Читать книгу Трансформация региональной модели международных отношений в Западном полушарии - В. П. Сударев - Страница 4

К началу третьего десятилетия XXI в. система международных отношений Западного полушария вступила в полосу существенного обновления. Ряд ее компонентов преобразовался путем адаптации к меняющимся мейнстримам современной мировой политики. На уровне всего полушария речь, в первую очередь, шла о вступлении в полосу очередного длительного кризиса межамериканской системы без каких- либо признаков ее обновления. Жизненный цикл этого старейшего межгосударственного объединения, образованного сразу же после окончания Второй мировой войны (1939—1945), представляется фактически завершенным. В немалой степени этому способствовали усилия администрации Д. Трампа, направленные на то, чтобы поставить его полностью под свой контроль. Рядом государственных деятелей Латинской Америки уже поднимается вопрос о необходимости замены Организации американских государств (ОАГ) другим межрегиональным объединением, которое не контролировалось бы только Соединенными Штатами1.

В то же время необходимо признать, что межамериканский формат является наиболее институционализированным. ОАГ включает в себя все государства Западного полушария, кроме Кубы, Венесуэлы, инициировавшей выход из нее в 2019 г., а также Никарагуа – в 2021 г., а мандат охватывает практически все сферы международного взаимодействия, хотя и не оказывает решающего влияния на поведение национальных правительств. Тем не менее, весьма характерно ее активное участие в «сопровождении» социально-политических процессов в регионе. Наиболее заметным проявлением этой роли Организации можно считать функционирование аффилированных с ней правовых механизмов (в первую очередь, Межамериканской комиссии по правам человека)2.

Не в последнюю очередь это связано с тем, что именно в направлении укрепления демократических институтов управления в основном и происходила эволюция межамериканской архитектуры с начала 1990-х годов. Отправной точкой на этом пути стало принятие в 1991 г. Генеральной ассамблеей ОАГ резолюции 1080, осуждающей смену законно избранных правительств силовым путем, а затем и подписание в 2001 г. Межамериканской демократической хартии, предусматривающей механизм приостановки членства страны в случае нарушения конституционного строя. На рубеже столетий было несколько случаев заметного влияния Организации на исход внутриполитических кризисов, чреватых восстановлением правления военных или продолжительным хаосом в условиях экономической нестабильности (Гватемала, Гондурас, Парагвай, Перу, Эквадор)3. Вместе с тем очевидной была некоторая ее растерянность в тех случаях, когда непонятным было отношение к происходящему отдельных государств, в первую очередь, США. Яркой иллюстрацией стали первые промежуточные «вехи» нарастающего кризиса в Венесуэле (2002, 2014 гг.), особенно в Гондурасе (2009 г.). В свете этого реакция ОАГ на отстранение от власти президента Мануэля Селайи лишь отчасти может рассматриваться как применение полномочий «арбитра»4.

Нельзя назвать также настоящим проявлением функций регионального управления и направление регулярных наблюдательных миссий ОАГ на выборы разного уровня в латиноамериканских странах. После беспрецедентной по уровню насилия смены власти в Боливии осенью 2019 г., одним из катализаторов которого послужил вердикт о нарушении прозрачности демократического процесса, неоднократно поднимался вопрос о допустимых пределах использования инструмента международного давления в отношении национального суверенитета5.

Фактически «статистами» стали миссии ОАГ для изучения вопроса о политическом урегулировании в Гаити в 2019—2021 годах. Продемонстрировала Организация и отсутствие ресурсов для оказания реального влияния на борьбу с коррупцией в странах региона: так, Комиссия по борьбе с безнаказанностью в Сальвадоре (Comisión Internacional Contra la Impunidad en El Salvador, CICIES) и Миссия в поддержку борьбы с коррупцией и безнаказанностью в Гондурасе (Misión de Apoyo contra la Corrupción y la Impunidad en Honduras, MACCIH) прекратили свою деятельности в силу нежелания сотрудничества с ними правительств.

