Читать книгу Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис - Страница 10

Человек, весь день простоявший на Холме Говорения у веси Вольфингов то и дело мог бы заметить на обоих берегах Чернавы новые и новые рати; однако последние – люди из Нидермарки, Нижней Окраины – поспешали изо всех сил, чтобы не опоздать к началу Схода. Это шли Лаксинги, знамя которых украшал лосось, и было их пока еще маловато числом, ибо недавно лишь сделались они родом среди жителей Порубежья. Возок со знаменем везли у них кони пятнистые и крепкие; ну а воинство было невелико потому, что немного ехало среди них трэлов, и все они – и свободные люди, и обязанные – сидели на конских спинах и спешили вместе со знаменным возком вперед, а немногочисленные телеги с припасом, как могли, следовали за ними.

Далее сказывается, что воители Вольфинги и Биминги скоро нагнали Илкингов, торопившихся как бы не слишком. Род этот был из великих, самый многочисленный во всей Средней Марке, и к тому же родственный Вольфингам. Старцы Илкингов еще помнили, как деды их и предки рассказывали о том, что некогда род их образовался из части, отошедшей от Дома Вольфингов и оставившей Марку еще во времена, когда ее только заселяли. Когда же наконец вернулись они в Порубежье, то поселились возле остатков племени Тирингов, некогда бывшего весьма могучим, но к той поре почти вымершим от великого мора, поразившего сей род. И тогда оба дома – вернувшиеся скитальцы и те, кого пощадил гнев Богов, – соединились в единственный, умножавшийся и процветавший, заключавший браки с Вольфингами и сделавшийся великим. Пышным и славным был теперь наряд людей, выступавших под Знаменем Илкингов; повозку с ним увлекали ручные лоси, в течение многих поколений приучавшиеся к этому делу, – более гладкие и упитанные, чем их лесные братья, однако не столь сильные.

Так все три рода отчасти перемешались в пути. Вольфинги были среди них самыми рослыми и статными; ну, а темноволосого люда меньше было среди Бимингов, а между Илкингов больше; последние, похоже, успели влить в свои жилы изрядную долю чужой крови в своих скитаниях. Спутники переговаривались и приветствовали друг друга, как заведено среди товарищей по оружию накануне битвы; и речь шла, как нетрудно понять, о новом походе и о том, чем он закончится. И вот что сказал воитель Илкинг ехавшему рядом с ним Вольфингу:

– Скажи, о Вольфкеттль, видела ли Холсан исход битвы?

– Нет, – ответил тот, – она зажгла прощальную свечу, сказала, что мы вернемся, и заговорила об этом дне, – но так как могли бы сказать и мы сами, не зная, что предстоит нам. Мы выставили большую и доблестную рать, но эти Волохи не уступят нам в отваге, и к тому же будут статью повыше, чем народ Гуннов, а уж порядок знают как никто на свете. Так что если мы победим, то вернемся домой; если нас разобьют, то все равно уцелевшие будут отступать до самой Марки, а они будут преследовать нас по пятам, ибо бока наши прикроет лес.

– Истинно так, – сказал Вольфинг, – а о силе этих людей и их обычаях можно кое-что узнать из песен, которые еще поют в Доме Вольфингов, да и во всей Марке. Ведь это и есть тот самый народ, о котором повествуют многие из них, а особенно те из них, что зовутся Сказанием о Южных Волохах. Рассказывают они, как некогда дружили мы с волошским племенем, близким к нам по обычаям, ибо мы, Илкинги, были тогда слабы. И посему выступили в поход вместе с этими самыми Кимврами и пришли к жителям городов… Иногда побеждали, иногда бывали побеждены, однако же наконец претерпели поражение в великой битве, ужасном побоище, когда алая кровь омывала колеса повозок, а горожане лишались чувств, поработав мечами – словно люди, косящие сухую и тяжелую траву жарким летним полуднем… После же, стоя на усыпанном трупами поле брани, никак не могли понять, где они – в своем мире или в пекле, столь жестокой вышла та битва.

Тут один из Бимингов, ехавший по другую сторону от Илкинга, протянул руку над конской гривой.

– Послушай, друг, но не говорится ли в одной из этих песен о том, как наша рать взяла штурмом великий город Южных Волохов, а после долго в нем обитала?

– Да, – согласился Илкинг. – Слушай же, что повествует об этом Сказание о Южных Волохах:

Говорит сказание, что никто не мог остановить Готов вместе с собратьями их; сильные пали перед ними в бою, а прочие – и мужи и жены – бежали перед Кимрами и нами, оставив целый город. Так говорится дальше:

Вот как говорит сказание о чертоге, который оказался отважнее своих людей, бежавших из-под своего крова и предавших его в наши руки.

