Читать книгу Исчисление времени - В. П. Бутромеев, В. В. Бутромеев - Страница 4

Что касается Сталина, то этот Сталин был кавказцем, горцем, осетином, и все считали его грузином, потому что попасть на Кавказ можно только по Военной Грузинской дороге, именно по этой дороге на Кавказ ездили великие русские поэты Пушкин, Грибоедов и Лермонтов. Пушкин от романтических настроений и сердечной тоски и по проискам шулеров, обыгрывавших его в карты, Грибоедов по делам службы, а Лермонтов, чтобы с глаз долой, подальше от немытой России.

Уже потом Сталин сам сказал, что он – русский человек грузинской национальности. Понять, как это можно быть русским человеком грузинской национальности нельзя, да и довольно опасно, попытки подобного рода лежат за границей здравого смысла, а переходя эту границу, иной раз трудно вернуться назад, туда, где какой-никакой здравый смысл еще остается.

Но когда Сталин определил, что он русский человек грузинской национальности, ему никто не осмелился возразить, потому что Сталин мог приказать расстрелять и тех, кто по слабости умственных способностей не уразумели того, что он сказал, и тех умников, которые по строптивости характера вздумали бы ему перечить, воображая, что понимают что-либо лучше, чем Сталин. Это сейчас об этом можно писать и рассуждать сколько хочешь.

А тогда и те, кто ничего не понимали, и те, которым казалось, что они понимают очень много, предпочитали помалкивать и оставаться живыми – и самые глупые, и самые умные соображали, что живым быть куда лучше, чем мертвым, хотя иногда живые и завидуют мертвым, а вот завидуют ли мертвые живым неизвестно, и многим, в том числе великому русскому писателю Л. Н. Толстому[2], очень хотелось бы это знать, и они строят разные глубокомысленные предположения на этот счет, всматриваясь в высокие небеса, но пока узнать что-нибудь по этому поводу ни у кого не получилось, и все надеются, что этот вопрос прояснится как-нибудь позже сам собою.

Сталин родился на Кавказе, в высокогорном диком ауле, среди вершин покрытых снегом и вечными, ослепительно сверкающими льдами, гордо сияющими под лучами солнца. В тех местах замечательный чистейший, хрустальный воздух и чистейшая, тоже хрустальная вода, струящаяся из-под ледников, прекрасные горянки носят эту воду в высоких кувшинах, кувшин они ставят себе на голову или на плечо, придерживая его одной рукой, и грациозно спускаются по узким, опасным горным тропам по краю бездонных ущелий, поэтому у них стройные фигуры, на что обратил внимание еще А. С. Пушкин.

Живительный хрустальный воздух и прозрачная хрустальная вода способствуют долголетию, поэтому горцы и живут самое малое по сто лет, а то и по сто двадцать, если по каким-либо причинам не умрут раньше или не зарежут друг друга острым кинжалом, который они всегда носят на поясе, на тот случай, если вдруг потребуется кого-либо зарезать.

Но и в кавказских горах есть одно серьезное неудобство. Там очень мало, а порой и совсем нет пахотных земель, где можно сеять рожь и пшеницу.

Воздух, да, хорош – дыши во всю грудь, и вода отменная – пей вволю. А вместо пахотной земли скалы и утесы, ущелья, обрывы да бездны – сеять пшеницу и рожь негде, вот и сиди без хлеба. На Кавказе не покрестьянствуешь. Поэтому многие горцы подаются в абреки. Абрек – это отчаянный удалец, давший обет не щадить головы своей ни по какому случаю, неистово и храбро драться и грабить с шайкой таких же сорвиголов в прямом смысле этого слова, соединившихся для грабежа и дерзких набегов на земли всех, кто живет на равнине у гор и пасет стада скота или пашет землю и растит на ней хлеб.

Ну а тому, кого не взяли в абреки, приходилось заниматься сапожным ремеслом. Вот отец этого Сталина и был сапожником по фамилии Джугашвили[3]. Он научился шить обувь, но людей-то в ауле немного, он сшил всем по две, а кому и по три пары хороших, носких сапог, куда уж больше, и без работы запьянствовал и, чтобы не дать этой порочной слабости погубить себя, решил уехать в Тифлис, в столицу Грузии, когда она в древности еще была славной державой и ею правила красавица царица Тамара, а поэт Шота Руставели писал поэмы о смелых грузинских витязях, не боявшихся даже тигров, давно уже не обитавших в горах Кавказа.

В Тифлисе отец Сталина надеялся найти работу – людей там много, не босыми же им ходить по городу, сапоги всем нужны, а когда ты занят шитьем сапог, ни виноградного, ни хлебного вина пить не станешь, а то сошьешь два левых сапога в одну пару или пришьешь голенища вместо подметок – сраму не оберешься, да и тачая сапоги, некогда пить, поэтому уважающий себя сапожник – даже немец, которого судьба забросила в Россию – пьет только после рабочего дня от тоски по родному «Фатерлянду», а когда заказов невпроворот, так и совсем не пьет, или пьет, но уже без удержу, до полного бесчувствия только по воскресным дням, а в понедельник с утра он трезв как стеклышко, чтобы с пьяных глаз не воткнуть шило себе в руку.

Отправляясь в Тифлис, Джугашвили-старший хотел взять с собой и сына. Тот давно уже вышел из младенчества и мог бы помогать отцу. Если не шить сапоги, то хотя бы готовить дратву, а со временем и ставить набойки на стоптанные башмаки, ведь если умело сделать набойки, старые башмаки можно носить как новые и не тратить деньги на покупку обуви.

Но сын вдруг не согласился ехать в Тифлис и открыто пошел против воли отца. Во-первых, отец под пьяную руку часто бил его по голове сапожной колодкой, а сыну это не нравилось – и больно, и голова потом гудит полдня. А во-вторых, у Сталина не было наклонности к сапожному ремеслу, он однажды тайком попробовал сшить сапоги, уколол палец и решил больше никогда не брать в руки ни сапожной иглы, ни дратвы – пропади они пропадом.

Видя дерзкую непокорность сына, Джугашвили, как всякий вспыльчивый горец, проклял его и, не меняя своего решения, уехал в Тифлис, где впоследствии все-таки спился, несмотря на то, что приходилось много работать.