Наконец, даже по мере обострения венесуэльского кризиса ОАГ, скорее, шла за позицией отдельных государств (при неоспоримой роли Вашингтона), нежели предлагала свою повестку. Характерным стало образование в 2017 г. Лимской группы, которая значительно результативнее проводила курс на изоляцию правительства Н. Мадуро, а затем поддержала «временного президента» Хуана Гуайдо. Принятие генеральным секретариатом ОАГ такого подхода и передача кресла постоянного представителя делегату «временных властей» говорила больше о меняющемся политическом ландшафте, а не новом качестве межамериканских институтов. Тем не менее, стоит констатировать, что в вопросе об «идентичности» Западного полушария именно трактовка внутриполитических процессов и правочеловеческих аспектов сейчас выступает на передний план.

Трансформация затронула и латиноамериканские интеграционные группировки, в которых начался процесс деидеологизации и преодоления достаточно формального характера деятельности. Акцент был сделан на приоритетах социально-политической стабильности и экономического развития государств-членов. С одной стороны, это привело к постепенному торможению деятельности ряда образований, а в ряде случаев и к их фактическому отмиранию. Большинство исследователей указывают на то, что при всем очевидном стремлении стран Латинской Америки создать структуры, независимые от «ядра» системы, оно так и не увенчалось успехом. Не в последнюю очередь это объясняется неспособностью выработать архитектуру регионального управления, которая выходила бы за рамки экономической интеграции, прежде всего, по образцу Европейского Союза (ЕС), воспринимавшегося многими латиноамериканцами в качестве образцовой модели регионального управления6.

Пожалуй, наиболее яркий пример здесь – взлет и падение Союза южноамериканских наций (Unión de Naciones Suramericanas, УНАСУР). Институционально оформленный в 2008 г. по инициативе левых и левоцентристских лидеров региона (прежде всего, президента Бразилии Л. И. Лулы да Силвы и главы Венесуэлы Уго Чавеса), он претендовал на создание многоуровневой структуры управления в масштабах Южной Америки, однако проявлял амбиции и в отношении происходящего на всем латиноамериканском пространстве. Планировавшиеся, но так и не учрежденные Совет глав государств и правительств, Южноамериканский парламент, Комиссия по делам граждан и правам человека во многом воспроизводили органы внерегиональных объединений. Активно велась работа над выработкой единой финансовой политики через Южноамериканский банк, которая также не была реализована7.

Самым резонансным шагом стало создание Южноамериканского совета обороны (ЮСО), в котором нашли отражение стратегические представления о необходимых мерах по безопасности Западного полушария помимо тех, что уже давно реализовывались под эгидой США. С учетом заявлений о целесообразности формирования южноамериканских вооруженных сил, зачатки такого сотрудничества во многом напоминали Европейскую политику обороны и безопасности. Заметное посредничество УНАСУР в отдельных кризисах (конфликт между Колумбией, Венесуэлой и Эквадором, продление полномочий срока президента Эво Моралеса в Боливии в 2008 г., импичмент президента Парагвая Фернандо Луго в 2012 г.) заставило некоторых авторов сделать вывод о том, что динамично развивающаяся организация вскоре полностью вытеснит ОАГ8.

Однако экономическая рецессия в регионе с 2008 г., постепенное вступление Венесуэлы в глубокий структурный кризис, смена политического курса в Аргентине и Бразилии в 2015—2016 гг. нанесли по УНАСУР тяжелый и во многом невосполнимый удар. Он практически перестал функционировать к 2018 г., а затем был заменен на во многом аморфное объединение Форум за прогресс и развитие Южной Америки (Foro para el Progreso de América del Sur, ПРОСУР), который был призван стать его «наследником». Между тем сама непроработанность задач этой перестройки правоцентристскими правительствами Аргентины, Колумбии и Чили говорила о том, что «континентальный» формат взаимодействия являлся нецелесообразным9.

