернантке, – она живое доказательство нашей мудрости: сырой воздух, долгая дорога, позднее возвращение, в результате бледный вид! Я совершенно уверена, дорогая, что у тебя болит голова.

Нора улыбнулась, а потом покачала головой:

– Совсем чуть-чуть, по крайней мере я не жалею, что побывала на концерте.

Девушка подошла к окну. Сад и луга терялись в дождевой дымке, отдаленные фермерские дома и скалы (в Сомерсете их называют Гребень) были едва различимы. Но фигура мистера Ванстоуна, возвращающегося с прогулки, была уже хорошо видна. Он заметил старшую дочь в окне и помахал ей. Она радостно ответила – впрочем, жесты ее отличались старомодной сдержанностью, странной для столь юной женщины.

Когда стрелки часов показали, что время завтрака пришло пять минут назад, наверху хлопнула дверь – и звонкий голосок прозвучал одновременно с быстрыми шагами. Младшая сестра спускалась почти бегом. Она появилась, словно вспышка света, перепрыгнув последние три ступеньки, и присоединилась к остальной семье.

По странной причуде природы младшее дитя мистера Ванстоуна не походило ни на одного из родителей, которые не раз удивлялись этому, пока девочка росла. Волосы у нее были светло-русыми, при определенном освещении они отливали золотисто-рыжим тоном. Мягкие и густые, они волнами ниспадали по сторонам лица. Брови и ресницы ее были темнее волос, а глаза фиалково-синего цвета обладали неоспоримым очарованием – особенно в сочетании с прелестной светлой кожей. Однако придирчивый наблюдатель мог бы заметить, что глаза стали бы эффектнее, если бы цвет их был чуть темнее. Трудно скрывать тончайшую игру чувств, обладая столь светлыми очами, отражающими малейшие душевные движения. Черты девушки были гармоничными и нежными, щеки округлыми, но рот слишком твердым и решительным для юного создания, а подбородок – массивнее, чем необходимо для ее возраста и пола. Отсутствие румянца свидетельствовало о физическом истощении или беспокойстве ума.

Ее выражение лица демонстрировало противоречивость натуры. Одна эмоция слишком быстро сменяла другую. Она была выше старшей сестры, выше большинства женщин, и обладала соблазнительной, кошачьей гибкостью тела – крепкого и хорошо развитого для восемнадцатилетней особы. Ей можно было дать не меньше двадцати, и она буквально искрилась энергией. Выбор одежды соответствовал ее характеру: яркое платье в полоску, множество лент, алые розетки на туфельках… она напоминала выросшего, но не повзрослевшего ребенка.

Как нередко говорила мисс Гарт: «Магдален от рождения обладает всеми чувствами, кроме чувства порядка».

Магдален! Довольно странный выбор имени был сделан при весьма необычных обстоятельствах. Такое имя носила одна из сестер мистера Ванстоуна – она умерла юной, и в память о ней любящий брат назвал младшую дочь. Старшая, Нора, удостоилась имени своей матери. Магдален… библейское, величественное имя, вызывающее воспоминания о покаянии и уединении. Едва ли можно было найти нечто столь не подходящее к ее характеру.

– Ты снова опоздала! – заметила миссис Ванстоун, когда младшая дочь поцеловала ее.

– Снова опоздала, – с упреком повторила мисс Гарт. – Ну, и как концерт? – спросила она, по-свойски взяв девушку за подбородок, выдавая нежно-насмешливым жестом, что именно младшая воспитанница была ее любимицей. – Ты не заболела?

– Заболела! – повторила Магдален. – Не знаю, что означает это слово. По крайней мере, я в полном порядке. Да я могу и сегодня отправиться на концерт, а завтра на бал, а потом в театр. О, как же я люблю развлечения! – воскликнула девушка.

– Ты не знаешь меры, – улыбнулась мисс Гарт.

– Ну что же – все собрались, можно садиться за стол, – сказала миссис Ванстоун.

– Здравствуй, папа, – Магдален обняла отца – быстро и весело. – Мисс Гарт говорит, что я не знаю меры, но я и вправду хочу снова на концерт – или в театр, как ты решишь. Или на бал, если предпочитаешь. Я готова к любым развлечениям, лишь бы надеть новое платье, оказаться в обществе, чтобы было много света и радости, чтобы все вокруг вращалось и крутилось. Только не посылайте нас спать в одиннадцать часов!

Мистер Ванстоун с доброй улыбкой слушал щебетание дочери, он давно привык к ее оживленной манере поведения.

– Если бы я сам выбирал способ развлечения, – произнес достойный джентльмен, – я бы предпочел спектакль. Девочкам концерт понравился больше, чем мне, – он обратился к жене. – Одна музыкальная пьеса тянулась минут сорок. Три раза музыканты останавливались, и мы думали, что это финал, аплодировали, но музыка продолжалась. Я уже пришел в отчаяние. Нора, дитя мое! Как называется это длинное произведение с тремя антрактами?

– Симфония, папа, – ответила Нора.

