Читать книгу «Дама в черной перчатке» и другие пьесы - В. Г. Шершеневич - Страница 5

Эй, прохожие в котелках, в цилиндрах и в панама́!

Вы думаете: это трамвай огромной электрической акулой

Скачет по рельсам, расчесывая дома

Массивной гребенкой широкого гула?!

Тащите на площади сердца спать!

Смотрите: как блохи

В шерсти дворняжки, в мостовой не устали скакать

Мотоциклов протертые вздохи.

А у электролампы кровью налились глаза,

И из небоскребного подъезда, приоткрытого немножко,

Вытекла женщина, как слеза,

Как слюна; женщина, одетая в весеннюю окрошку.

Клубится,

Дымится

Перезвон,

Смуглеет шум и вспых увертливого крика.

Я вчера слышал, как мотор потерял стон,

Который вдруг съежился дико.

У меня вчера по щеке проходил полк солдат,

А сегодня я его доедаю, как закуску,

И пляшут дома вперед-назад,

Одетые в вывесочную блузку.

Эй! Ты потерял

Кусок своего сердца – вон там, на углу,

Где трамвай сошел с рельс от этого.

Столько сердец я уже покупал!

И в каждом находил иглу

И маленькую юродивую мглу.

А сердце рябое, словно намазанное икрою ке́товою.

Неужели ты каждый день рождаешь стишки?

Каждый день ты беременеешь от событий,

А к ночи бумага протягивает жест акушерской руки,

Чтоб вытащить звучные прыти

Твоих стихов, – и тебе не надоест?

Смотри, как разбухла… твоей души!

Она раскрыта, как до одиннадцати подъезд,

А в твоем мозгу рифмы ползают, как вши,

Живот твоего сердца от напряжения высох,

Под глазами провалы, как от колес. Неужели

Напрягаются снова мускулы мятежа?

Трррррр! Близок!

Мятеж ощетинился иглами ежа.

Мои дымовые хвосты обтрепались и поредели.

Трррррр! Я сморщился, как лягушачий скелет.

Трррррр! Мои ноги от водянки распухли.

Вы все прокисли, вы все обрюхли,

Каждый из вас глупее, чем этот поэт,

Который все пишет, пьет, пишет и пьет ирруа,

Обвивает вокруг себя водосточные трубы,

И думает, что это боа —

Констриктор, и целует у небоскребов оконные губы.

Так ведь меня же разобрали трамваи до конца,

Вдоль, и поперек, и навзрыд. Лают авто.

У меня полысела радость лица,

А небо запахнуло от холода пальто.

У пальто отлетела одна пуговица от борта

И виснет на огненной нитке,

А люди глупые вопят: «Метеор-то!»

Я дроблюсь в неистовой пытке.

Посмотрите, близорукцы! Я наступил

Бипланом на юбку вальсирующих облаков!

У моих стихов

Нет больше рявкающих сил,

А вместо них выросла сотня слоновьих клыков.

И моя пытка длинна, как хобот слоновий,

Мне кажется, что я и сам слон —

Такой я большой и добрый, и столько из меня течет крови,

А город вбивает мне в уши перезвон,

Перезвон влез в мой слух, стал жутким и рослым,

Сдавил щипцами идей мою розовую похоть.

Меня город мотором сделал, и я сюда послан,

Чтобы вас научить быстреть и не охать.

Ты никогда не видал, как море зелено-железные завитки

Прибоя вплетает в косы прибрежий?!

Зато у меня миллион и еще четыре руки,

А искренность все реже.

Только это ничего. Можно водку

Пить и без салата густого;

Я вчера утром завязил в асфальте мою походку,

Зато выиграл в лотерее-аллегри корову.

Ты растратил мысли, как спички.

Купи новую коробку – это стоит пустяки;

А то смешно: у тебя кружевные лифчики,

А на глазах продранные чулки.

Ты косишь правым сердцем!

                         А левое

Трамвай расплющил!

Мммммммпушшш!

Эй, здравый смысл – тубо! Куш!

Я – голенький! Но меня зовут королевою,

Потому что только на меня время льет холодный душ,

Ведрами дней меня окачивает впопыхах.

Ко мне набережные протягивают виадуки,

Хватают меня за шею, копышатся в моих глазах

Эти стопудовые, литые руки.

Только мне кивают железобетонье,

Только для меня сквозь ресницы портьер бле —

стят зрачки люстр, как головки на вербе,

А век сквозь слезы мне предлагает многотронье.

А я удивленно, как ставший отцом апаш,

Обещанье кидаю в мозг ваш.

Электричеством вытку

Вашу походку и улыбку,

Вверну в ваши слова лампы в тысячу свеч,

А в глазах пусть заплещется золотая рыбка,

И рекламы скользнут с индевеющих плеч.

А город в зимнем белом трико захохочет

И бросит вам в спину куски ресторанных меню,

И во рту закопошатся куски нерастраченной мощи,

И я мухой по вашим губам просеменю.

А вы, накрутив витрины на тонкие пальцы,

Скользящих трамваев огненные звонки

Перецелуете, глядя, как валятся, валятся, валятся

Бешеные минуты в огромные зрачки.

Я, обезумев, начну прижиматься

К вспыхнувшим бюстам особняков,

И ситцевое время с глазом китайца

Обведет физиономию стрелкой часов.

Так уложите, спеленав, сердца в гардеробы,

Пронафталиньте ваш стон,

Это я вам бросаю с крыши небоскреба

Ваши привычки, как пару дохлых ворон.

От твоих слов теплеют наши беззубья и плеши,

Ты, наверное, вешний!

