Читать книгу Страна призраков - Уильям Гибсон - Страница 16

Тито помнил ее квартиру в Сан-Исидро, неподалеку от вокзала. Провода, лианами вьющиеся по стенам, голые лампочки под потолком, кастрюли и сковородки на массивных крюках. На алтаре теснились предметы, наполненные особым смыслом. Склянки с тухлой водой, наполовину собранная пластмассовая модель советского бомбардировщика, лилово-желтая солдатская нашивка, бутылки старинного стекла – мутного, с пузырьками, хранящими воздух столетней давности. Предметы, по словам Хуаны, составляли сеть того, в чем боги чаще всего проявляются. Со стены на это все смотрела нарисованная Пресвятая Дева Гваделупская.

Тот алтарь, как и нынешний, на квартире в испанском Гарлеме, был в первую очередь посвящен Открывающему Путь и Ошун, чьи парные энергии никогда не достигают равновесия, никогда не бывают в покое.

Рабы, которым не разрешали поклоняться родным богам, вступали в католическую церковь и почитали их уже в качестве святых. Каждый бог получил второе, католическое лицо, как, например, Бабалу-Айе, он же Лазарь, воскрешенный Христом. Танец Бабалу-Айе был танцем живого мертвеца. Поздними вечерами в Сан-Исидро Тито наблюдал, как Хуана курит сигары и пляшет, словно одержимая.

Сегодня, много лет спустя, ранним утром, Тито сидел перед ее нью-йоркским алтарем, таким же опрятным, как и остальное жилище. Непосвященный увидел бы лишь обыкновенную полку, но Тито сразу разглядел старинные бутылки, те, чьи пузырьки хранили воздух давней поры.

Он только что закончил описывать старика.

Хуана больше не курила сигар. И, наверное, не плясала, впрочем за это он бы не поручился. Она подалась вперед, взяла с блюдца на алтаре четыре кусочка кокоса и, проведя другой рукой по полу, поцеловала кончики пальцев и чисто символическую пыль. Закрыв глаза, прочла короткую молитву на языке, которого Тито не понимал. Строго задала вопрос на том же языке, встряхнула кусочки ореха в горсти и бросила перед собой. Потом немного посидела молча, упершись локтями в колени и разглядывая полученный результат.

– Все упали мякотью к небу. Это знак справедливости. – Хуана собрала рассыпанные кусочки и бросила снова. На сей раз два упали вверх кожурой. Тетка кивнула. – Подтверждение.

– Что?

– Я спрашивала о судьбе человека, который тебя тревожит. Он тревожит и меня. – Она стряхнула кокосовые кусочки в жестяную мусорную корзину. – Иногда ориши служат нам оракулами. Но они если и говорят, то не много, и даже им не всегда известно будущее.

Тито хотел помочь ей подняться, однако Хуана оттолкнула его руки. На ней было темно-серое платье с молнией спереди, похожее на форму. Лысеющую голову прикрывал того же цвета платок. Глаза были цвета темного янтаря, белки пожелтели, как слоновая кость.

– Пойду приготовлю тебе завтрак.

– Спасибо.

Отказываться было бесполезно. Да и зачем?

Хуана побрела на кухню, шаркая тапочками – серыми, как и казенного вида платье.

– Помнишь дом твоего отца в Аламаре? – Через плечо, из кухни.

– Там все дома были похожи на пластмассовый конструктор.

– Да, – согласилась тетка. – Город хотели сделать копией Смоленска. Я всегда считала, что твой отец мог бы найти место получше. В конце концов, у него, в отличие от других, был выбор.

Тито встал, чтобы лучше видеть, как ее старые руки режут хлеб, мажут его маслом и убирают в духовку, наполняют водой крохотную алюминиевую кофеварку, сыплют туда кофе, наливают молоко в стальную емкость.

– Да, твой отец мог выбирать. Может, в большей мере, чем твой дед. – Хуана обернулась и посмотрела племяннику в глаза.

– А почему?

– При русских твой дед был очень могущественным человеком на Кубе, хоть и держался в тени, а твой отец – первым и любимым сыном очень могущественного человека. Но дед, конечно, знал, что русские уйдут и все переменится. В девяносто первом году, когда это случилось, он угадал «особый период», дефицит и остальное. Угадал, что Кастро потянется к символу злейшего врага – американскому доллару. И конечно, он понял, что лишится власти. Впрочем, я расскажу тебе про твоего деда один секрет.

– Да?

– Он был коммунистом. – Хуана залилась таким поразительно девичьим смехом, что на миг показалось, будто в крохотной кухне есть кто-то еще. – Сантеро[15], да, но коммунистом больше. Он верил. Все получилось не так, а уж мы-то знали больше простых людей, и тем не менее твой дед, по-своему, верил. Он, как и я, бывал в России. Как и я, имел глаза, чтобы видеть. И все равно верил. – Она пожала плечами, улыбнулась. – Думаю, это придавало ему некую дополнительную силу, дополнительную власть над теми, с кем мы благодаря ему оказались связаны. Они всегда подозревали о его вере. Не трагической, клоунской, как у восточных немцев, а скорее наивной.

Кухню наполнил запах поджаренного хлеба. Молоко почти закипело, и Хуана начала взбивать его бамбуковым венчиком.

– Разумеется, проверить они не могли. Тогда все говорили, что верят, по крайней мере – прилюдно.

– Почему ты сказала, что у него было меньше выбора?

– Глава большой семьи обременен обязанностями. А мы к тому времени стали не просто семьей, а тем, что мы сегодня. Твой дед мечтал о справедливом государстве, но в итоге выбрал семью. Будь он один, остался бы на Кубе. И может, даже еще и сейчас был бы жив. Гибель сына, конечно, сильно повлияла на его решение переправить нас в Америку. Садись.

Она поставила на столик желтый поднос, белое блюдце с тостами и большую белую чашку кофе с молоком.

– А этот человек помог деду перевезти нас сюда?

– В каком-то смысле.

– Как это понимать?

– Многовато вопросов.

Тито улыбнулся ей снизу вверх:

– Он из ЦРУ?

Хуана грозно зыркнула из-под серого платка. Бледный кончик языка показался в уголке ее рта и тут же исчез.

– А твой дед был из ДГИ?

Тито задумчиво окунул кусочек тоста в кофе и прожевал.

– Ну да.

– Правильно. Был, конечно. – Она потерла морщинистые ладони, словно что-то с них стряхивая. – Но на кого он работал? Вспомни наших святых, Тито. Два лица. Всегда два.