Читать книгу Голова как решето. Зачем включать мозги в эпоху гаджетов и Google - Уильям Паундстоун - Страница 10

Память на источники – это способность вспомнить, когда и где почерпнут тот или иной факт. Память на источники часто подводит, влечет за собой ложные воспоминания[37]. «Да, хамелеоны обитают в воде. Не помню, где-то я об этом слышал…»

В Гарварде провели эксперимент, показав, до какой степени мы можем полагаться на этот вид памяти. Каждый испытуемый получил список общеизвестных фактов. Было сказано, что храниться они будут в отдельных папках с надписями «Факты», «Даты», «Сведения». Оказалось, что участники эксперимента лучше запомнили, в какой папке какие факты хранятся, но не сами эти факты, хотя они были броскими и краткими («Глаз страуса больше…»), а названия папок – скучными и обезличенными.

Смогли бы мы нормально жить, если б не знали почти ничего, кроме того, где посмотреть нужное? уже есть люди, которые работают в таком режиме. Например, прокуроры. «Незнание – не довод» – эта язвительная поговорка в ходу у американских юристов. Один только конгресс ежегодно увеличивает законодательную базу где-то на 20 миллионов слов. И если бы кто-то взялся их прочесть, потратил бы около 10 месяцев. А ведь это только те слова, которыми обрастают новые федеральные законы. Стоит добавить к ним старые законы – федеральные, штатов и местные – за давностью в несколько веков, а также все судебные решения, вынесенные на их основании, и получится объем документов, прочесть который физически невозможно. Прокуроры могут знать закон лишь в общих чертах, но им необходимо быть асами в поиске прецедентных случаев.

В одном из самых впечатляющих за последние несколько лет экспериментов, посвященных исследованию памяти, ученые показали, что непроизвольно мы задействуем память на источники все чаще. Исследователи Даниэль Вегнер и Эдриан Уорд несколько по-своему провели классический тест Струпа, который хорошо описан в популярной психологии: вам показывают слова, обозначающие любой цвет, за исключением цвета шрифта, которым они набраны. Представьте, что слово «красный» напечатали синим цветом. Загвоздка в том, что нужно назвать именно цвет, а не прочесть написанное слово. Сделать это труднее, чем кажется.

Попробуйте назвать цвета этих слов:

Обычно за этим следует неловкий смех. Когда цвет и значение слов не совпадают, цвета называют в два раза медленнее.

Этому открытию посвящена диссертация Джона Ридли Струпа 1935 г., благодаря которому он стал самым, пожалуй, цитируемым в мире экспериментальным психологом. Получив степень доктора психологии, Струп решил, что цвета слов ему интересны меньше Священного Писания. Он оставил психологию и стал пастырем сельского прихода в Теннесси.

А между тем открытие Струпа дополнялось новыми фактами, вдохновляя ученых на множество других психологических исследований. Тест Струпа полезен тем, что позволяет измерить уровень внимания и выявить подсознательные мысли. Проводились эксперименты с участием голодных добровольцев, которым предлагали пройти тест Струпа, построенный на списке как будто произвольно подобранных слов[38]. Когда попадались такие слова, как «гамбургер» или «обед», задержка в назывании цвета у голодных испытуемых увеличивалась. Мысли о еде были у них на переднем плане, поэтому требовалось дополнительное усилие, чтобы не озвучивать слова, означавшие что-либо съедобное.

Вернемся к Вегнеру и Уорду. Этот же принцип лег в основу их исследования, в ходе которого добровольцы сначала отвечали на трудные вопросы, к примеру «На флаге всех стран есть хотя бы два цвета?». Сразу после этого им предлагали пройти тест Струпа, в котором перечислялись хорошо известные торговые марки, написанные разными цветами[39]. От испытуемых требовалось назвать цвет каждой торговой марки так быстро и точно, как только возможно.

Задержка в назывании цвета увеличивалась, когда испытуемым попадались такие слова, как Google и Yahoo. И оставалась прежней, когда прочесть требовалось, например, Nike и Target. По-видимому, трудные вопросы из теста на общую эрудицию настроили испытуемых на мысль, что хорошо бы поискать ответы в сети.

В подтверждение этого ученые чуть изменили опыт. Вопросы в тесте на общую эрудицию подобрали настолько простые, что каждый участник сумел на них без труда ответить. Когда же участникам предложили тест с торговыми марками, задержки в назывании цвета слов Google и Yahoo не наблюдалось. Мысль, что ответ надо бы поискать в сети, возникала только тогда, когда звучали сложные вопросы.

Вегнер связывает эффект Google с общим феноменом «распределенной памяти». Набрать на клавиатуре – лишь один из множества способов, которыми мы можем воспользоваться, чтобы сохранить информацию, не нагружая мозг. Задолго до появления социальных сетей мы делились воспоминаниями, знаниями и опытом в реальном, а не виртуальном пространстве. Сам я не гурман, но у меня есть друзья, которые посоветуют какой-нибудь интересный ресторан. У меня нет знакомых врачей-специалистов, зато есть терапевт, который посоветует нужного. В этом мире мы держимся на плаву не потому, что знаем все, а потому, что знаем нужных людей.

«Распределенная память» препятствует распространению ошибочной информации – во всяком случае, до некоторой степени. Как показали исследования, большинство людей убеждены, что антибиотиками можно победить вирусы. Нет, это не так. Но, как верно заметил психолог из Йельского университета Дэн Кахан, едва ли это важно. Большинство из нас сами себе азитромицин не выпишут. Зато действительно важно знать: когда что-то болит, лучше всего сходить к врачу и последовать его указаниям.

Эффект Google – еще одно свидетельство, как мы приспосабливаемся к «распределенной памяти». Получается, что «облако» нам вроде друга, который все знает. Он всегда рядом, на раздумья тратит секунды и никогда не устает от глупых вопросов. Настоящее маленькое чудо, и наша зависимость от него доведена до абсурда. Экономист Сет Стивенс-Давидовиц отметил, что в поисковике Google среди запросов, содержащих фразу «мой пенис», на третьем месте по частотности оказался вопрос «Не мал ли мой пенис?»[40]. Как будто на то нет линейки.