Читать книгу Сказание о Доме Вольфингов - Уильям Моррис - Страница 6

Рассказывают, что был тогда летний вечер, пшеница уже колосилась, но оставалась зеленой; пастухи загнали молочных коров в хлева; остающиеся при стадах говяд, косяках коней и отарах овец уже сменились, а ночная стража – попарно и поодиночке – как раз ехала по тропинкам между стен пшеницы и ржи в сторону поля. Вокруг хижин трэлов группами собрался народ – подневольный и свободный, стайки женщин и группы мужчин. Одни разговаривали, другие внимали песне или повествованию, третьи пели или плясали, дети же носились между сборищ, перекрикиваясь пронзительными немелодичными голосами – как молодые дрозды, еще не научившиеся песне своего пернатого племени. Тут же находились и псы – бурые шерстью, долгие лапами, остромордые, тощие и рослые; однако собаки не обращали особого внимания на детей, пытавшихся вовлечь их в игру – но лежали или бродили вокруг, словно бы позабыв об охоте и диких чащах.

Народ радовался хорошей погоде, будущему урожаю, и просто жизни; и не было возле домов оружия – лишь кое-где блестело наконечником кабанье копье в руках пастуха или пастушки, припоздавшей в поселок с поля.

Высокими, да и чаще всего пригожими, были эти мужчины и женщины, и больше находилось среди них светловолосых, сероглазых с высокой скулой и белокожих – там, где жаркое солнце и сухой ветер не наделили их бронзовым и приятным для взгляда загаром. Однако среди трэлов попадался и люд, меньший ростом и смуглый, черноволосый, темноглазый, более легкий в членах; впрочем, встречались между этими и такие, чьи руки были мощнее, а ноги кривее. Еще были меж ними и те, кто статью и кожей не столь уж отличался от вольного люда. Такие, вне сомнения, происходили из другого племени, шедшего от Готского корня, побежденного людьми Марки – в дни собственной жизни или во времена отцов своих.

В то же время кое-кто из свободных не напоминал сотоварищей и родню: тонкие и легкие телом, были они черноволосы и сероглазы – и к этой породе принадлежали те, кто красотой превосходил всех остальных родовичей.

Солнце уже село, начинала сгущаться тьма, и не знающий тени сумрак ложился на землю. На опушке леса неумолчно пели соловьи, угнездившиеся в редких орешниках, под которыми кролики старательно подстригли всю траву. Но ни птичьи песни, ни голоса мужей возле домов не нарушали тишину вечера – ведь издалека принесшийся шум может поведать о многом.

Внезапно находившиеся по краям сборищ и не столь уж шумевшие люди начали прислушиваться, а группа, собравшаяся возле сказителя, вдруг примолкла, как и его повествование. Заметив такое, плясуны и певцы в свой черед оставили танец и притихли. Наконец все уже напрягали слух, чтобы услышать вести. Первым узнал их ночной караул; пастухи уже повернули обратно и рысили по тропам сквозь высокие злаки; конопасов тоже нельзя было найти на лугу: все они поспешали к своим косякам, чтобы пригнать домой боевых коней. Вести сулили войну.

Ибо в воздухе – жужжанием смиренной пчелки, мычанием коровы, доносящимся вечером с дальнего луга, когда пришло время дойки – пел звук, более громкий и крепкий, иногда чуть трепетавший, но не возвышавшийся и не умолкавший, потому что вечер выдался безветренным. Всякий немедленно понимал, что звук сей, могучий и сильный, явился издалека: всякому известен был голос Великого Рога Илкингов, чей дом располагался вверх против течения Чернавы, по соседству с Кровом Вольфингов.

Тут сборища немедленно разошлись, и все свободные – да и большое количество трэлов – устремились к Мужской Двери чертога, и спокойно вошли внутрь его… без лишних словес, ибо каждый знал, что в должный черед все узнает.

Внутри же, под Солнцем Чертога, среди тканых повествований о древних временах, на высоком помосте восседали старейшины и вожди Волков, а среди них рослый и крепкий муж зим сорока от роду, с чуть тронутой сединами бородой, сероглазый и большеглазый. Перед ним на столе покоился Боевой Рог Вольфингов, вырезанный из бивня северного морского кита, украшенный многими знаками, изображением волка, цветами, отчеканенными на золоте по краю и у мундштука. Так ожидал Боевой Рог Вольфингов своего часа, чтобы по слову явившегося вестника отправить дальше тревожный сигнал, возвещенный Великим Рогом Илкингов.