– Папочка, ты просто варвар, это же была симфония великого Бетховена! – рассмеялась Магдален. – Как только можно было скучать? Помнишь ту иностранку с желтым лицом и непроизносимым именем? Помнишь, как она пела? Она так представляла все эмоции, мама, мисс Гарт, это было просто чудо!

С этими словами он схватила со стола тарелку, словно это был нотный лист, приняла позу концертной певицы и стала изображать ее жесты и гримасы – вероятно, близко к оригиналу, потому что мистер Ванстоун не удержался от смеха. Лакей, который как раз вошел в комнату с почтой, растерялся при виде странной сцены.

– Папа, принесли письма, скорее давай мне ключ, – Магдален забрала у слуги закрытую сумку и уселась с решимостью, граничащей с грубостью.

Мистер Ванстоун пошарил в карманах, а потом покачал головой.

– Оставил ключ в библиотеке, вместе с остальными, пойди принеси его, милая.

– Дорогой, ты должен научить Магдален сдержанности, – сказала миссис Ванстоун, когда младшая дочь покинула комнату. – Эта ее привычка всех передразнивать… И с тобой она говорит с таким легкомыслием, оно меня просто шокирует.

– Я уже устала твердить это, – поддержала ее мисс Гарт. – Она обращается с мистером Ванстоуном, словно он ее младший брат.

– Папа, ты всегда очень добр к нам, а Магдален – у нее такой сильный характер, – решилась высказать мнение Нора, поддерживая отца.

– Спасибо, дорогая, – добродушно отозвался мистер Ванстоун. – Что касается Магдален, она бойкая девчушка. Дайте ей подрасти и повзрослеть. Время обуздает ее нрав.

Дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Магдален с ключом от почтовой сумки в руках. Она поспешила открыть замок и высыпала письма грудой на стол. Меньше чем за минуту она их рассортировала и с деловитостью опытного почтальона раздала адресатам.

– Два для Норы, три для мисс Гарт, для мамы ни одного, мне одно, а вот папе целых шесть! Ты же терпеть не можешь отвечать на письма, старый лентяй, – со смехом воскликнула девушка, передавая письма отцу. – Ты будешь ворчать у себя в кабинете, когда придется писать всем послания. Папа, открывается Бристольский театр! – она наклонилась к самому уху отца и прошептала: – Я видела объявление в газете, когда ходила в библиотеку за ключом. Давай поедем туда завтра вечером!

Под болтовню дочки мистер Ванстоун механически разобрал письма. Первые четыре он распределил в какой-то своей последовательности, прочитав адреса, пятое внезапно привлекло его внимание, и он задержался, разглядывая его. Магдален замерла и заглянула ему через плечо, а потом прочитала вслух:

– Новый Орлеан. Это же письмо из Америки, папа. Разве у тебя есть знакомые в Новом Орлеане?

Миссис Ванстоун пристально взглянула на мужа, услышав эти слова Магдален. Но мистер Ванстоун ничего не сказал. Он медленно снял с шеи руку дочери, словно хотел показать ей, что не нуждается во вмешательстве. Магдален заняла свое место за столом. Ее отец, с письмом в руке, ненадолго замешкался, как будто он был не уверен, стоит ли открывать конверт. Супруга не сводила с него взгляда, и ее напряженное внимание не ускользнуло не только от мисс Гарт и Норы, но даже от легкомысленной Магдален.

После минутного колебания мистер Ванстоун все же распечатал письмо.

Едва он прочитал первые строки, лицо его резко изменило цвет: щеки побелели, на скулах проступила болезненная желтизна, трудно ожидать такую перемену в облике цветущего человека; лицо мистера Ванстоуна было опечаленным. Нора и Магдален с удивлением и любопытством смотрели на отца, но молчали – их смутила его непривычная реакция. Но только мисс Гарт заметила, что и хозяйка дома реагировала необычным образом.

Миссис Ванстоун казалась не встревоженной, а взволнованной и даже возбужденной. На щеках ее вспыхнул румянец, глаза ярко сверкали, она быстро разлила чай по чашкам – хотя торопливость никогда не была ей свойственна.

Естественно, паузу прервала Магдален, как балованное дитя, она не могла утерпеть долго.

– В чем дело, папа? – спросила она.

– Ничего особенного, – ответил мистер Ванстоун довольно резко, не глядя на дочь.

– Я уверена, что все не так просто, – настаивала Магдален. – Уверена, что ты получил плохие новости, папа, в этом американском письме.

– В нем ничего такого, что касалось бы тебя, – ответил отец.

Это была первая отповедь, полученная Магдален от любящего папочки. Она поверить не могла! Это могло бы показаться нелепым и невозможным при обычных обстоятельствах.

Но больше отец ничего не сказал. Впервые семья завтракала в напряженном молчании. У мистера Ванстоуна не было привычного здорового аппетита, он рассеянно съел сухой тост, запил его чашкой чая, затем попросил налить вторую, но она осталась нетронутой.

