Читать книгу Я по жизни бежал. Избранные стихи - В. Н. Смирнов - Страница 17

Седая старина времен полузабытых…

Я думал, что её я знаю хорошо:

Историков читал серьезных, именитых,

Казалось мне, что я весь путь страны прошел.

И гордый за нее, за Русь и за Россию —

Бок о бок с Невским я сражался на Неве,

С Донским я на Дону Мамая пересилил,

А с Мининым стрелял в Лжедмитрия в Москве.

Читать я продолжал историков творенья

И вижу – всё не так писалось до сих пор:

Не там и не тогда сражались поколенья,

Кто был почти святым – на самом деле вор.

Историки со мной сыграли злую шутку,

События тех лет смешались все во мне.

Привиделось мне вдруг: повешен царь-малютка

На Спасских воротах, а Шуйский на коне.

Хан Батый, вижу я, как будто не грабитель,

Что кровью затопил несчастную страну:

Он – Калита, он – князь, заступник и спаситель —

Чтоб Родину спасти, он пополнял казну.

Князь Дмитрий воевал, но вовсе не за Доном,

И вовсе не за нас, а, видимо, за власть.

В полях московских шла та битва (и с уроном!),

Чтоб из кремлевских стен твердыню царства класть.

И имя у него не только Дмитрий было —

Он звался Тохтамыш, он воевал Москву.

Сожженная Москва, неверно, волком выла,

Готовая бежать хоть к черту, хоть в Литву…

…Не знаю, что со мной сегодня приключилось,

Приснилось это мне иль, может, я в бреду?

А может, правда всё, всё так вот и случилось?

Ответа на вопрос не скоро я найду.

На город набежать могла ватага злая,

И кто там разберет – поганый или лях,

Откуда ворог к нам – с Москвы или с Сарая,

Когда кругом пожар и трупы на полях.

Свирепы и жадны, уйдут враги с полоном,

И долго будет тишь, лишь крики воронья,

Да плачет где-то мать с глухим протяжным стоном.

Ах, Родина моя, несчастная моя…

Напишет, может быть, потомкам летописец:

«Был глад и мор тогда, а град был весь сожжен».

Спустя века (века!) попробуй, разберись там,

Когда сожжен и кем, кем уведен полон.

При всём при том, друзья, – история ж наука?

Как можно жить в таком тумане много лет?

Мать русская земля, терпя такие муки,

Не затоптала ль ты извилистый свой след?..

В десятом веке – становленье

Великой общности славян.

От поколенья к поколенью

Через страданья и мученья

Взрастала мощь полян, древлян.

Мне ближе северные люди —

Финно-угорцев племена

Охотились, из всех орудий

Лишь лук, соха да борона.

В бревенчатых избушках жили,

В полуземлянках – три на три, —

А печь по-чёрному топили

И удивительно – ведь жили!

Хоть дым и копоть – не тужили,

(ну, бани-то всегда топили!)

В трудах с зари и до зари.

(Ведь в восемнадцатом лишь веке

На дымоходы перешли,

И копоть, чад ушли навеки,

А на пол доски всплошь легли.)

Оконца маленькие были

(ведь стёкол не было тогда),

И при лучине щи варили

И сказки детям говорили,

Тулупы из овчины шили:

Зимой не страшны холода.

…Века ползли, как червь, уныло,

Знак перемен был лишь один,

Что силой вражеской теснимый

Пришел на север славянин.

Он лес палил и жито сеял,

Из брёвен строил города,

Ковал мечи и ожерелья,

Не зная, что придёт беда:

Орда откуда-то свалилась,

Пожгла деревни, города,

На триста лет нам в горло впилась

И кровь отечества пила.

Европа же за эти годы

Ушла вперёд, и мы потом,

Жаль, не смогли догнать народы,

Для коих были мы щитом.

«Догнать» – то лозунг «с бородою»,

Земля и нефть, и газ у нас,

Но мы живём как под Ордою,

Как бы повенчаны с бедою,

Наш бренд всё тот же – редька, квас…

И до двадцатого, слышь, века

Как бы снимали нас с креста:

В России возраст человека

Был равен возрасту Христа!*

…А кто достоин уваженья

Сейчас, так это старики:

Любое терпят отношенье,

К тому ж имеют предложенья,

Ведь мы, друзья, – не дураки!

К примеру, в Думе крик до ночи:

Своё где мясо, молоко?

«Так снять налоги с тех, кто хочет

Растить коров, свиней, бычков!

Или проценты по кредитам

Для них понизить до нуля,

Не допуская волокиты.

Пусть клевер выйдет на поля,

И не пустует пусть земля!»

Вот так вот деды рассуждают,

Хотят великой видеть Русь!

Проблем решенья предлагают.

Критиковать их не берусь.

(А, может, стоит их послушать

Тем, кто поставлен у руля?

А то умеем лихо рушить,

А надо бы пахать поля…)

Да, Русь одиннадцать столетий

Идёт чредою трудных дней.

…Дороже нет земли на свете,

Её берёзок нет родней.

Тридцать тысяч лет назад

в солнечной саванне

двигалось вперед-назад

стадо обезьянье.

