Читать книгу Маятник Фуко - Умберто Эко - Страница 12

Но я говорил о первом разговоре с Бельбо. Мы виделись и раньше, перекидывались репликами в пиладовском баре. Знал я о нем мало – только что он работал в «Гарамоне». Книги этого издательства я читал в университете. Издательство маленькое, серьезное. Юноше, трудящемуся над дипломной работой, обычно импонирует знакомство с сотрудником престижного издательства.

– А вы чем занимаетесь? – спросил он однажды вечером, притиснутый рядом со мной к дальнему углу цинковой стойки «Пилада» в жуткой давке по случаю праздничного нашествия посетителей. В ту эпоху все обращались друг к другу на «ты» – студенты к преподавателям и преподаватели к студентам. Что уж говорить об аборигенах «Пилада». «Закажи и мне выпивку», – бросал студент в битловке главному редактору крупной газеты. Похоже было на Петербург молодости Шкловского. Сплошные Маяковские и ни одного Живаго. Бельбо не сопротивлялся общепринятому «ты», однако было ясно, что для него это синоним всего самого отвратительного. Он принимал игру в «ты» как бы чтобы продемонстрировать, что отвечает на хамство хамством, но что в его глазах существует пропасть между дружбой и амикошонством. Настоящее «ты», которое, как в старину, символизировало дружбу либо любовь, на моей памяти у него находилось для считаных людей. Для Диоталлеви и двух-трех женщин. К тем, кого он уважал, но знал не слишком давно, он обращался на «вы». Так он разговаривал и со мной все то время, что мы проработали вместе, и я гордился этим почетом.

– А вы чем занимаетесь? – обратился он ко мне, и, как я теперь понимаю, это был знак высшей симпатии.

– В жизни или на этой сцене? – отозвался я, обводя взором пиладовские подмостки.

– В жизни.

– Учусь.

– Ходите в университет или учитесь?

– Смешно сказать, но одно не всегда исключает второе. Я пишу диплом о тамплиерах.

– Ой, как нехорошо, – отозвался Бельбо. – Разве это не тема для сумасшедших?

– Почему? Сумасшедшими я как раз занимаюсь. Они герои большинства документов. Вы что, соприкасались с этой темой?

– Я служу в издательстве, а в издательствах половина посетителей нормальные, половина – сумасшедшие. Задача редактора – классифицировать с первого взгляда. Кто начинает с тамплиеров, как правило – псих.

– Можете не продолжать. Им имя легион. Однако не все безумцы начинают с тамплиеров. Как вам удается опознавать прочих?

– Есть технология. Могу вас научить, как младшего товарища. Кстати говоря, как вас зовут?

– Казобон.

– А это не герой «Миддлмарч»[23]?

– Не знаю. В любом случае, был такой филолог в эпоху Возрождения. Но он мне не родня.

– Ладно, замнем. Выпьете еще что-нибудь? Еще две порции, Пилад. Спасибо. Итак. Люди делятся на кретинов, имбецилов, дураков и сумасшедших.

– Кто-нибудь остается?

– Я-то уж точно. Хотя и вас обижать не хочется. Если сформулировать точнее, любой человек подпадает под все категории по очереди. Каждый из нас периодически бывает кретином, имбецилом, дураком и психом. Исходя из этого, нормальный человек совмещает в разумной пропорции все эти компоненты, иначе говоря, идеальные типы.

– Идеальтюпен.

– А. Вы и по-немецки можете.

– Приходится. Все библиографии по-немецки.

– В мои времена, кто знал немецкий, никогда не защищался. Так и проводил всю жизнь – зная немецкий. Теперь это, кажется, происходит с китаистами.

– Я не сильный спец в немецком. Так что не теряю надежды защититься. Но вернемся к вашей типологии. Что делать с гениями – с Эйнштейном, скажем?

– Гений – это тот, кто играет всегда на одном компоненте, но гениально, то есть питая его за счет всех остальных. – Он поднял свой стакан и к кому-то обратился: – Привет, красавица. Ты опять травилась?

– Нет, – отвечала прохожая. – Я теперь в коммуне.

– Молодец, – похвалил ее Бельбо и опять повернулся ко мне: – А потравиться всей коммуной им слабо.

– Вы говорили о сумасшедших.

– Надеюсь, вы не собираетесь уверовать в меня, как в бога. Я не открываю смысл жизни. Я говорю конкретно – о поведении умалишенного в издательстве. У меня теория ad hoc, договорились?

