Читать книгу «Дама в черной перчатке» и другие пьесы - В. Г. Шершеневич - Страница 10
Вечный жид
Трагедия великолепного отчаяния
Действие третье
ОглавлениеСразу запахло в воздухе листвой, заиграла музыка, и, как легкие облака, проплывает в сторону занавес, и… Поле как таковое. Самая убедительная весна. Медленно и нелепо проходит, в широкой шляпе, с галстуком широким бантом, прохожий юноша.
Юноша:
Там, где лес спускается до воды,
Чтоб напиться, и в воду кидает теней окурки,
Как убедительны пронзительные доводы
Изнемогающей небесной лазурки!
И хочется солнцу кричать мне: «Великий, дыши,
Истоптавший огнями провалы в небесах,
Где ночью планеты, как будто выкидыши,
Неочертаны в наших зрачках!»
А грозе проорем: «Небеса не мочи,
Не струйся из туч в эту сочную ночь!»
Потому что корчиться в падучей немочи
Этим молниям сверким невмочь!
Потому что к небу обратиться нам не с чем,
Потому что вылегли слова от печали, как градом хлеб,
И любовью, как пеною жизни, мы плещем
В крутые берега безответных молеб!
И уходит, за прилеском исчезает, тает… А откуда-то очень осторожно в лакированных туфлях, прыгая, как заинька, с кочки на кочку, с комочка на камушек, пробирается между луж поэт. Подмок, городской, попрыгает, попрыгает, да и плюхнется в воду, и весьма неодобрительно отряхивается. Не нравится ему все это, да что поделать. Прыгай, скачи, городской беглец. Допрыгаешься.
Поэт:
Там огромную пашню мрака и крика
Прозвякало сталью лунных лопат,
И сердце весенне стучит мое дико,
Словно топот любовных земных кавалькад.
И в сетку широт и градусов схваченный
Детский мячик земли, вдруг наморщившей почву, как лоб,
И напрасно, как будто мудрец раскоряченный,
Жертву взоров на небо вознес телескоп!
И над лунью пригородного мягкого кителя,
И над блестящей шоссейной чешуйкой плотвы
Тихо треплется в воздухе купол Спасителя,
Как огромная папильотка жирной Москвы.
За табуном дачек, где горбы верблюжьи
Смешных и ненужных бугров,
Где торчит тупое оружье
Телеграфных присевших столбов,
Там весна ощупывает голубыми ручьями,
Страстнея и задыхаясь, тело земли,
И зеленое «Христос Воскресе» листами
Леса́
К небесам
Возвели!
И скоро в черной краюхе по́ля
Червями зелень закопошится и взлягут
Широкие уши лопухов, безволя,
На красные глаза осовеющих ягод.
И там, где небо разошлось во все стороны,
В ночнеющем прорыве крутых облаков,
Сумрак нескоро промашет полетами ворона,
А луна ли вскопнет этот сумрак сохою клыков.
И я – поэт – веснею плоско,
Прорастая грибами растущих поэм,
И в темном лесу мой отвечный тезка
Песни сбивает в лиловеющий крем.
Ну, что же?! Так значит: литься
И литься,
Истекая стихами, как светом луна,
И с кем-нибудь надобно мне полюбиться,
И нужно кавычками сцапать «она!».
И вот у гроба! И, словно на лоб нули,
Полезли глаза, в которых ржавеет карью боль.
Когда все пути от странствий набухли и лопнули,
Пусть и сердце течет, как моя водяная мозоль.
Мйр, раненый скукой моею навылет,
Оскаля березовый просек во тьму,
До конца безнадежно и вычурно вылит
В лохань этих букв вековых «почему».
Из-за дач выходит девушка. Развинченной походкой напоминает босоножку она. И руки, как босоножки. Знает, что профиль у нее интереснее фаса, и все время держится в профиль ко всему. Взгляд ее расплывается в весеннем просторе, как чернила на промокательной бумаге. И, увидя поэта, делает большую кляксу. Большую черную кляксу.
Девушка:
О чем грустнеете? Посмотрите: как в тосте
Сталкиваются фужеры, эти ветки стучат!
Поэтичную грусть на взвей-ветер бросьте,
Улыбнитесь на пляску веселых звучат!
Поэт:
В городе, богатом стуком и мучью,
Где в улицах серьги фонарей висят,
Где залив моря, точно грудь проститучья,
Вываливается из корсета камнистых громад,
И на этих грудях прыщами желтеет пена,
А утесы жмут морскую ладонь,
И витрины глотают пастью бессменной,
Как в цирке факиры, рекламный огонь,
Где город перебросил на ленте бульваров суму,
Незримую даже и мне – поэту,
Там видал я его, застывшего ни к чему,
Считавшего минуты, как нищий монеты.
Он привычным лицом улыбнулся мне,
Сознался навыклым тоном в обидах,
И вот я беспомощен и снова весне
Отдаю свой мечтательный пламенный выдох!
Девушка:
Посмотрите: у меня чуть-чуть незабудки,
Я тоже весеннюсь и любить прихожу!
Растеряв на дорогах февральские шутки,
Ни о чем не тужу.
Ведь время такое, притягивающее, мокрое!
Дни проходят небыстрым гуськом!
И я, наполняясь похотью до́ края,
Не могу согреться календарным теплом.
Ты поэт, а они всегда и повсюдно
