Читать книгу Место Карантина - Вадим Бабенко - Страница 9

В Замоскворечье, в большом старом дворе, росли три друга – «Ванек», «Санек» и «Валек». Они играли в одни и те же игры, вместе учились в районной школе и были неразлучны до самой юности. Потом пути их разошлись: «Валек» – Валя Сахнов – переживавший несчастную любовь, провалил экзамены и попал в армию, в какую-то засекреченную часть, на многие годы выпав из московских «сфер». «Ванек» —Бревич и «Санек» —Данилов поступили в один вуз, но Данилов учился плохо, а потом, на излете андроповских времен, и вовсе был исключен, попавшись на фарце у гостиницы «Интурист». От военной службы он «откосил» с помощью родственника-врача и прибился к торговле антиквариатом, в которой преуспел не слишком. Ваня Бревич, дисциплинированный и упорный, закончил институт и получил диплом инженера, но по специальности поработать не успел: СССР изготовился к развалу. Настало время кооперативов и шальных денег, и друзья бросились в новорусскую коммерцию.

В ее мутных водах их болтало несколько лет. Вместе и поодиночке они богатели, разорялись, не раз бывали биты, научились ладить с бандитами и милицией, перепробовали множество занятий и, наконец, к концу девяностых остановились каждый на своем. Бревич, сдружившись с человеком из мэрии, стал спекулировать земельными участками, а Данилов, провернув по случайности сделку с партией промышленных кондиционеров, вдруг почувствовал к ним тягу, влился в чужое дело, потом «отжал» его у бестолкового партнера, нашел выгодного поставщика в Европе и начал быстро расти. Кондиционеры завораживали его, он полюбил их всей душой. Принцип их действия так и остался для него туманен, но результат – арктический холод, возникающий из ниоткуда – не переставал восхищать. Он любил стоять перед охлаждающим блоком, выставив руки вперед, навстречу ледяным потокам. Они казались ему свидетельством величайшей победы разума, а сам бизнес приобрел какой-то особый смысл. Данилов расправил плечи, окреп душой и стал чувствовать себя хозяином жизни.

У Ивана Бревича все шло не так гладко. Земельные контракты приносили деньги, но сам процесс был ему отвратен. Ежедневная суета, уговаривание и умащивание гиен и шакалов, наседавших со всех сторон, измельчали душу и оставляли послевкусие клоаки. К тому же, в иерархии участников он оставался на вторых ролях, довольствуясь лишь тем, что перепадало ему по милости власть имущих. Это удручало – Бревич был лидером по натуре и ничем, кроме первенства, удовлетворяться не умел. Подневольная роль не подходила ему никак; он скрипел зубами по ночам, вспоминая дневную беготню по кабинетам, и отчаянно завидовал «Саньку», с которым, впрочем, почти не виделся – ввиду разности интересов и недостатка времени у обоих.

Все изменилось летом девяносто восьмого – удача сделала свой очередной кульбит. В июне Иван, измотанный до предела, сказал себе, что с него довольно. Жизнь нужно было менять, и он решил уехать в Америку, на западное побережье, поближе к Силиконовой долине и Голливуду. Он распродал все, что имел, включая трехкомнатную квартиру на Таганке, и конвертировал вырученное в доллары США. Получившийся капиталец он перевел в латвийский банк и стал было хлопотать об американской визе, но тут грянул дефолт. Рубль рухнул, состояние Бревича разом увеличилось в четыре раза в пересчете на российскую валюту, и он, несколько ошеломленный, решил погодить с отъездом и присмотреться к открывающимся перспективам.

Как оказалось, присмотреться было к чему, и одна из перспектив проявилась тут же. Через два дня после «черного понедельника» Бревичу позвонил совершенно подавленный «Санек» и попросил о срочной встрече. За ужином в ресторане «Пекин» выяснилось, что он набрал кредитов, готовясь к серьезному расширению. Отдавать их было нечем: рублевые потоки, текущие полноводной рекой, превратились в скудный ручеек. При этом часть денег Данилов взял у людей с репутацией очень мрачного свойства. Теперь он готовился к потерям: бизнеса, здоровья, может быть жизни.

Бревич понял: это тот момент, которого он так долго ждал. Не тратя времени на сантименты, он стал действовать решительно и жестко. Подключив свои связи в мэрии, он еще больше запугал Данилова, полностью лишив того воли, после чего выкупил кондиционерный бизнес, вместе со всеми долгами, по смехотворной цене. Самого же «Санька» он оставил в деле на хлопотной должности исполнительного директора – с хорошей зарплатой, но почти без акций.

