Читать книгу Непрощённые - Ульяна Климентьевна Чигорина - Страница 5

Зима двадцать четвертого года была очень холодной даже для наших закраин, а накануне крещения погода так буйствовала, что казалось, у простого человека не может быть таких внутренних сил, которые смогли бы ей противостоять. Находиться на улице больше четверти часа было практически равно смерти. Казалось, еще чуть-чуть, и непременно отморозишь себе все конечности, а еще нос и уши в придачу. Лишаться всех этих вещей надобности мало, поэтому мы старались покидать натопленные жилища только по крайней необходимости. Деревня будто вымерла – все старались держаться поближе к своим печам.

В один из тех дней мы с Яковом, как обычно, хлопотали по дому – мели сени, собирали ужин на стол. Уже вторые сутки отца не было дома. Машка волновалась, но старалась не показывать этого. Собственно, это амплуа – холодная и бездушная – было ее единственным и бессменным. Только к одному человеку на земле она проявляла свои теплые чувства – к своей дочери.

В тот самый момент, когда ужин был собран, и мы все дружно уселись за стол, в сенях послышался шум открывающихся дверей.

– Машка! Машка! – это был сосед Григорий – мужчина, как мне тогда казалось, в годах, но на самом деле ему тогда было около тридцати пяти лет отроду. Жил он через забор, мужиком был добродушным и отзывчивым, периодически заботился о нас, учил Якова справляться с мужскими хлопотами. Например, благодаря ему Яков научился правильно колоть дрова. В каком-то смысле, он заменил нам отца.

Вид у Григория, влетевшего в дом, был обеспокоенный, тулуп нараспашку, шапка съехала на бок, обнажая растрепанную шевелюру.

– Машка, пойдем! Быстрее, Машка, шевелись! Да положи ты уже ребенка! Одевайся, нерасторопная!

Опешившая от неожиданности Машка, не успев опомниться, натянула что-то на себя и выскочила из дому вслед за Григорием.

– Из дому ни ногой! Ешьте без меня! – услышали мы напоследок ее обеспокоенный голос.

Нам же теперь и кусок в горло не лез. Не знаю, сколько мы так просидели, уставившись в пустоту в ожидании вестей. Нас, потерявшихся во времени, привел в себя шум, снова донесшийся из сеней. Первым порывом было броситься туда, но как послушные дети, мы оставались на своих местах.

Дверь скрипнула, на пороге появилась Машка, белая как свежевыпавший снег. Покачиваясь, словно в опьянении, она вошла в комнату и уселась на лавку. Не издавая ни единого звука, она смотрела в одну точку несколько минут.

От еле уловимого сквозняка дверь в сени, не плотно закрытая, снова отворилась, и мы увидели отца, лежавшего без движения прямо на полу.

– Он так и будет спать на полу? – обратилась я к мачехе.

Та не отвечала мне, скорее всего, даже и не слышала. Она все также неподвижно смотрела в одну, только ей известную точку, не выражая никаких эмоций.

Спустя несколько минут в дом вбежали отцовские родители. Бабка начала причитать, дед присел в оцепенении возле сына. Тогда-то мы и узнали, что отец вовсе не спит, как обычно, мертвецки пьяный.

Сегодня он решил наконец-то вернуться домой с очередной попойки. Вышел из хаты своего дружка, такого же пропивохи, в самый буран. Обессиленный алкогольным дурманом, он получил по голове оторвавшейся толстенной веткой. Упав в сугроб, отключился, и больше никогда не проснулся. Возможно все было бы иначе, но свою ушанку он позабыл у Прошки, того самого дружка, поэтому ничто не смогло защитить его от того злополучного удара.

Вот так нелепо закончилась бесполезная жизнь моего отца. Обычная деревяшка лишила его жизни, как когда-то он сам безнаказанно лишил жизни мою милую маменьку.

Чувства, что я испытывала и в тот день, и многим позже, не сравнить с тем, что я чувствовала, когда умерла моя маменька. После ухода отца, в тот вечер двадцать четвертого года, я не испытывала ничего, кроме облегчения.