Читать книгу Социология культуры и духовной жизни - В. И. Лабунская - Страница 4

Изучая общество, социология так или иначе изучает культуру. Известно, что формы социальной жизни людей создаются в процессе социального взаимодействия. Следовательно, культура в самом широком понимании данного термина – это реальность, возникшая в результате человеческой деятельности.

Выдающийся немецкий ученый Макс Вебер четко определял социологию как «эмпирическую науку о культуре». В контексте его взглядов не было необходимости выделять «социологию культуры» как отдельное направление в рамках социологии. Под культурой М. Вебер понимал часть реальности, наделенную смыслом. Только человек способен вносить смысл в окружающее его бытие и действовать на основе смысла.

Действительно, в начале XX в. проблема культуры в социологии привлекала немецких ученых. Именно М. Вебер, Г.Зиммель, К.Манхейм обратили внимание на необходимость социологического анализа культуры. Немецкая социология переживала период становления, и нередко плодотворные социологические идеи рождались «на стыке» знания социологического и философского, социологического и исторического. Баденская школа неокантианства с ее различением «наук о природе» и «наук о духе», философия жизни, историософские концепции оказывали воздействие на социологический анализ культуры. Кроме того, М. Вебер, Г. Зиммель и К. Манхейм испытали определенное воздействие К. Маркса [11, с. 9].

Середина XX в. была отмечена распространением структурного функционализма Толкоттом Парсонсом. Работа Т. Парсонса «Структура социального действия» вышла в свет в конце 30-х гг. В рамках «теории социального действия» Парсонса культуре отводилась важная роль. Сам ученый рассматривал себя как «культурного детерминиста»: именно культурные факторы играли главенствующую роль и в поддержании социального порядка, и в процессе социального изменения. Т. Парсонс понимал культуру как главную силу, связывающую различные элементы социального мира. Культура служит посредником при взаимодействии агентов и объединяет личность с социальными системами. В социальной системе культура воплощена в нормах и ценностях, а в системе личности она усваивается агентом. Она также существует отдельно в форме социального запаса знаний, символов и понятий. Эти аспекты системы культуры доступны социальной и личностной системе, но не становятся их частью.

Роберт Мертон, развивая и совершенствуя структурный функционализм, четко разделил социальную структуру («организованную совокупность общественных отношений») и культуру («организованную совокупность нормативных ценностей») и отметил возможные несоответствия между этими сферами.

Рассогласование между социальной структурой и культурой порождает девиантное поведение. В этом суть знаменитой мертоновской концепции аномии, которая позволяет объяснить конфликты и противоречия в обществе.

Существенный вклад в развитие культурной тематики внес и символический интеракционизм, на формирование которого повлияли идеи Чарльза Кули, Уильяма Томаса, Джорджа Мида и Герберта Блумера. Большое значение имело введенное У. Томасом понятие «определение ситуации». «…Любому независимому акту поведения, осуществляемому по собственному усмотрению, всегда предшествует стадия его рассмотрения, обдумывания, которую мы называем определением ситуации. От определения ситуации зависят не только конкретные акты, но последовательно и вся жизненная стратегия и личность самого индивида проистекают из последовательного ряда таких определений…»

Приобретшая широкое признание «теорема Томаса» гласит: «если люди определяют ситуации как реальные, то они реальны по своим последствиям». Эта «теорема» позволяет осознать решающую роль процесса приписывания значений, осмысления мира для созидания человеком социальной реальности.

Предметом анализа символического интеракционизма является опосредованный значениями процесс межличностного взаимодействия. Интерпретация значения слов, жестов, одежды определяет реакцию индивидов на поведение других. Взаимодействующие индивиды не просто воспроизводят некую сумму значений, усвоенных ими, – они довольно свободно манипулируют этими значениями. Описывая межличностное взаимодействие в обществе, сторонники данного теоретического подхода описывали одновременно и процесс создания и воспроизводства культурных значений, культуры, хотя о самом понятии «культура» представители символического интеракционизма не говорили. Представители символического интеракционизма не занимались анализом сложных культурных феноменов, таких как религия, искусство или идеология. Их интерес был сосредоточен на изучении непосредственных межличностных интеракций. Таким образом, «культуроведческий» потенциал этого теоретического подхода оказался фактически невостребованным [11, с. 15].

Новые ракурсы в осмыслении мира культуры дает феноменологическая социология. В 1932 г. вышла в свет книга Альфреда Шютца «Смысловое строение социального мира». С его точки зрения, социология должна изучать процесс созидания социального мира человеческим сознанием. Для Шютца социальный, человеческий мир – это прежде всего смысловой мир, созидаемый и упорядочиваемый человеческим сознанием в процессе повседневного существования. Повседневность, повседневный жизненный мир – базовое понятие феноменологической социологии. Жизненный мир не существует «сам по себе», он поддерживается и воспроизводится во времени благодаря деятельности сознания по упорядочиванию и осмыслению опыта. Идеи ученого получили широкое распространение в социологической культуре.

