Читать книгу Изумрудный шторм - Уильям Дитрих - Страница 15

Жара в июне на Карибских островах стоит невыносимая, к тому же близится сезон дождей и ураганов, и потому ощущение такое, точно ты окутан потной и тонкой, как муслин, пленкой от испарений. Когда британский фрегат «Геката» бросил якорь в Английской гавани на острове Антигуа, паруса безвольно обвисли, а в швах палубных досок вскипала и пузырилась смола, отчего они походили на черные пульсирующие вены. Мы с женой принялись изучать то, что офицеры называли «Кладбищем англичанина». Эти сахарные острова – настоящий ад, только разноцветный, говорили они. Болота, заросшие непроницаемой толщей колючей зеленой растительности, рядом переливчатые лазурные морские воды, свирепые черные рабы и ядовитые испарения. Солдат или моряк, попавший в эти края, чаще умирал от заразной болезни, нежели от французской или испанской пули. У европейцев, прибывших на сахарные острова, была одна-единственная цель – разбогатеть. Едва достигнув этой цели, они спешили вернуться домой, пока не заболели лихорадкой, пока их не укусила змея и пока их собственные служанки-негритянки не отравили их какой-нибудь едой или беглый раб не перерезал им горло.

– Дождь тут льет как из ведра, – предупредил нас капитан Натаниэль Батлер, окидывая такую тихую с виду гавань взглядом, преисполненным ненависти. – В воздухе кишат москиты, на земле – муравьи. Вода из подземных источников скверная, так что ее надобно очищать спиртом, а чтобы напиться вволю, нужно обеззараживать воду дренажными мембранами от рассвета до заката, поэтому все тут быстро спиваются. Каждая вещица из Англии стоит здесь втрое дороже, чем в Лондоне, а внезапно налетевший тропический шторм может разрушить плоды десятилетнего упорного труда. И тем не менее любой из этих островов производит больше продукции, чем вся Канада. Какой-нибудь предприимчивый человек может расчистить в джунглях плантацию и каждый год удваивать свои доходы. Сахар, Гейдж, – это белое золото. А люди готовы умереть ради золота.

– Я бы сказал, что здесь самое подходящее место для ураганов, – заметил я. Английскую гавань окружали пологие зеленые холмы, и извилистая бухта глубоко вдавалась в остров, точно кроличья нора. Сотни черных пушечных стволов торчали из укреплений, готовые отбить любую атаку. То было самое охраняемое кладбище, какое мне только доводилось видеть. – Возможно, если искупаться в море, жизнь покажется более сносной…

– Даже не думайте! – воскликнул корабельный хирург Томас Джейни. Во время плавания он в лечебных целях пустил кровь двум матросам, и бедняги померли, после чего их похоронили в море. Еще трое матросов заболели от его пилюль, и теперь все старались обходить Джейни стороной. – Знаю, некоторые эксцентричные особы, к примеру адмирал Нельсон, практикуют обливания морской водой из ведер, но всем врачам прекрасно известно: чем чаще моешься, тем выше шанс чем-нибудь заразиться. А то и того хуже.

– Бонапарт принимает ванну каждый день, – заметил я.

– Стало быть, долго не протянет. Я открою вам секрет сохранения здоровья в тропиках, мистер Гейдж. Сведите мытье и купание к минимуму. Носите сапоги или башмаки на толстой подошве, чтобы не покусали насекомые. Не открывайте окна по ночам, иначе в помещение ворвутся ядовитые испарения. Крепкие напитки идут на пользу здоровью, а если вдруг почувствуете себя плохо, бегите к врачу, пусть сделает хорошее кровопускание. Во всем придерживайтесь здравого смысла. Наша раса здоровее в Англии, чем здесь, и по возможности мы должны одеваться, есть, пить и лечить свои болезни, как англичане.