У тебя такая майющая голова,

Мы, как молочко, пьем твои слова!

Вы думаете, я с вами шамкать рад!

Ведь вы только объедки,

Вам каждому под пятьдесят;

Двадцать лет назад

Вы уже были марионетки!

А теперь вы развалились по всем

Частям, и к вам льнет черной мастью взлохмаченная лопатой могила,

От вас пахнет загробьем, вы не надушились совсем

Жизненной брыкающейся силой.

Но мы не успели постареть, и хоть

Нам ты вывороти своей души карман со словами!

А зачем

Вы унесли свою плоть

И сами

Заложили ее в ломбарде?!

Я не кий, чтобы вами,

Как шарами,

Играть на огромном городском биллиарде.

Смотрите,

Вот вы стоите

Огромной толпой,

Толпой огромною очень,

А я вас бью, и никто с кошачьей головой

Не бросит ответно мне сто пощечин.

Смотрите,

Вот вы стоите,

А воздух нищий,

Как зеркало, и в нем отображено

Каркающее, летящее кладбище, —

Разве не похоже на вас оно?

Разбивайте скрижали и кусками скрижалей

Выкладывайте в уборных на площади полы!

Смотрите: вас заботы щипцами зажали,

И вы дымитесь, клубясь, как сигара средь мглы.

Из ваших поцелуев и из ласк протертых

Я сошью себе прочный резиновый плащ

И пойду кипятить в семиэтажных ретортах

Перекиси страсти и цианистый плач.

Чу! Город захохочет из каменного стула,

Бросит плевки газовых фонарей,

Из подъездов заструятся на рельсы гула

Женщины и писки детей.

А вдруг это не писки, а мои мысли, задрав рубашонки,

Шмыгают судорожно трамваев меж.

Они привыкли играть с черепахой конной конки,

А вместо матраца подкладывать мятеж

Огненный, как небоплешь.

Вы думаете, я пророк и стану вас учить,

Как жить

И любить,

Как быть

К силе ближе?!

Да из вас можно только плети ссучить

И бить

Плетьми вас самих же.

Вы все глупые, как критики, вы умеете только

Выставляться картинами на вернисаже,

Чтоб приходили женщины с мужьями, садились за столик

И вас покупали на распродаже;

И даже

Повешенные в спальне, боитесь вылезть из рамы,

И у вас хватает

Трусости смотреть,

Как около вас выползают

Из юбок грудастые дамы,

Перед тем как ночную рубашку надеть!

А вы висите смирно

Вместо того, чтоб вскочить и напасть

На лежачую

И прямо

В лицо ее жирное

Швырнуть, как милость, беззрячую

И колючую страсть.

Измять, изнасиловать, проглотить ее,

– Торопливую служанку прихоти! —

Ну, чего вы развесили глупцо свое,

Точно манекены из резины

При выходе

Из магазина?!

Это мне было скучно, и потому

Я с вами

Болтал строками

Веселыми,

А теперь я пойду ворошить шатучую тьму,

В небоскребные окна швыряться глазами

Голыми.

Это я притворялся, чтоб мои пустяки

Жонглировали перед вами, а вы думаете, что это откровенья!

Посмотрите, у меня уже только четыре руки,

Но зато солидные, как мои мученья.

А эта женщина боится пойти со мной,

У нее такое хилое тело, с головы до пяток,

Ей кажется, что она влезет в меня с головой,

А я проглочу женщин еще десяток.

Благословляю разрушителя!

Ты – пуля, молния, стрела!

Но за меня, за охранителя

Святынь людских, – и тьма, и мгла.

Пусть на́ душу твою покатую,

Как крыша, каплет солнца дождь.

С тобой сражусь, клянусь Гекатою,

Я, книг и манускриптов вождь.

Ты – с дикой силой авиации

Меня разишь, свиреп и дик,

Но тайной чарой стилизации

Я трижды изменяю лик.

Ты – резкой дланью электричества

Проникнешь ли в глухой альков,

Где панцирь моего владычества —

Святая пыль святых веков;

Где, как вассал пред королевою,

Склоняюсь я в венке из звезд,

Где сатане творю я левою,

А правою – могучий крест,

Где кудри русые иль черные

На седину переменив,

Найду в листах мечтой упорною

Я пушкинский иероглиф.

Дано судьбою мне печаль нести

И песнь с востока на закат.

Над башнею оригинальности

Мое лицо, как циферблат.

И ты, кто родствен с бурей, с птицами,

Следи зрачками вещих глаз,

Как на часах в ночи ресницами

Я укажу мой смертный час.

Бросайтесь в Ниагару потому, что это обыкновенно,

Потому, что ступенится площадь домами.

Вы слышите: из-за угла воет надменно

Огромный аэро с кометистыми хвостами.

Громоздится вскрик у руля высоты,

Спрыгивает похоть в экстазе,

У нее моторы прыгают в каждой фразе,

Она оплевывает романтику и цветы.

И в ее громоздкий живот запрячусь я на́ ночь,

Чтоб уррра с новой мощью поутру кричать.

А вас каждого зовут Иван Иваныч,

И у каждого на глазу бельмится мать.

Вы умеете только говорить по телефону,

А никто не попробует по телефону ездить.

Обмотайтесь, как шарфом, моим гаерским стоном,

Вы, умеющие любовниц только напоказ созвездить!

Ведь если меня хотят схватить городовые,

Так это пустяки. До свиданья. Тра-та-та-ту! Тра-та-та-ту!

Носите на душах мои пощечины огневые

До нового плевка на Кузнецком мосту.