Сказал Вольфинг:

– Как было прежде, так и станет теперь. Может случиться, что сия дорога далеко заведет нас, и мы увидим стены хотя бы одного из южных селений, которые у моря зовут городами. Ибо слыхал я, что там их много больше одного, и в них обитают столь большие роды, что каждый размещается во множестве домов за стеной из камня и песчаника. И за каждой из этих стен скоплено несказанное богатство. Почему бы ему не перейти в руки людей Марки в награду за доблесть? Продолжил Илкинг:

– Истинно, что много там городов и велико их богатство, но не живут родовичи все вместе в одном городе. Напротив, можно сказать о них, что позабыли они родство и не имеют ни рода, ни племени; не знают они и откуда брать себе жен… столь велико смятение между ними. Их могучие сами выбирают себе яства и определяют, сколько трудиться после того, как почувствуют они усталость, сами назначают себе, как жить им. Терпя все это, они называют себя свободными, хотя не имеют ни дома, ни рода. Воистину они могущественные, но несчастные люди.

Сказал Вольфкеттль, Волчий Котел:

– И ты узнал все это из древних сказаний, о Хиаранди? Я знаю иные из них, и все же не встречал ничего подобного. Неужели в вашем роду восстал новый сказитель, памятью превышающий всех предшественников своих? Если так, приглашаю его при первой возможности в Чертог Вольфингов, ибо мы давно не слышали ничего нового.

– Нет, – ответил Хиаранди, – ты услышал от меня повесть не о древних годах, а о ближних. Потому что недавно пришел к нам из леса человек, сказавший нам, что принадлежит он к роду Гаэлов, и что род его ведет тяжелую войну с этими Волохами, которых он называл Римлянами. Еще он сказал, что попал в плен в одном из сражений, и его как трэла продали в один из их градов. Вышло так, что град этот был старшим среди всех прочих, и там он выучился обычаям тех Волохов. Только жестоким было ученье. Худо жилось ему среди них, ведь Римляне эти обходятся со своими трэлами хуже, чем с тягловыми животными, потому что берут много пленников, ибо они – могучий народ. И все эти трэлы и реченные свободные, но несчастные люди возделывают поля, пасут животных, занимаются ремеслами… Надо всеми же стоят такие люди, которых зовут хозяевами и господами. Эти не делают ничего, даже в кузнице меча не заточат, только сидят целыми днями у себя дома или выходят из дома и валяются на солнце возле выброшенной из очага золы – словно псы, отбившиеся от себе подобных.

И тот человек сумел бежать из волошского града, стоявшего недалеко от Великой Реки; мужественный и могучий, он прошел все опасности и добрался к нам, пройдя все Чернолесье. И мы видели, что он не лжец, и с ним обходились очень жестоко, потому что на тело его кнут оставил много рубцов; были среди них и следы оков и оружия этих людей, не одного из которых пришлось ему сразить ему перед побегом. Он стал нашим гостем, и мы полюбили его. Человек сей жил потом среди нас и живет по сю пору, ибо мы приняли его в свой род. Только вчера он захворал и не смог выступить с нами. Возможно, он отправится следом и догонит нас через день или два. Если же нет – я приведу его к Вольфингам, когда битва закончится.

Тут расхохотался Биминг и молвил так:

– Ну, а если кто-то из нас не вернется домой: или ты, или Вольфкеттль, или гость-Волох, или я сам? Думается мне, что не видать нам городов юга и самих южан, иначе как в боевом строю.

– Злые твои слова, – отозвался Вольфкеттль, – хотя надлежит учитывать и подобный исход. Но почему ты подумал так?

Ответил Биминг:

– В нашем доме нет своей Холсан, что сидит в чертоге под кровом и пророчит родовичам их истинную судьбу. И все же время от времени под нашим кровом звучит доброе или злое слово… надобно только слушать. Вот и вчера мы услышали недобрую речь из уст отрока десяти зим отроду.

Молвил тут Илкинг:

– Сказав все это, говори теперь остальное: слово произнесено. Иначе мы можем заподозрить самое худшее.

Продолжил Биминг:

