Читать книгу Женщина-Волшебство - Ульяна Вольная - Страница 4

Вторым по значимости событием за тот год стало знакомство с ревностью.

Открыв дверь без стука и войдя в мою жизнь, ревность действовала как разъедающая кислота, переливаясь густой красно-зелёной вязкой массой по сосудам моего тела, отравляя удушливыми токсичными парами, шепча разуму, что её ненависть – это благое зло.

В детском саду, куда я ходила, был мальчик. Он был не один у нас в группе, детей обоих полов было поровну, но Севу я выделила среди всех и перестала замечать других детей.

Наши кроватки в часы для сна находились рядом, и меня это очень радовало. Мы не занимались щипанием и троганием друг друга за части тела, мы не болтали и не хулиганили.

Он всегда спал в сончас, а я – никогда. Меня удивляла его способность суметь уснуть посередине дня, когда можно без устали бодрствовать и скакать, но я ему не мешала. Он спал, а я смотрела, как он спит. Смотрела, как он спит. Целый час я бесшумно лежала и смотрела на него, спящего.

Иногда мы вместе играли в «Аладдина и Жасмин» из диснеевского мультика. Мы стелили на пол тряпку, наш ковёр-самолёт, вместе садились на неё и начинали лететь. Сюжет часто повторялся: я начинала падать с ковра, а он каждый раз меня спасал.

Сева жил в одном подъезде со мной, только на этаж ниже. Наши балконы выходили на одну сторону дома, и вне детского садика мы могли вести балконные беседы, общаясь друг с другом ещё и таким способом. И нас нисколько не смущал тот факт, что все проходящие мимо слышали наши беседы.

Когда наступило лето, мы начали вместе гулять во дворе. Несмотря на наш небольшой возраст, родители не боялись отпускать нас одних с соблюдением двух неписанных правил: «со двора ни ногой» и «конфеты у незнакомых не брать».

Наш подъезд был густо населён детьми. Сева был знаком со всеми, а я не знала никого, но именно он привёл меня в сложившуюся дружную команду и представил всем.

Стоял тёплый летний вечер. Мы всей толпой малявок бегали по двору и играли в «ляпы». Весело, лето, детство. И вдруг в это детство вторглись без предупреждения абсолютно недетские чувства. В тот вечер я рассказала одной издевочек, что люблю Севу. Я не знаю, что заставило меня рассказать об этом именно ей, но мне очень хотелось с кем-то поделиться моей радостью, а родителям об этом я рассказать стеснялась.

– Ха-ха-ха, – рассмеялась она мне в лицо так гадко, что напоминала демона в обличье ребёнка. – Он любит Свету!

Мою сестру. Зачем ты ему?! Посмотри, весь двор об этом знает! Он ей уже признавался в любви!

Как только я это услышала, я как в бездну провалилась. Всё резко поблекло, потеряло краски, стало чёрно-белым в моих глазах и лишилось смысла. Я не заплакала, не впала в ступор, мне просто хотелось не быть.

«А почему я не спросила напрямую у Севы о его чувствах к Свете? Почему сама ему в чувствах не призналась?» – задумалась об этом я много лет спустя, повзрослев и став более прямолинейной.

Я не решилась на поступок, который бы опроверг или подтвердил полуубийственные для меня слова. После этой ужасной информации детское безудержное желание гулять было заляпано огромными чёрными кляксами, и белый детский день, неумолимо стремящийся к концу багряным закатом, казался спуском в преисподнюю. Первый раз в жизни я захотела убить человека. С трудом пересилив и обуздав свою злость, я убежала домой, не попрощавшись ни с кем из ребят.

Находясь в забытьи, но не выдав своего состояния взрослым, я быстро покушала, сходила в душ, почистила зубы и легла в кровать, надеясь, что получится заснуть и всё закончится. Только спать не хотелось. Ревность сдавливала мне горло, колотила меня палками, грызла, как полевая мышь грызёт зёрнышки, и этими зёрнышками были кусочки моей души, рассыпанной и брошенной на бескрайних полях, где вольно гуляют безжалостные холодные ветры. Меня морозило. В попытках закрыть глаза ко мне подступало непреодолимое желание завыть со всей мочи, так, чтобы мир рухнул и никогда больше не существовал. Но ревность была моей тайной, никто об этом не знал, и я лежала молча, не закрывая мокрые и опухшие от слёз глаза, продолжая бесшумно плакать под одеялом. Я хотела не родиться, не видеть этого мира и не чувствовать эту боль, медленно убивающую меня, – боль, с которой я не могу справиться, которая возникла ниоткуда, и неизвестно, когда она закончится.

Маленьким ребёнком я решила перестать быть заложником своих чувств, чтобы поступки других людей и их прихоти не отзывались во мне дикой болью, сопоставимой с желанием умереть. Я хотела стать свободной. Тогда я не знала, что свобода подразумевает не отсутствие сердца, а наличие разума, не роботизированность души, а культуру отношений. Я была уверена, что научусь контролировать свои эмоции и чувства, выдрессирую их, не буду влюбляться, действуя с холодным прагматичным расчётом.

Вместе с похотью, стыдом и ревностью в тот год я познакомилась со своим собственным рабством.