Читать книгу Эланус - Ursula Poznanski - Страница 10

После своего сообщения Керстин ушла, явно довольная эффектом, произведенным ее словами. Йона не мог видеть, стало ли его лицо бледным, но ему пришлось крепко сжать обе руки, чтобы не было заметно, как они дрожат.

Через пару минут Паскаль попрощался с ним.

– Ты выглядишь так, как будто мое общество тебе больше не интересно, – сказал он, уходя. – Я могу тебя понять, но ты тоже не сходи с ума. Никто из тех, у кого осталось хотя бы три целых клетки головного мозга, не стал бы вешаться из-за твоего письмеца. Вот честно.

Йона попробовал было ему поверить, но у него ничего не получилось. А может, его текст стал последней каплей, переполнившей сосуд. Однако это не делало все произошедшее менее ужасным.

Он почти представил себе такую картину: растерянную Линду, пришедшую к профессору, чтобы показать ему записку. Затем Лихтенбергера, прогнавшего ее – может быть, в приступе гнева, а может быть, особенно нежно. Так, чтобы она поняла, что они расстаются навсегда.

Йона запер дверь комнаты, потому что не мог рисковать, не мог допустить, чтобы кто-нибудь ворвался в самый неподходящий момент. Потом он открыл вчерашний видеофайл. А вот и Линда с сигаретой и телефоном перед студенческим общежитием.

Он надел наушники, чтобы наверняка расслышать и понять каждое слово.

«– Привет. Да, это я. Почему ты не отвечал?» – Это первое, что сказала Линда.

С кем она разговаривала? С Лихтенбергером? В таком случае, он к тому моменту был еще жив. 22 часа 43 минуты, согласно показаниям часов, которые Эланус передавал вместе с изображением.

«– Я так боюсь».

Йона остановил запись и отмотал на пять секунд назад. Прослушал снова.

«– Я так боюсь».

Да, она сказала именно это, без сомнения.

«– Нет, я не знаю, кто это был. Но кое-что он знает».

Вчера он еще сомневался, но сейчас он был совершенно уверен: Линда говорила о нем. О том, кто написал записку.

К сожалению, она ошибалась – на тот момент он еще ничего не знал. Точнее говоря, еще ничего не сделал. Да, вероятно у Линды и Лихтенбергера была связь, но Йона не мог быть уверен в этом на все сто процентов.

«– Нет. Нет, не все, – звучал в наушниках голос Линды. – Иначе начался бы настоящий ад. Но кое-что он знает».

Вот, подумал Йона, вот это ключевое место во всем разговоре. То, чего боялась Линда, должно быть намного страшнее, чем предположение, что об их связи могли узнать.

Он не отрывал взгляд от экрана компьютера. Вот Линда бросила на землю сигарету и раздавила ее ногой.

«– Ты думаешь, это шантаж? Но это же сумасшествие!»

Лучше всего было бы сейчас остановить запись, так как с каждой минутой Йона чувствовал себя все хуже и хуже. Если у него есть хотя бы немного чувства приличия, то он должен пойти завтра к Линде и рассказать ей всю правду. Сказать ей, что это он написал записку и подсунул ее ей. И что это не шантаж, а просто плохая шутка – небольшой реванш за то, что она ему наговорила.

Но ему стало не по себе от того, что могло бы случиться потом. А что, если письмо действительно стало причиной самоубийства Лихтенбергера? Тогда Линда не стала бы скрывать ни от кого эту правду, и Йона не представлял, как бы он смог жить дальше, зная, что виновен в смерти человека….

«– О, боже, нет! Не говори так, – всхлипывала Линда на экране, разговаривая по телефону. – Пожалуйста. Мы справимся с этим. Может, я и ошибаюсь. А даже если нет, мы можем…»

Кого пыталась успокоить Линда? Лихтенбергера? Был ли это их последний разговор?

«– Мы выдержим это, вместе выдержим. Скажи, где ты, и я приду к тебе… Нет! Давай обсудим все спокойно, может, речь идет совершенно о другом».

Запись закончилась, Йона опустил крышку ноутбука. Он чувствовал себя ужасно. Сегодня он не будет, пожалуй, запускать Элануса. И уж тем более за Линдой – он слишком боялся того, что мог бы увидеть или услышать.

Зато ему пришла в голову другая мысль. Жена. Беата Лихтенбергер. В кармане у Йоны до сих пор находился конверт, который он забрал с собой.

Будет лучше, если завтра он вернет его на место, пока кто-нибудь случайно не обнаружил конверт у него.

Он поднял куртку, брошенную им по возвращении домой, и руками нащупал конверт. Затем вытащил его.

Адрес был написан от руки очень ровным почерком. Отправитель указан не был. Конверт был толстым.

Йона попытался на ощупь определить, что было внутри. Это было точно не письмо. Ну, разве что кто-то захотел очень много всего рассказать.

Может быть… фотографии? Фотографии, которые могли бы показать Линду и Лихтенбергера в недвусмысленных ситуациях? В таком случае было бы лучше не возвращать конверт, а уничтожить вместе с содержимым, чтобы никто больше его не увидел.

Но не мог же он решить, что делать с этим конвертом дальше, не посмотрев, что же действительности лежало там внутри?

Йона боролся сам с собой. Он сказал себе, что собирается нарушить тайну переписки только потому, что не хочет причинять еще больше боли Беате Лихтенбергер. Но понимал при этом, что обманывает сам себя.

И все же Йона достал ножницы из письменного стола и резким движением открыл конверт, надрезав его ножницами вдоль края. Увидев содержимое, он не мог поверить своим глазам.

Это были деньги. Сплошные пятисотенные купюры в евро, целая стопка.

Йона сел на свою кровать и уставился на банкноты лилового цвета в своей руке. Затем он начал потихоньку отсчитывать. Потом посчитал для точности еще раз.

Всего было двадцать купюр.

Кто-то отправил Беате Лихтенбергер десять тысяч евро.