– Случилось так: вчера вечером этот парнишка вбежал в чертог в слезах, когда в доме было полно народа и все пировали. Он заливался ревом и не желал успокаиваться. Когда же его спросили, в чем дело, он наконец ответил: «Ладно, скажу. Ворон обещал мне на следующей неделе слепить из глины лошадку и обжечь ее в печи вместе с горшками. Теперь он уйдет на войну и не вернется. И я останусь без игрушки». Тут, понятно, все мы расхохотались. А мальчишка скривился и спросил: «Чему вы смеетесь? Поглядите туда, что вы видите?» «Ничего», – ответил кто-то из нас, только стену пиршественного чертога и праздничные занавеси на ней. Мальчишка, взрыднув, продолжил: «Плохие ваши глаза, у меня лучше. Я вижу небольшую полосу на вершине холма, а за нею откос повыше нашей Говорильной Горки. И на нем лежит Ворон, белый словно мел, и такого лица не увидишь, кроме как у покойника». Тут вступил в разговор стоявший неподалеку Ворон, муж еще молодой: «Добрая весть, парень, хорошо быть убиту на рати! Но ободрись: вот Ганберт, он вернется и слепит тебе конька». – «Нет, и он не придет назад, – рек отрок. – Ибо я вижу его бледную голову у ног Ворона, а тела в зеленой, расшитой золотом рубахе нет рядом». Тут смех умолк, и муж за мужем стали подходить к дитяти и спрашивать: «Видишь ли ты меня? Видишь ли ты меня?» И вышло, что не увидел он на этом поле многих из числа тех, кто задавал этот вопрос. Так что скажу, что мало кто из нас увидит города Юга, да и те, скорее всего, доберутся до них в колодках.

– Ну что это за речи? – сказал Хиаранди. – Кто слышал, чтобы рать вышла на поле, сошлась с врагом и целиком вернулась домой?

Ответил Биминг:

– И я не слышал, чтобы ребенок предсказывал смерть воителей. Говорю тебе: окажись ты сам тогда среди нас, то уже верно решил бы, что мир приближается к своему концу.

– Хорошо, – сказал Вольфкеттль. – Пусть будет, как будет. Только враг не уведет меня с поля битвы живым. Человека можно лишить победы, но только не смерти, если он будет стремиться к ней.

Поправив нож, висевший у него на шее, он продолжил:

– Только и впрямь я удивляюсь тому, что вчера утром с уст Холсан не сошло даже слова, кроме тех, что могла бы сказать всякая женщина из нашего рода.

Поговорив так, они добрались до места, где лес ближе подступал к реке, и тут Средняя Марка кончилась, ибо ни один из родов ее не обитал выше Илкингов, кроме одного, небольшого, выступившего в одной рати с ними: Дроздовичей или Осилингов, на знамени своем изображавших лесного дрозда, черного с желтым клювом.

Теперь земли Среднего Порубежья закончились; плотные ряды деревьев подступали почти к самой воде, возле которой там и сям росли редкие рябины. Однако Чернава здесь текла глубоко и быстро между высоких крутых берегов, так что нечего было искать брода, и мало кто решился бы переплыть этот темно-зеленый опасный поток. День близился к вечеру, и вечерняя слава его уже пряталась на западе за высокой стеною деревьев. Но войско все шло вперед, а узкая полоса между лесом и рекою заставила его растянуться, превращая с виду в весьма огромную рать. Более того, по противоположному берегу, чуть поодаль от Вольфингов и их друзей, шли люди из восточных областей Марки, и плотные вереницы разделяли только узкие воды.

Пала ночь, высыпали звезды, восстала луна, а Вольфинги и спутники их не останавливались, ибо видели, что следом за ними шли ратники из других частей Марки – Средней и Нижней, и не подобало замедлять шаг.

Так шли жители Порубежья между лесом и водою по обеим берегам Чернавы, пока не сгустилась ночь и не опустилась луна, так что шедшим по обоим берегам пришлось зажечь факелы, чтобы осветить себе путь. Но наконец достигли они урочища, где деревья отступали от реки, образуя луг, звавшийся Привальным; обилие травы для скота и говяд позволяло находившимся на западному берегу заночевать там. Тогда, направив свои повозки к краю леса, они сошли с протоптанной дороги, чтобы не мешать следовавшим за ними направиться дальше, потом назначили в ночь дозорных; прочие устроились спать на траве под деревьями, и был недолог короткий летний ночлег.

Не говорится в предании о том, чтобы кто-то из ратников видел во сне нечто, достойное того, чтобы можно было сообщить остальным; многим вообще снились не война и поход, а предметы мелкие, даже смешные – воспоминания об ушедшей поре, которых разум не сдерживал ночью.

Лишь тому Бимингу приснилось, что он вернулся домой и видит как горшечник, один из домашних трэлов, сидит за своим колесом и лепит горшки да чаши. Тогда, подобрав с земли кусок глины, он решил слепить из него игрушку, конька для расстроенного мальчика. Долго старался он, но так и не сумел ничего сделать, ибо глина рассыпалась в его руках. А потом она вдруг сама собой собралась вместе, образовав не лошадь, а великого вепря, священного зверя Фрейи. Усмехнувшись во сне, он обрадовался, подскочил, извлек меч измаранными в глине руками, чтобы взмахнуть им перед Земляным Вепрем и поклясться в своей доблести. И вдруг оказалось, что он и впрямь стоит на ногах, пробудившись вместе с холодной зарею, а в правой руке держит стволик клена, росшего рядом. Тут он вновь усмехнулся, лег на землю и снова заснул, пока солнце и голоса друзей не пробудили его.