– Нора, – заговорил мистер Ванстоун после затянувшейся паузы, – не стоит ждать меня. Магдален, дорогая, можешь ступать к себе, когда пожелаешь.

Девушки встали из-за стола, а мисс Гарт последовала за ними. При всем добродушии мистер Ванстоун был человеком серьезным, и семья знала, что его слово для всех закон.

– Что могло случиться? – прошептала Нора, когда двери комнаты закрылись и девушки оказались в холле.

– Что заставило папу быть таким суровым? – недоумевала Магдален, погруженная в собственную обиду.

– Могу я поинтересоваться: какое право у вас вмешиваться в частные дела вашего отца? – с упреком спросила мисс Гарт.

– Право? – повторила Магдален. – У меня нет секретов от папы – откуда у него вдруг секреты от меня?! Я просто возмущена.

– Если вы всерьез задумаетесь, то поймете, что некрасиво проявлять чрезмерное любопытство, – хладнокровно заметила мисс Гарт. – Ах, как вы похожи на современных девушек! Едва ли одна из сотни знает теперь границы приличий.

Гувернантка и ее подопечные вошли в гостиную, где женщины обычно проводили время по утрам, и Магдален продемонстрировала отношение к упрекам мисс Гарт, яростно хлопнув дверью.

Прошло полчаса, но ни мистер Ванстоун, ни его жена так и не покинули комнату для завтрака. Слуга, не имевший понятия о происходящем, вошел к ним, чтобы убрать со стола, но застал хозяев погруженными в серьезный разговор – так что немедленно ретировался. Еще четверть часа – и наконец дверь открылась, уединенное совещание супругов подошло к концу.

– Я слышу мамин голос в холле, – оживилась Нора. – Вероятно, она сейчас зайдет к нам и что-то расскажет.

Миссис Ванстоун и вправду вошла в гостиную. Щеки ее горели румянцем, в глазах блестели слезы, шаги были необычно торопливыми. Вообще, все ее движения отличались теперь странной резкостью и порывистостью.

– У меня новости для вас, дорогие. Вы будете удивлены, – заговорила она. – Мы с вашим отцом завтра отправляемся в Лондон.

Магдален схватила мать за руку в безмолвном изумлении. Мисс Гарт отложила рукоделие. Даже спокойная Нора встала, пораженная известием, и повторила за матерью:

– Отправляетесь в Лондон!

– Без нас? – ахнула Магдален.

– Мы с отцом поедем одни, – твердо ответила миссис Ванстоун. – Вероятно, нас не будет недели три, но не больше. Мы едем… – она поколебалась, прежде чем продолжить: – Мы едем по важному семейному делу. Отпусти меня, Магдален. Это внезапно, но очень важно, мне сегодня надо многое успеть устроить до отъезда. Ну, полно, милая, не огорчайся.

Миссис Ванстоун высвободила руку, торопливо поцеловала младшую дочку в лоб и покинула гостиную. Даже Магдален поняла, что в этот момент не стоит беспокоить мать лишними вопросами.

Утро все тянулось, но мистера Ванстоуна больше никто не видел. Природное любопытство побуждало Магдален, вопреки упрекам и рекомендациям мисс Гарт и явному неодобрению сестры, пойти в кабинет отца и поискать его там. Когда она потянула на себя дверь, выяснилось, что та была заперта. Магдален пыталась позвать его, но из-за двери раздалось:

– Я занят, дорогая, не отвлекай меня.

Однако найти миссис Ванстоун не составляло труда. Она сидела у себя в комнате, вокруг суетились служанки, которым она раздавала поручения, связанные со сборами в дорогу. Прислуга в доме не была приучена к внезапным переменам и странным заданиям, так что горничные вели себя довольно бестолково и часто ошибались. Они бегали из комнаты в комнату без лишней необходимости, теряли время и доводили хозяйку до отчаяния. Если бы в этот момент в доме оказался посторонний человек, он мог бы вообразить, что тут случилось ужасное несчастье – по крайней мере, он едва ли заподозрил бы, что поводом для суматохи была всего лишь поездка в Лондон. Все летело вверх тормашками. Магдален, обычно по утрам занимавшаяся за фортепиано, бесцельно бродила по лестницам и коридорам, периодически выходила на улицу, когда дождь прекращался, но вскоре возвращалась промокшая. Нора, чье пристрастие к чтению в семье было всем известно, брала с полки то одну, то другую книгу, но все ставила назад, не способная сосредоточиться на какой-то одной. Даже мисс Гарт испытывала влияние всеобщего расстройства стабильного семейного уклада и, хотя оставалась у очага в гостиной, то и дело опускала рукоделие на колени и надолго задумывалась.

«Какие еще семейные дела?» – размышляла она, вспоминая слова миссис Ванстоун. Мисс Гарт двенадцать лет прожила в Ком-Рейвене и впервые услышала о каких-либо загадочных семейных делах, которые могли бы послужить супружеским секретом Ванстоунов. Что все это означает? Грядут перемены? «Наверное, я старею, потому что совсем не рада переменам», – вздохнула гувернантка.

Без права на наследство

Подняться наверх