Аналогичные процессы наблюдаются и в других объединениях. Так, сохранилось, но теряло свою значимость Сообщество латиноамериканских и карибских государств (Comunidad de Estados Latinoamericanos y Caribeños, СЕЛАК), образованное в 2010 г. вместо Группы Рио – наиболее действенного и эффективного механизма политических консультаций и коалиционной дипломатии ведущих государств региона. Напомним, что СЕЛАК было образовано формально по инициативе Мексики. Однако за ней отчетливо просматривалась дипломатическая активность администрации Б. Обамы, которая стремилась избавиться от такого неудобного оппонента, как Группа Рио10. В последнее время политический накал, вызванный критикой политических репрессий, якобы имевших место на Кубе, в Венесуэле и Никарагуа, вышел на передний план на встречах СЕЛАК (особенно ярко это показала напряженность атмосферы в Мексике в сентябре 2021 г., когда некоторые лидеры откровенно высказывались против присутствия там Мигеля Диаса-Канеля и Н. Мадуро).

Обозначился процесс затухания и такого изначально перспективного объединения как образованное в 1991 г. Ибероамериканское сообщество наций (Comunidad Iberoamericana de Naciones, CIN) в связи с утерей к нему реального интереса у правящих кругов Испании и Португалии и ведущих государств Латинской Америки11. Последние саммиты сообщества, проводившиеся раз в два года (встречи на высшем уровне в первом десятилетии существования объединения проводились ежегодно), скорее, напоминали «клуб президентов», на которых в основном обсуждались общие материи (как, например, «этические ценности демократии») и не принималось каких-либо значимых решений.

При этом оказавшись уже в начале XXI в. в своеобразном геополитическом треугольнике США – Китай – ЕС ведущие латиноамериканские государства предприняли немалые усилия для максимальной диверсификации внешних связей с целью окончательного преодоления замкнутости системы международных отношений в Западном полушарии, присущей ей на протяжении фактически всего прошлого века. Особенно интенсивным оказалось расширение сфер взаимодействия с Китаем. По Тихому океану был проложен своеобразный «шелковый путь». Были также приняты меры для наведения трансатлантического моста между Латинской Америкой и Западной Европой.

Трансформация затронула и латиноамериканские интеграционные группировки, в которых начался процесс деидеологизации и преодоления достаточно формального характера деятельности. Акцент был сделан на приоритетах социально-политической стабильности и экономического развития государств-членов. С одной стороны, это привело к постепенному торможению деятельности ряда образований, а в ряде случаев и к их фактическому отмиранию.

Вступили в полосу постепенного распада такие интеграционные объединения как образованный в 2004 г. на волне «левого поворота» Боливарианский альянс для народов Америки (Alianza Bolivariana para los Pueblos de Nuestra América, АЛБА). Та же участь постигла и старейшее субрегиональное объединение (образовано в 1969 г.) Андское сообщество наций. Одной из главных причин кризиса вышеупомянутых образований стала как их возросшая политическая гетерогенность, так и отсутствие долгосрочной программы развития, что усилило центробежные тенденции.

Но с другой стороны, такие интеграционные объединения как МЕРКОСУР, образованный в 1991 г., и Тихоокеанский альянс (2011 г.) вступили в новую фазу развития. Первое из них пережило несколько этапов в своем развитии. В начале XXI в. левонационалистически настроенные лидеры объединения успешно противодействовали попыткам администрации Дж. Буша-младшего образовать выгодную США Общеамериканскую зону свободной торговли (Free Trade Area of the Americas, АЛКА). Во втором десятилетии, несмотря на попытки правительств Маурисио Макри (Аргентина) и Жаира Болсонару (Бразилия) его «деидеологизировать», то есть иными словами сделать более лояльным Вашингтону, все же группировка продолжала достаточно успешно функционировать.