– Но темнокожие люди бегают тут полуголыми и, похоже, чувствуют себя очень даже недурно, – удивился я. Одежда моя липла к телу, и я так вспотел, что Астиза старалась не подходить ко мне. Все англичане на чужбине пахнут одинаково плохо.

– Грех и дикость, сэр. Грех и дикость.

Трудно, конечно, было спорить с экспертом, но я помнил, что однажды сказал мне Наполеон: «Врачи после своей смерти должны ответить за большее число загубленных жизней, чем мы, генералы». Медики склонны приписывать к своим заслугам лишь случаи излечения, а ответственность за смерть пациента взваливают на волю Всевышнего. Такого рода уловки впечатляют любого азартного игрока, даже меня.

– Ну, по крайней мере, здесь очень красиво, – пробормотала Астиза, оглядывая бухту.

– Красиво? Да, мадам, согласен, здесь много зелени и солнца, но не забывайте, что в кущах Эдема всегда прячется змея, – предупредил Томас. – То, что вы видите, – это красота распада. Ни один разумный белый человек не прибудет сюда по своей воле. Ну, разве для того только, чтобы разбогатеть. Лишь нужда может завести на этот остров, столь же омерзительный, как Ямайка или Мартиника.

– Оранжевые цветы, – вместо ответа сказала моя супруга, указывая на цветущие деревья на склоне. – Знак, что я скоро увижу своего сына.

* * *

Перенестись с замерзшего озера во Французских Альпах в сладостно-теплый и душный климат Антигуа – при одной только мысли об этом голова могла пойти кругом. Наш рискованный, но успешный полет на планере доказал, что Леон Мартель не зря интересовался летательными аппаратами, а аэронавту Кейли не терпелось поскорее вернуться в свою мастерскую в Англии, чтобы довести свое изобретение до совершенства. Как и планировалось, мы вместе с Фротте перебрались на лошадях в один из кантонов Швейцарской Республики – шпион заранее оплатил переход через границу английским золотом. Лично мне после перелета наше теперешнее передвижение казалось страшно медленным. Действительно, как было бы удобно, чтобы мечты изобретателя осуществились, чтобы человек без особого труда мог пересечь океан за считаные часы!

Затем мы направились к северу – к германским землям и Рейну. Этому бегству в немалой степени способствовал политический фактор под названием Reichsdeputationshauptschluss – иными словами, твердое намерение Наполеона реорганизовать сотни германских герцогств и королевств, что располагались вдоль границы с Францией. Число относительно независимых германских земель сократилось примерно с трехсот до тридцати, и в качестве компенсации за бесправие мелкие князьки и принцы получили прибавку к своим состояниям за счет земель, отнятых у Церкви. Процесс этот инициировал и контролировал министр иностранных дел Франции Талейран – это он давил на колеблющегося императора Франца II Австрийского, напоминая, что тот должен заплатить подать за последние военные победы Франции. Предполагалось, что процесс этот укрепит влияние Франции в Европе и страна станет подобием Священной Римской империи с ее тысячелетней историей.

Римский Папа ворчал, а Наполеон продолжал отливать новые пушки.

Победители в этой перестановке теоретически переходили во французскую сферу влияния, и границы укреплялись новыми союзниками. Но лично я сомневался в том, что Франция или Европа могут выиграть от политического объединения с промышленно развитой Германией. Мелкие князьки устанавливали грабительские тарифы за проход по Рейну судов, да и вообще сателлитами Франции становились озабоченные собственной выгодой генералы, бормочущие о немецкой государственности. Те князьки, которым удалось подняться, делались амбициозными и должны были рано или поздно возненавидеть хозяина – хотя бы за то, что тот помог им подняться, но недостаточно высоко. И я опасался, что когда-нибудь эти мелкие государства пойдут на Наполеона войной.