Звали сего темноволосого вождя Тиодольфом (по-нашему – Волком Племени), и считался он среди Вольфингов мудрейшим, искуснейшим в битве и не знающим страха. Возле него сидела прекрасная женщина по имени Холсан, которую люди считали приемной дочерью вождя. Сероглазая и темноволосая, была она похожа на отчима. И не знали здесь никого красивей этой молодой девы, которой едва исполнилось двадцать зим.

Вожди и старейшины восседали на помосте, вокруг стояли родовичи вперемешку с трэлами, и ни один из мужей не отверзал уст: все ждали верных и определенных вестей. А когда в дом вошел последний из тех, кто намеревался это сделать, в чертоге воцарилось такое молчание, что слышна стала даже соловьиная песня, даже писк летучих мышей за окошком. И вот, посреди людского молчания и шелеста земной жизни послышался новый звук, заставивший всех обратить глаза свои к двери… и был этот звук топотом ног, бегущих по высохшей за лето тропе возле чертога. Звук сей смолк возле Мужской Двери. Мгновение, и она отворилась, пропустив мужа, заторопившегося к середине стола, стоявшего поперек чертога. Там он остановился, тяжело дыша и держа в протянутой руке некий предмет, не столь уж заметный в сумраке зала, но, тем не менее, понятный каждому. Муж сей, молодой, легкий и стройный, был одет в одни только полотняные штаны и кожаные ноговицы. Он замер, успокаивая дыхание, прежде чем заговорить; тогда Тиодольф поднялся, протянул пришельцу полный рог меда и заговорил, в напеве сочетая слова:

Однако муж этот торопливой рукой отстранил от себя рог, и никто не сказал ему слова; наконец, отдышавшись, он молвил так:

После этого на минуту он воздел к небу боевую стрелу – расщепленную, обожженную и окровавленную – и поворотившись с нею во все стороны, бросился без всяких помех к открытой двери. Вестник уже исчез за нею, но всем казалось, что грозный знак еще висит над головами живых людей и воинов, вытканных на коврах – столь пристально все глядели на него. Причин для сомнений не могло быть, и Тиодольф сказал:

Чередой хлынули Вольфинги из чертога, в котором не осталось никого, кроме прекрасной Холсан, сидевшей под лампой, чье имя она носила. Остальные отправились вверх – на маковку склона, где людские руки прибавили холму высоты. Там Тиодольф остановился, взял в руки рог, повернулся лицом к устью Чернавы-реки, приложил его к губам и дунул, и дунул второй раз, а потом и третий. Ревом своим Походный Рог Вольфингов вспорол ночную тишину, так что трубный голос услышал вождь Бимингов, собиравшихся в своем чертоге, а услышав, приказал всем своим готовиться к встрече с гонцом, который скоро должен был появиться. Но когда утихли последние отголоски, молвил Тиодольф:

Закончив свое слово, он сошел с холма и вернулся в чертог, а среди людей начались многие разговоры; одни из воинов были готовы к походу, другие – их оказалось больше – не совсем, и посему многие направились за оружием и конями, прочие же тем временем вошли в дом.

Ночь давно пала, но до рассвета обещала быть светлой, потому что уже встала луна. Многие из конопасов, покончив с делами, уже гнали назад по тропам коней – ржавших, лягавшихся, кусавшихся, заигрывавших друг с другом, не обращая внимания на жито, стоявшее вокруг дороги.

В хижинах трэлов уже загорелись огни, еще светлей было в кузнях, откуда уже доносился стук молотов о наковальни, ибо мужи занялись собственными доспехами.

Однако же главные среди мужей и жен накануне расставания пребывали в чертоге; трэлы принесли кувшины с медом, юные девы наполняли и разносили рога, а воины ели, пили и веселились. Время от времени, закончив с делами, в чертог входил кто-нибудь из воинов и присоединялся к тем, кого любил сам, и кем был любим. Во всем длинном доме люди разговаривали или пели под звуки арфы. Высоко поднявшаяся луна заглянула в окна… пирующие смеялись и вспоминали славные боевые деяния прежних лет. Наконец понемногу Вольфингами начала овладевать усталость, люди улеглись спать, и в чертоге воцарилась тишина.