Концепции А. Шютца и потенциал символического интеракционизма для исследований культуры были использованы Питером Бергером и Томасом Лукманом в их проекте социологии знания. «Знание», по их мнению, это фактически вся совокупность представлений о реальности, которые существуют в обществе, основное же внимание они уделяют обыденному, повседневному знанию. Социальная реальность, согласно Бергеру и Лукману, создается посредством значений, формирующихся и воспроизводящихся в процессе непрерывного взаимодействия. Это и определило название их программной книги – «Социальное конструирование реальности». Созданные человеком и существующие благодаря его деятельности институты воспринимаются как «объективная реальность», не зависящая от него. Несмотря на «сконструированный» характер, социальный порядок «объективен» в том смысле, что каждый отдельный человек застает его уже «сложившимся» и вынужден к нему приспосабливаться. В данном процессе большую роль играет «легитимация». «Легитимация» – это объяснение и оправдание существования тех или иных элементов социальной реальности, она оправдывает институциональный порядок, придавая нормативный характер его практическим императивам.

Бергер и Лукман выделяют несколько «уровней легитимации»: от наиболее примитивных объяснений, даваемых родителям своим детям (этого делать нельзя, потому что хорошие мальчики так не поступают) до сложных построений, вроде религиозных и философских систем, а также политических идеологий. Сложные системы легитимации могут «отрываться» от непосредственного социального контекста и практического применения и существовать в качестве некого самостоятельного смыслового феномена.

Высший, «четвертый уровень легитимации составляют символические универсумы. Это системы теоретической традиции, впитавшей различные области значений… Легитимация осуществляется посредством символических совокупностей, которые вообще не могут быть восприняты в повседневной жизни…Символический универсум понимается как матрица всех социально объективированных и субъективно реальных значений; целое историческое общество и целая индивидуальная биография рассматриваются как явления, происходящие в рамках этого универсума».

Понятия «легитимации» и «символического универсума» позволяют увидеть проблему соотношения культурной сферы (сферы значений) и социальной структуры в новом ракурсе. Несмотря на то, что П. Бергер и Т. Лукман обозначили свой подход к анализу социальной реальности как «социологию знания», он вполне может быть понят и как проект социологического исследования культуры, поскольку «знание» толкуется авторами предельно широко и включает всю совокупность значений, связанных с интерпретацией окружающего мира [11, с. 18].

В русле понимающей социологии во второй половине XX в. в Германии формируется «социология культуры» как новый подход к анализу культурных феноменов, призванный преодолеть ограниченность структурного функционализма и символического интеракционизма. Новое направление опиралось на разнообразные источники: идею М. Вебера о социологии как эмпирической науке о культуре, учение о динамике культуры Г.Зиммеля, историческую социологию Н. Элиаса, социологию знания К. Мангейма.

«Задача социологии культуры заключается в том, чтобы соизмерять коллективные уровни смысловых конструкций, значимых в отношении систем действия, с определенными общественными условиями, раскрывать их собственную динамику, а также указывать, что они сами по себе суть “социальные факты”… Социология культуры обращает внимание, прежде всего, на аспекты, конституирующие каждый феномен социального, а именно: смысловые комплексы, на которые ориентируется любое социальное действие. Ее функция – устанавливать и систематически использовать эти взаимосвязи» [2]. Иными словами, социология культуры должна изучать смысловой аспект социального порядка.

Конец века отмечен переосмыслением культурной проблематики в социологической теории. Автор влиятельной концепции постиндустриального общества Даниел Белл в работе «Культурные противоречия капитализма» (1976) отмечал, что сфера культуры приобретает все большую автономию по отношению к социальной структуре и политическому порядку. Культура превращается, с точки зрения Белла, в главный фактор социальных изменений, а экономика вынуждена следовать за новыми культурными веяниями, удовлетворять все новые порождаемые культурой потребности [11, с. 24].

Среди известных современных концепций социологии культуры можно также назвать социологию культуры Пьера Бурдье. Социология культуры П. Бурдье – часть его общей социологии, важными понятиями которой являются «габитус», «поле» и «капитал». «Габитус» – динамический комплекс привычек, поведенческих реакций, организующих практику своего носителя. Он формируется под воздействием социальных условий – воспитания, классовой принадлежности, культурных норм. Габитус определяет, каким образом его носитель реагирует на внешние обстоятельства. «Поле» в концепции Бурдье – это более или менее автономная сфера деятельности, обладающая собственной внутренней логикой, своими «правилами игры», формирующая собственные цели. Согласно Бурдье, поля иерархичны – одни охватывают более широкие области, чем другие. Так, политическое и экономическое поля более обширны, чем поля литературы и искусства. Это значит, что правила, действующие в более широких полях, действуют и в пределах полей частных, наряду с их собственными правилами, что значительно усложняет структуру отношений. Каждое поле включает совокупность позиций, определяющих характер взаимодействия внутри них. В поле литературы это, например, признание, а в экономическом поле – материальные блага. Сходство между полями в том, что внутри всех их идет борьба за власть и специфический «капитал» (капитал – не только «приз», но и средство; индивиды, соперничая друг с другом, обладают разным капиталом, что определяет их шансы). Виды «капитала» различны: экономический капитал (деньги, материальные ресурсы), социальный капитал (выгодные связи, знакомства, влияние), символический капитал (престиж, слава, имя, происхождение), культурный капитал (образование, хорошее воспитание, знание). Культуру Бурдье анализирует в качестве «культурного поля», наделенного собственной логикой и подразумевающего специфические формы соперничества за специфический капитал. Поле культуры включено в более широкие поля – политическое и экономическое, поэтому поле культуры подчиняется не только собственной логике, но и логике этих полей. Так, феномен коммерческой культуры демонстрирует проникновение логики экономических отношений в сферу культурного творчества. Феномен «заказной журналистики» демонстрирует вторжение логики политического поля в поле культуры. Опираясь на описанный подход, Бурдье анализирует многие аспекты существования и функционирования культуры [11, с. 30].