Но все это было делом будущего, а в настоящем мы, беглецы, доплыли по реке до Базеля, причем без всяких помех, поскольку на таможенных и пограничных постах стоял настоящий хаос из-за политических перемен. Мы плыли по широкой быстрой реке под парусом, успешно обходили мели и любовались старинными замками на скалистых уступах. Некоторые из них лежали в руинах, но зрелище все равно было весьма живописное. Достигнув Батавской республики[13], мы пересели на корабль под голландским флагом, переправились через Английский канал и в начале мая уже были в Лондоне – ровно за две недели до того, как истек срок мирного Амьенского договора и между Британией и Францией возобновилась война.

Лондон – огромный город с населением не меньше миллиона человек; он гораздо больше, грязней и хаотичней Парижа. Здесь особенно отчетливо чувствовалась вся мощь английского флота. На Темзе высился целый лес из мачт, сравнимый разве что с Шервудским. Мелкие суденышки сновали между большими, точно жуки-водомерки, с причалов доносился непрестанный грохот перекатываемых бочек, и отряды вербовщиков буквально набрасывались на моряков флота Ее Величества и уводили их неведомо куда, словно рабов. Движение на улицах оказалось настолько плотным, что добраться куда-либо было практически невозможно, здания банков выглядели величественнее храмов; контраст между богатством и нищетой проступал гораздо отчетливей, чем в революционной Франции, и носил чуть ли не гротескный характер. Извилистые проулки так и кишели нищими, ворами, шлюхами и пьяницами. Видно, у меня сработал инстинкт – мне вдруг страшно захотелось посетить игорный дом или бордель, но затем я спохватился, вспомнив, что женат и вообще давно уже встал на путь исправления.

И еще Лондон – очень величественный город. Теперь, когда ветер расчистил небо и сдул накопившуюся везде за зиму угольную и древесную гарь, его шпили и купола сияли в лучах весеннего солнца. Если ободья каретных колес всегда покрыты грязью и навозом, то уличные фонари светят ярко благодаря стараниям целого легиона фонарщиков, которые постоянно полируют их до блеска. В канавах всегда полно мусора, зато окна домов сверкают, точно алмазы, промытые и протертые трудолюбивыми ирландскими девушками. Если на пристанях воняет затхлой водой, рыбой и помоями, то в театрах и отелях пахнет духами, цветами и дорогим табаком. Кругом возвышаются бесчисленные дома и звучит смесь самых разных языков. В город непрестанно поступают денежные потоки с рынков империи; колонии здесь считают, точно фишки в игре. Да эти британцы могут позволить себе воевать до бесконечности!

Наполеону, подумал я, следовало бы сохранять мир с Англией.

Мы встретились с сэром Сиднеем Смитом в Сомерсет-хаус, грандиозном новом здании министерства, построенном на берегу Темзы. Тут был и символический смысл – подчеркивалась связь между землей и водой, а само здание располагалось так близко к реке, что во время прилива через его арки могли проплывать лодки – прямо под нависающей сверху каменной громадой. Туда можно было прийти или приплыть. Сами мы направились пешком из меблированных комнат, где поселились сразу после высадки на берег с голландского судна.

Здание символизировало рост британской бюрократии под давлением войн и защиты имперских интересов; оно было величественным, но еще наполовину недостроенным. Недавние сражения урезали средства от налогов, которые должны были поступить для завершения строительства этого архитектурного «слона». Тем не менее Смит принял нас в просторном, недавно обставленном кабинете. Из окон открывался вид на Темзу, в помещении пахло краской и лаком; обогревалось оно камином, где тлели угли, а освещалось ярким весенним солнцем, прорвавшимся в прореху между тучами. В углу стоял глобус примерно с метр в диаметре – на нем не составляло труда найти регионы, на которые распространялось британское господство. Интерьер украшали скрещенные двуручные мечи, чайные сервизы из Китая, шкурки выдр с северного побережья, а также деревянные боевые дубинки индейцев с берегов Тихого океана. Мы вошли, изнуренные трудным путешествием и в то же время готовые немедленно пуститься на поиски нашего сына.