И бродило по степям

в поисках кореньев

это стадо там и сям

с мира сотворенья.

И встречались с ним порой

стадо вслед за стадом:

шли быки на водопой,

стадо зубров рядом.

Все равны среди полей, —

не страшась увечья.

Так бродило по земле

стадо человечье…

Это нынче мы горды:

«Мы живем как надо!»

Но нашлись наши следы —

мы пришли из стада!

И неясно только мне,

почему сквозь годы

наш бычок идет в ярме,

а я – царь природы?

Вместе, рядышком с быком

мы в стадах гуляли.

Он теперь стал шашлыком…

Выпьем, генацвале!

Из тьмы веков мы вышли как орда,

и было в нас всегда одно желанье —

искать: где пища? где еда?

(Всегда орда искала пропитанье!)

Мы ели всё, что в руки попадёт,

съедобные коренья и зверюшек,

такой неприхотливый был народ,

в пещерах спал, без душа и подушек.

А за еду готовы были рвать

соседу горло, если он слабее,

потом нажраться и спокойно спать,

ни капельки соседа не жалея.

Тысячелетья медленно текли,

и чтоб пресечь подобное коварство

свободу люди в жертву принесли

и организовали государства.

Чтоб управлять покорными людьми

и как бы защищать их, когда надо,

придумали тысячелетьями

как сделать государственность из стада.

Вожди племён, князья и их родня

явились для такого управленья.

…И ахнуть не успели племена,

как выросла машина угнетенья.

А что потом? И войны, и вражда,

но только под началом княжьей власти,

и в зареве пожаров города,

и снова нет гармонии и счастья.

И снова бесконечная война,

теперь уж не с врагом, а с государством!

Меж ними – как бетонная стена,

предвестник потрясений и бунтарства.

…Придем ли мы когда-нибудь к тому,

чтоб социальных не было волнений?

Мы ж не орда! Давайте потому

устроим жизнь без бед и потрясений!

Родина малая… В давние годы

Жили здесь меря, мордва, кострома.

Чем занимались? Наверно, охотой,

Лес их кормил, пополнял закрома.

Вечно искали себе пропитанье —

Выжить непросто в тех дебрях глухих.

Голод и холод, болезней терзанья —

Спутники предков далеких моих.

Годы текли, проходили столетья,

Так же всё прыгал и ухал шаман,

Только в лесах – избежать лихолетья —

Стало селиться всё больше славян.

Время идет – кострома обрусела,

Стали в лесах возводить города:

Плотничать предки с пеленок умели,

Сыпать валы научились тогда.

Жить бы им тихо, как север привычен,

Нет – захотелось кусок пирога.

Галич пошел, путь для нас необычен,

Путь на Москву – Галич ей не слуга!

…Царское войско потом отыгралось,

Дмитрий Шемяка бежал в Новоград.

А галичанам, конечно, досталось,

Серый народ – он всегда виноват.

Годы потом потекли торопливей.

С наших лесов царь взошел на престол.

Только не стали селяне счастливей —

Бедность, убогость да бегство в раскол.

Новые беды идут меж дворами:

Царь строит город средь невских болот,

Требует он мужиков с топорами.

Много их в этих болотах помрет.

Войны да голод, святынь поруганье,

В избах коптилки, зимой теснота.

Боже, за что им такое страданье —

Сзади беда, впереди маята…

Вот и напьется мужик спозаранку,

Пьянство то стало народной бедой.

Столько пропало людей через пьянку,

Сколько не угнано было Ордой…

Как вы живете, мои дорогие,

Смирные люди, мои земляки?

Вы – это малая капля России,

Родины малой большие полки.

Малая родина! С нежной любовью

Кланяюсь, мать, я тебе до земли.

Дай тебе господи счастья, здоровья,

И чтоб тобой мы гордиться могли.

Учили в школе: были времена

и демократии, и деспотии,

а чем жила в веках моя страна,

какое место в мире нам найти ей?

…Дробились земли в Киевской Руси,

и русичи друг с другом воевали.

Междоусобья – наши палачи,

и меры здесь князья порой не знали.

И триста лет под игом стонет Русь,

а еще триста – право крепостное.

Что с русским стало – высказать боюсь:

он стал рабом – больным, как рана с гноем.

Монархи просвещенные пришли,

но Пётр раба считал лишь материалом,

а немка, что «великой» нарекли —

всё для дворян! Рабов не замечала.

А раб ещё сто лет в рабах ходил,

и в генах это рабство не пропало,

за деспотию он, понятно, был, —

его душа другого и не знала.

Случалось, правда, раб и бунтовал,

но тут другой раб, с саблей и в шинели

его колесовал, давил, стрелял,

пока рабы очнуться не успели.

А деспотия, тяжка и сильна,

стояла мощно, как медведь таёжный:

«Россия только может жить (должна!)

под дланью власти деспота надёжной».

И как сказать, что мы теперь не те,

чем были мы для деспота когда-то!

Но раб сидит в нас где-то в уголке,

не выгнан он, в том сами виноваты.

Так что ж теперь, куда теперь идти

нам, от рабов, рождённых в «Византии»?

И как стране пропорцию найти

меж демократией и деспотией?