Более того, МЕРКОСУР после продолжавшихся более двух десятилетий переговоров с Европейским Союзом (ЕС) в июне 2019 г. удалось заключить соглашение о переходе на режим свободной торговли. Однако на этом пути возникли существенные препятствия. Согласно подписанному соглашению оно могло вступить в силу лишь после его ратификации высшими законодательными органами всех государств-членов двух объединений, а их в общей сложности насчитывалось тридцать одно, не считая ассоциированных государств МЕРКОСУР (Чили и Боливии). На момент написания монографии оно не было ратифицировано ни одним из них.

Образование Тихоокеанского альянса изначально во многом было инициировано администрацией Б. Обамы, хотя формально с идеей его создания опять же выступила Мексика. Предполагалось, что оно органично впишется в стратегию двух «стратегических колец» и интегрирует четыре латиноамериканских государства (Мексику, Колумбию, Перу и Чили) в Транстихоокеанское партнерство (Trans-Pacific Partnership, ТТП), соглашение об образовании которого было подписано министрами торговли двенадцати азиатских и латиноамериканских государств в феврале 2015 г. в новозеландском Окленде.

Администрация Д. Трампа в январе 2017 г. вывела США из ТТП, тем самым, по сути, положив конец инициативе своего предшественника. Тем не менее, Тихоокеанский альянс продолжал развиваться. Объединяя более 200 млн. потребителей и обладая совокупным почти 2-х миллиардным ВВП (около 40% ВВП всей Латинской Америки) объединение по своему экспортному потенциалу почти вдвое превосходило МЕРКОСУР и стало одной из ведущих интеграционных группировок современного мира. При этом оно включало в себя более пятидесяти государств-наблюдателей.

Соединенным Штатам так и не удалось реализовать в Латинской Америке разработанную еще в период администрации Б. Обамы концепцию «устойчивого развития» этого региона. Сделанный Дж. Байденом в период первого года президентства акцент на охрану окружающей среды и, главное, на совместное с другими государствами противодействие потеплению климата не привел к каким-либо реальным результатам в решении проблемы в Западном полушарии. При этом межамериканская система вновь продемонстрировала полное бездействие12.

Латиноамериканский регион на протяжении многих лет является территорией активной миграционной мобильности, в котором оформились два региональных пространства передвижения. В северной части континента в мобильность, ориентированную на США, были вовлечены трудовые мигранты из Мексики, а также беженцы из центральноамериканских государств. Первоначальные причины исхода, характерные для периода активной фазы центральноамериканского конфликта в 1980-х гг. постепенно сменились социально-экономическими мотивами. Таким образом, к началу 1990-х гг. сформировалось миграционное пространство, в котором были непосредственно задействованы США в качестве ключевой страны приема, а также Мексика и несколько центральноамериканских государства – Гватемала, Гондурас и Сальвадор – в статусе основных миграционных доноров. Сложившийся формат региональной мобильности активно развивался на протяжении более 20 лет.

В то же самое время на юге полушария, в Южной Америке постепенно расширялась практика внутрирегиональной мобильности. В ней постепенно установились устойчивые направления миграции, связывающая между собой территориально близкие страны. На протяжении двух десятилетий региональная ситуация была относительно стабильной.

Однако в начале второго десятилетия XXI в. все стало меняться. Произошедшие миграционные кризисы – центральноамериканский и венесуэльский – стали катализаторами системных изменений. В целом миграционная система в Западном полушарии вошла в новую стадию процесса трансформации. Постоянное напряжение на мексикано-американской границе, ограничения мобильности по всему континенту, связанные с попытками противостоять распространению пандемии COVID-19, все это способствовало пересмотру политических решений в вопросах миграционного контроля. На фоне новых вызовов постпандемийного развития проблематика венесуэльского миграционного кризиса фактически ушла из медийной повестки. Хотя его влияние на субрегиональную систему осталось (через давление на социальные системы стран Южной Америки, принимающих венесуэльских мигрантов), оно не привело к структурным изменениям всей системы.

В то же самое время основные изменения происходили в северной части полушария, где продолжал обостряться центральноамериканский миграционный кризис. Динамика миграционных процессов, синхронизированная с несогласованностью миграционной политики республиканской и демократической администраций в США, приводили к нарастанию напряженности в субрегионе.