– О, Итан Гейдж! Ну, наконец-то мы снова союзники! – Улыбался этот недавно назначенный лорд в точности, как каирский торговец коврами. – А это прекрасная Астиза, ваша супруга? Кто сказал, что счастливых концов у историй не бывает? Вы просто ослепительны, моя дорогая.

Что ж, он был куда дружелюбнее Наполеона. Мы со Смитом сражались на одной стороне при осаде Акры, и он помнил, какую храбрость проявила тогда моя жена.

– Меня страшно беспокоит судьба нашего сына, – холодно ответила Астиза. – У моего мужа просто дар притягивать к себе самых скверных людей. – По ее тону было ясно: она не исключает Сиднея из этой категории. Честно говоря, наша с ней жизнь после знакомства с ним в Палестине пошла наперекосяк. Мы нуждались в помощи британца, но она опасалась, как бы сэр Смит не испортил дело еще больше.

– И если счастливые концы действительно существуют, – ворчливо добавил я, – то я предпочел бы выйти в отставку и осесть с семьей в Америке. Приключениями я сыт по горло; хочется, знаете ли, сэр Сидней, тишины и покоя, но боюсь, этого никогда не случится.

– Но ведь виной всему Наполеон и Леон Мартель, разве не так? – Смита не так-то просто было сбить с толка. – Вот я и пытаюсь спасти вас от них.

Он все еще был подтянут и красив и принадлежал к разряду типичных головорезов и искателей приключений, которые создали британскую империю. Книги о его подвигах заставили бы женщин падать в обморок, а мужчин – завидовать; и вот теперь он именуется лордом. Не могу сказать, что я завидовал его работе в парламенте: сидеть там и слушать все эти дебаты – такая тоска! Но я считал, что теперь, после того как мой изумруд исчез, многие из знакомых мне мужчин живут лучше меня. Будь я в более приподнятом настроении, то спросил бы у него дружеского совета, но теперь мне захотелось, чтобы эта дурацкая и наглая усмешка исчезла с его губ.

– В Фор-де-Жу мы потерпели фиаско, – сказал я.

– Я бы сказал, успех вашего побега был обеспечен прогрессом британской инженерной мысли, осуществлен благодаря гению и трудам Джорджа Кейли и Джозефа Пристли. Однако вы всегда были склонны преуменьшать свои заслуги, Итан. Не каждый отец осмелится прыгнуть с башни замка ради спасения своего сына. – Этот человек неумолимо пер вперед, как какая-то машина. – За всем этим стоит мерзавец и жулик Мартель, но теперь вы сделали правильный выбор. Мы на одной стороне. И вы были спасены не кем иным, как моим человеком, Шарлем Фротте. Эта новость достойна того, чтобы попасть в газеты, но мы должны соблюдать секретность.

– Спасен, чтобы сыграть какую-то роль в британских интригах и надувательстве? – прищурился я.

– Надувательстве! – Смит расхохотался. – Но, Итан, я член парламента! Нам, государственным деятелям, не пристало даже знать это слово! Нет-нет, никакого надувательства. Союз против худшей из тираний и унижения, против Бонапарта. Этот человек не выполнил ни единого пункта из Амьенского договора.

– И Англия тоже. – Благодаря своей нейтральной роли посредника я наслушался аналогичных жалоб с обеих сторон. Быть государственным деятелем столь же утомительно, как призывать к порядку расшалившихся детишек.

– Наполеон предал все революционные идеалы, им же, кстати, установленные, выставил себя военным диктатором, хочет доминировать в Германии и Италии, планирует военное вторжение на территорию вашей страны, вашей родины… Он пытается восстановить рабство в Санто-Доминго, что входит в противоречие с французской декларацией прав и свобод, он хочет присвоить древние сокровища, на которые не имеет никаких прав, и тем самым просто обезоружить нас. Уж кому, как не вам, можно и должно судить о его лицемерии. Мы с вами благородные люди и играем на одной стороне. Мы объединились против этого жестокого Цезаря и будем сражаться вместе, как тогда, в Акре. Мы бастион против тирании!