– Договорились. Теперь моя очередь платить.

– Валяйте. Пилад, пожалуйста, поменьше льда. А то совсем опьянеем. Так вот. Кретин лишен дара речи, он булькает, пускает слюни и не попадает мороженым в рот. Он входит в вертящуюся дверь с обратной стороны.

– Это невозможно.

– Это смотря для кого. Для него – возможно. Исключаем кретина из круга исследуемых феноменов. Кретин легко узнаваем и по издательствам не ходит. Отбросим.

– Отбросим.

– Имбецила узнать труднее. Необходимо учесть весь комплекс социального поведения. Имбецил – это тот, кто попадает пальцем в лужу.

– Пальцем в небо.

– Нет, пальцем в лужу. – И он погрузил палец в озерцо спиртного на буфетной стойке. – Когда хочет попасть в стакан. Рассуждает о содержании стакана, но, так как в стакан не попал, рассуждает о содержимом лужи. Попросту говоря, это специалист по ляпсусам, он спрашивает, как здоровье супруги, как раз у кого сбежала жена. Я передал идею?

– Передали. Знакомый тип.

– Имбецилы очень ценны в светских ситуациях. Они конфузят всех, но создают неисчерпаемые поводы для разговоров. Есть безвредный подвид имбецила, он часто выступает дипломатом. Он способен говорить только о луже, не о стакане, и поэтому если бестактность допустили другие, имбецил автоматически переключает разговор. Это удобно. Однако и он нас не интересует, он не самостоятелен, его ставят только на подачу мячей, он рукописи по издательствам не носит. Имбецил не говорит, что кошки лают, он просто говорит о кошках, когда люди говорят о собаках. Он путается в светской беседе и, когда обделается как следует, – восхитителен. Это вымирающий вид, средоточие дивных буржуазных добродетелей. К нему требуется салон Вердюренов или даже Германтов. Нынешнему студенчеству знакомы эти фамилии?

– Нынешнему студенчеству – да.

– Имбецил – это Жоашен Мюрат, выплясывающий на кровном жеребце перед офицерским строем. Вдруг он видит одного, в орденах, с Мартиники. «Вы негр?» – обращается к нему Мюрат. «Так точно, высокопревосходительство!» На что Мюрат: «Молодцом! Продолжайте, продолжайте!» Знаете эту байку? Прошу извинить, но сегодня я отмечаю исторический поворот судьбы. Я бросил пить. Еще по одной? Не реагируйте, а то мне сделается очень стыдно. Пилад!

– А дураки?

– Да. Специфика дурака проявляется не в типе поведения, а в типе мышления. Дурак начинает с того, что собака домашнее животное и лает, и приходит к заключению, что коты тоже лают потому, что коты домашние… Или что все афиняне смертны, все обитатели Пирея смертны, следовательно, все обитатели Пирея афиняне.

– Что верно.

– По чистой случайности. Дурак способен прийти к правильному умозаключению, но ошибочным путем.

– А что, лучше приходить к ошибке, но рационально?

– Еще бы, а иначе зачем было делаться с таким трудом рациональными животными?

– Крупные человекообразные обезьяны произошли от низших форм жизни, люди происходят от низших форм жизни, следовательно, люди являются крупными человекообразными обезьянами.

– Для начала неплохо. Вы уже почти уверены, что есть какой-то логический сбой, но, конечно, вам надо еще поработать, чтобы понять где… Дураки коварны. Имбецилы опознаются моментально, не говорю уж о кретинах, в то время как дураки рассуждают похоже на нас с вами, не считая легкого сдвига по фазе. От дурака редактору нет спасения, чтобы от него отделаться, целой жизни мало. Дураки публикуются легко, потому что с первого наскока выглядят убедительно. Издательский редактор не стремится выявлять дураков. Если их не выявляет Академия наук, почему должен редактор?

– И в философии дураков полно. Онтологическое доказательство святого Ансельма – глупость. Бог обязан существовать потому, что я могу вообразить Его как существо, обладающее всеми совершенствами, в том числе существованием. Он перепутал существование представления с существованием сущности.

– Хотя не менее глупо опровержение Гонилона. Я вполне могу думать об острове в море, даже если этого острова нет. Второй дурак перепутал представление случайности с представлением необходимости.

– Турнир дураков.