Повышение социологического интереса к анализу культуры во второй половине XX в. сопровождалось некоторым «смещением перспективы» в рассмотрении данного феномена. Значительно упрощая и схематизируя ситуацию, можно сказать, что, если в традиционном социологическом теоретизировании (за исключением некоторых персоналий) «культура» воспринимается в качестве придатка к «социальному», то на современном этапе в соотношении «культурное – социальное» доминирует именно первый элемент. Интерес исследователей все больше смещается к проблеме культурной – смысловой обусловленности социальных феноменов [11, с. 33]. Социальные феномены предстают прежде всего как проводники определенных культурных значений. Другой аспект новизны в социологическом анализе культуры – это все большее внимание к присущим ей внутренним противоречиям, что само по себе может быть истолковано как отражение новой культурной ситуации, в которую погружен человек эпохи постсовременности. Возрастает интерес к изучению различных форм «фиксированной культуры», т. е. культурной «продукции» – фильмов, произведений искусства, рекламы, информации. Этот интерес связан и с ростом внимания к процессу производства культуры, субъектам и условиям создания культурных феноменов и артефактов.

Огромная роль информационных технологий диктует необходимость анализа культурных и социальных последствий «информационного взрыва», влияния новых средств коммуникации на социальную среду и поведение человека. Процесс глобализации обостряет исследовательский интерес к проблемам межкультурного диалога и конфликта, взаимному влиянию культур, роли глобальных средств коммуникации в современных культурных процессах. Несомненный интерес для социологии культуры представляет всплеск религиозной активности, охвативший в той или иной степени все страны. Он выражается в обострении интереса к собственным культурным корням, в росте внимания к традиционным конфессиям и создании новых религиозных движений, наконец, в пугающей активности фундаменталистов.

Все более очевидными сегодня становятся культурные детерминанты экономического и технологического отставания стран бывших «второго» и «третьего мира», многих современных политических конфликтов. Таким образом, на постсовременном этапе перед социологией культуры открываются широчайшие исследовательские перспективы. При этом по-прежнему актуальными остаются и методологические проблемы, в частности, четкого определения предмета исследования, выработки понятийного аппарата, размежевания с другими областями знания. Но сам «культурный контекст» эпохи постсовременности, характеризующийся многообразием и внутренней противоречивостью, значительно затрудняет решение этих задач.

В связи с этим А. В.Матецкая приводит выдержки из размышлений о перспективах социологии культуры современного исследователя Дайны Крейн:

«…Перспектива развития социологии культуры связана с рядом самостоятельных проблем. При этом любая отдельная проблема (например, проблема политической культуры или проблема места и роли науки в сегодняшнем мире) может рассматриваться с точки зрения различных теоретических концепций и с применением различных методов исследования… Социологи культуры заняты переосмыслением следующих основных вопросов социологии: 1) как определять культуру и ее роль и значение с учетом всех ее современных проявлений; 2) каковы отношения между структурой и культурой; 3) каким образом следует проводить систематическое изучение культуры во всех ее социальных контекстах сегодня, когда представляются устаревшими традиционные представления о социальных причинах и следствиях.

…Многие социологи культуры рассматривают предмет своего исследования в качестве несвязного, противоречивого, сложносоставного и нестабильного. Культура и социальная структура представляются тесно взаимосвязанными, а старая модель “отражения” утрачивает свой авторитет. При этом нет полного согласия исследователей по вопросу о том, каким образом культура и социальная структура влияют друг на друга. Интерпретативные подходы сосуществуют с объяснительными, однако раздаются и заявления о том, что ни то, ни другое не соответствует задачам исследования культуры.

Социология культуры в определенном смысле развивалась в качестве анклава (или, точнее, набора анклавов) в рамках социологии в целом. При этом она способствовала развитию таких интерпретаций культуры и отношений между культурой и социальной структурой, которые не согласовывались с методологическими установками, принятыми в других социологических областях. Однако поскольку границы социологии культуры оказались чрезвычайно проницаемыми, она сумела инкорпорировать и ассимилировать самые разные теоретические направления, развивавшиеся как в разных странах, так и в разных областях социальных наук и гуманитарного знания. Поэтому есть основания надеяться на то, что социология культуры способна, в конце концов, вдохнуть новую жизнь в социологию в целом» [18, с. 99–100].