Одним из последствий начавшейся трансформации стало изменение миграционной модели Мексики – уход от парадигмы исключительно донора рабочей силы и усиление статуса транзитного государства. Это привело к расширению круга вопросов, решаемых на политическом уровне, а также повысило статус латиноамериканской страны во взаимодействии с США, центральноамериканскими и другими государствами региона. Подобное усложнение системы создало для Мексики определенные сложности, в то же время открывая новые возможности для ее внешней политики.

Важную роль в текущей трансформации сыграла пандемия. Она стала дополнительным фактором давления на все государства региона. Негативные макроэкономические процессы усилили действие выталкивающих факторов, провоцируя новые волны исхода населения из государств Центральной Америки.

Серьезную роль сыграла трансформация оценки гуманитарной составляющей в контексте дихотомии прав человека на свободное передвижение и примата безопасности государства. Она проявилась в принципах регулирования доступа на территорию США в рамках борьбы с COVID-19. Принятые администрацией Д. Трампа, а впоследствии продолженные Дж. Байденом ограничения, стали предметом острых споров об основах миграционной политики и дискриминации. Дискуссия о правах на свободу передвижения, обязательствах международной защиты и примата безопасности – все это создало новую «оболочку» стратегий реализации миграционной политики, ее зависимости от внутриполитических дискуссий.

Экстраординарный приток мигрантов и беженцев, с которым столкнулись американские власти, трансформировал политику администрации Байдена. Напряженность на мексикано-американской границе привела к отходу от анонсированных шагов по облегчению миграции. Очевидно, что администрация Байдена перешла от попыток расширить возможности по работе с мигрантами в США к политике сдерживания, направленной на то, чтобы переместить мигрантов как можно дальше от границы между США и Мексикой. Такие действия обозначили фактическую преемственность миграционной политики, несмотря на первоначальные заявления.

Можно предположить, что позиция США во многом оказывалась зависимой от не столько внешнеполитического контекста взаимодействия со странами субрегиона, сколько от политического расклада сил внутри страны. Все эти факторы влияли на преемственность и изменчивость миграционной политики США, Мексики, центральноамериканских государств, на их статус в субрегиональной миграционной системе, а также вело к изменению всей системы отношений в Западном полушарии.

В целом исследователями отмечается такое явление, как раскол Латинской Америки на отдельные субрегиональные конгломераты и механизмы взаимодействия, без заметных успехов в выстраивании единой региональной архитектуры (spatialization). Причина такого положения дел усматривается, во-первых, в уже отмечавшемся ранее отсутствии единого целеполагания, которое позволяло бы развивать интеграцию независимо от сменяющих друг друга правительств, а, во-вторых, из-за «статичности» каждого из экономических интеграционных объединений. Тем более что товарооборот участников этих объединений с региональными партнерами (главным образом, в Азиатско-Тихоокеанском регионе и Европе) значительно выше13.

В этих условиях в литературе поднимают вопрос о том, стоит ли вообще ожидать в ближайшее время очередной «волны» регионалистских устремлений. Согласно устоявшимся представлениям, до сих пор выделялось четыре таких этапа, начиная с интеграции по лекалам Экономической комиссии ООН для стран Латинской Америки и Карибского бассейна (United Nations Economic Commission for Latin America and the Caribbean, ЭКЛАК), через процессы политической демократизации 1980-х – 1990-х годов и «розовую волну» полевения региона в 2000-е годы. Изучение общественных настроений в латиноамериканских и карибских странах свидетельствует о заинтересованности в удовлетворении социальных нужд и повышении уровня жизни, однако респонденты далеко не всегда связывают эти достижения с созданием постоянных надгосударственных региональных структур14. Возможно, правомерным является версия, по которой наиболее оправданно рассчитывать на расширение регионального взаимодействия, сохранение экономической интеграции при прекращении серьезных попыток сформировать качественно новые общерегиональные институты.