– Вот-вот, а Господь Бог рад до безумия. Он специально сделался немыслимым, только чтобы доказать, что Ансельм и Гонилон оба дураки. Ничего себе высшая цель творения. То есть я хочу сказать, того деяния, во славу коего Господь Бог сотворил себя. Отлов дураков в космическом масштабе.

– Мы окружены дураками.

– И спасения нет. Дураки все, кроме вас и меня. Ну не обижайтесь! Кроме вас одного.

– По-моему, здесь применима теорема Гёделя.

– Не знаю, я кретин. Пилад!

– Сейчас очередь моя.

– Ладно, ваша следующая. Эпименид Критский утверждает, что все критяне лгуны. Если это говорит критянин и если он хорошо знает критян, он говорит правду.

– Еще одна глупость.

– Святой Павел, Послание к Титу. Пошли дальше. Все, кто полагает, что Эпименид – лгун, по логике должны доверять критянам, но сами критяне не доверяют критянам, следовательно, ни один обитатель Крита не думает, что Эпименид – лгун.

– Это глупость или не глупость?

– Как скажете. Я же говорю, что дурака выявить трудно. Дурак свободно может взять Нобелевку.

– Тогда дайте подумать… Некоторые из тех, кто не верит, что Господь сотворил мир в течение семи дней, не являются фундаменталистами, но некоторые фундаменталисты верят, что Господь сотворил мир в течение семи дней. Следовательно, ни один не верящий, будто Господь сотворил мир в течение семи дней, – фундаменталист. Это глупость или нет?

– Господи помилуй… Как раз тот случай. Не знаю. А вам как кажется?

– В любом случае глупость, даже если все так. Здесь нарушается основной закон силлогизмов. Нельзя выводить универсальные заключения из двух частных посылок.

– А если бы дураком оказались вы?

– Попал бы в большое и хорошее общество.

– Это верно, глупость нас окружает. И так как наши логики обратны, наша глупость – это их мудрость. Вся история логики сводится к вырабатыванию приемлемого понятия глупости. Она слишком грандиозна. Всякий крупный мыслитель – рупор глупости другого.

– Мысль как когерентная форма глупости.

– Нет. Глупость мысли есть некогерентность другой мысли.

– Глубоко. Уже два, Пилад хочет закрываться, а мы еще не дошли до сумасшедших.

– Сейчас дойдем. Сумасшедших опознавать нетрудно. Это дураки, но без свойственных дуракам навыков и приемов. Дурак умеет доказывать свои тезисы, у него есть логика, кособокая, но логика. Сумасшедшего же логика не интересует, по принципу бузины в огороде любой тезис подтверждает все остальные, зато имеется идея фикс, и все, что попадает под руку, идет в дело для ее проталкивания. Сумасшедшие узнаются по удивительной свободе от доказательств и по внезапным озарениям. Так вот, вам может это показаться странным, но раньше или позже сумасшедшие кончают тамплиерами.

– Все?

– Нет, есть сумасшедшие без тамплиеров. Но которые с тамплиерами, опаснее. Сначала вы их не узнаете, вам кажется, что они говорят как нормальные, но в одну прекрасную секунду… – Он потянулся было заказать еще виски, передумал и попросил счет. – Кстати к слову. О тамплиерах. Вчера там у нас один оставил очередную рукопись. По виду он именно сумасшедший, но, как говорится, с человеческим лицом. Угодно ознакомиться?

– С удовольствием. Может быть, найду что-нибудь полезное.

– Не думаю. Но если будет свободных полчаса, загляните к нам. Улица Синчеро Ренато, 1. Мне это нужнее, чем вам. Вы мне скажете, есть ли смысл в этой рукописи или нет.

– Почему вы доверяете мне?

– С чего вы взяли, что доверяю? Когда придете, начну доверять. Я доверяю тем, кто проявляет интерес.

Вошел студент и взволнованно прокричал: – Товарищи! Около канала показались фашисты с цепями!

– Где мой железный прут, – сказал тот парень с татарскими усиками, который грозился расправиться со мной за Ленина. – Пойдем со мной, товарищи! – И все поспешно вышли.

– Надо бы пойти? – шепнул я, снедаемый совестью.

– Не надо, – ответил Бельбо. – Это просто Пилад освобождает помещение. Так как сегодня первый вечер, что я бросил пить, чувствую я себя погано. Должно быть, начинается ломка от воздержания. Все, что я вам говорил в течение вечера, включая и данное высказывание, является ложью и только ложью. Спокойной ночи.