Я познакомился со Смитом в 1799 году, когда он помогал оборонять османский город Акру от наполеоновских войск. Английский капитан сразу понравился мне – он был красив, энергичен, храбр, напорист и амбициозен. А еще он был куда умнее и образованнее любого из офицеров, а это означало, что его дружно возненавидели почти все сослуживцы. Рыцарство он получил на службе у короля Швеции, но особенно прославил его побег из парижской тюрьмы, который помогла осуществить возлюбленная Сиднея. Бонапарт весь так и вскипал, узнав об очередном его успехе. Англичане же так толком и не разобрались, гений он или просто чудак, вот и посадили его в парламент, где ему было по плечу разобраться в любом событии.

– Я был связан с Наполеоном какое-то время, – признался я. – И, будучи американцем, пока что не знаю, чью сторону занять.

– Выгодную, Итан, выгодную для себя сторону. Да, я наслышан о вашей работе в качестве переговорщика по Луизиане. Вы умны, как лис, но и наш Фротте далеко не простак, он умудряется получать деньги сразу от полдюжины правительств. Оба вы шельмецы, но полезные шельмецы, и теперь наши интересы совпадают. Ну, скажите, Астиза, разве не так?

– Лишь потому, что французы похитили моего сына, – ответила моя супруга. Женщины мыслят крайне однобоко, когда речь заходит об их детях.

– И англичане помогут вам его вернуть, – тут же расплылся в улыбке Смит.

Астиза скептически отнеслась к этому его высказыванию. Но лично я придерживался мнения, что надо принимать любую помощь.

– Послушайте, сэр Сидней, я согласен, что наш союз взаимовыгоден, – заметил я. – Я просто хотел продать драгоценный камень, и тут налетела тайная полиция. Они украли изумруд, похитили моего сына Гарри, пытали меня, чтобы заставить выдать секреты, которые мне неведомы. Мы понятия не имеем, где сейчас Мартель и что я скажу ему, если найду его. Да и потом, я не слишком понимаю, что ему действительно от нас нужно.

– Он хочет завоевать Англию. Вот чай, прошу, угощайтесь, а я тем временем расскажу все, что знаю, – предложил лорд.

Мы уселись за угловой столик, где был расставлен китайский сервиз. Со старинного портрета маслом на нас сверху вниз взирал какой-то давно умерший англичанин: он смотрел строго, точно мирской судья на Сикстинскую капеллу. Высший класс здесь постоянно пытается соответствовать неким стандартам предков, которые при жизни ничего хорошего не видели и веселиться явно не умели. Из окон была видна Темза – по воде, подернутой мелкой рябью, проплывали целые караваны торговых судов, и их паруса хлопали и трепетали, точно птичьи крылья.

– Ну, прежде всего, Леон Мартель – самый отъявленный мошенник, – начал Смит. – Был главарем какой-то банды; ходили слухи, будто бы он приобщал сельских девушек к проституции, а мальчиков-сирот обучал ремеслу карманников. Затем он решил, что лучше войти в новую тайную полицию при Бонапарте, чем рисковать быть пойманным ею же. Мартель предан исключительно себе и своим интересам, и поговаривают, будто бы он надеется превзойти самого Фуше и в один прекрасный день стать министром полиции – путем быстрого продвижения по службе или с помощью предательского заговора. Но пока что он служит просто прикрытием и информатором для своих дружков из криминального мира и с их помощью вымогает и присваивает деньги и ценности у таких людей, как вы и ювелир Нито. Он изучал пытки и использовал эти свои знания против людей, которые становились у него на пути. К тому же он подлый трус – был призван в армию на заре французской революции и дезертировал.