Так в одночасье из хозяина и владельца Данилов превратился в наемного работника. Он был потрясен до глубины души – особенно тем, с какой безжалостностью друг детства Бревич прибрал к рукам выращенное им почти с нуля. Вначале он пытался делать вид, что они руководят компанией на равных, но быстро понял наивность таких попыток и замкнулся в себе. Удручало его и то, что к кондиционерам Иван относился без всякого пиетета, как типичный инженер-технарь. Он даже пытался объяснять Данилову, что такое фазовый переход и фреоновый контур – что расценивалось «Саньком» как еще одно проявление горчайшей несправедливости жизни. Сам же бизнес при Бревиче пошел в гору – еще быстрее, чем прежде. Через два года они, удачно сманеврировав и задействовав административный ресурс, поглотили главного конкурента с развитой сетью клиентов. «Ванек» Бревич стал основным игроком всего кондиционерного рынка и за следующие десять лет превратился в очень обеспеченного человека.

Новый поворот в его судьбе случился в 2012 году. Ивану исполнилось сорок шесть, он был влиятелен, уважаем и богат. Жизнь обрела завидную стабильность, и именно это стало вдруг его тревожить. Что-то утекало меж пальцев, у Бревича начались депрессии, он стал чувствовать непреходящие раздражение и усталость. И вот, после нервного февраля, полного чиновничьих козней и безостановочных ссор с женой, он решил взять паузу и уехать от всего и всех.

Тут очень кстати подоспело приглашение от партнера-поставщика из Эссена. С румяным, жизнерадостным Лотаром они сотрудничали уже не один год и весьма сдружились – неоднократно предпринимая походы по немецким саунам и московским клубам. На этот раз поставщик предложил перенести их встречу из холодной зимней Германии в далекий Бангкок, на что Иван согласился с энтузиазмом.

Бангкок ошеломил его и как-то сразу очаровал, запал ему в душу. Ивана не смущали ни пробки на дорогах, ни неустроенность города, ни жара. Ему даже нравился густой, вязкий воздух, от которого Лотар морщил нос. Подсознательно, не отдавая себе отчета, Бревич ощутил неисчерпаемость вариаций, непредсказуемость, какой-то мощный потенциал неизведанного, ждущего за каждым углом. И еще, с первого же дня он вдруг почувствовал возрождение своего мужского духа – уже было свыкнувшись с пресыщением, считая, что женщины больше не могут интересовать его, как в молодости. Тайки пробудили в нем давно забытое – и это нельзя было не поставить городу в плюс.

Его первая бангкокская неделя была посвящена индустрии порока. После беглых визитов в Королевский дворец, Национальный музей и два главных храма Иван отдал инициативу партнеру и они погрузились в безудержные разврат и пьянство. Лотар был знаток и подошел к организации досуга с немецкой обстоятельностью. Они методично перепробовали все – гоу-гоу бары Сукхумвита и Патпонга, мыльные массажи в больших салонах с «аквариумами», шикарные караоке и джентльмен-клубы. Дни летели в череде женских лиц и тел, бесконечных «привет, красивый мужчина», «как тебя зовут?», «откуда ты?» и беззастенчивых «я люблю тебя» в надежде на щедрые чаевые…

В перерывах между утехами плоти Лотар делился с Бревичем мыслями о Таиланде. В свое время он прожил в Бангкоке около трех лет и после приезжал туда каждый год. При этом в его высказываниях преобладал негатив, сводящийся к одному: Бангкок – это город-фейк. Все тут, везде и всюду, утверждал Лотар, пытаются тебя надуть, пытаются всучить тебе ненастоящее, от пиратских дисков до сымитированной любви. Весь Таиланд с его улыбками – это лживый, фарисейский фасад, на деле он не что иное, как страна третьего мира, в основе жизни которой лежат жадность, зависть и строжайшая кастовость, не приглаженные никаким гуманизмом. Но, однако ж, народ едет в Таиланд, прется сюда стадами, и сам он – яркий пример, подтверждение правил. Потому что фейк бывает правдоподобен – и Лотар загибал пальцы, перечисляя: ощущение доброжелательности, те же улыбки, маскирующие неприглядную человеческую натуру, умение получать удовольствие от жизни – все это создает совершенно уникальную атмосферу. Ну и конечно – он разводил руками – конечно женщины, куда же без них…

Дойдя до тайских женщин, Лотар всегда мрачнел и сильнее налегал на бренди. Тон его становился нравоучителен: да, говорил он, тайки веселы, дружелюбны, с ними легко и приятно. Главное, не придумывать себе несбыточного, не заводить отношений – это касается как барных «фей», так и обычных «хороших девушек». Все закончится катастрофой, жить с тайками невозможно – и он вновь загибал пальцы: безответственность, ненадежность, узость и незрелость взглядов, а также полное нежелание расти над собой. И к тому же, добавлял Лотар, они всегда найдут способ тебя обхитрить. Под улыбчивостью и учтивостью у них скрыт очень холодный, прагматичный разум. И они все время врут – учатся искусству лжи с детских лет и потом совершенствуют его всю жизнь. Врут по причине и без причины, нагромождают одну ложь на другую и никогда не признаются в обмане – даже если ты поймаешь их с поличным. Они будут лишь рыдать или беситься и – делать выводы: как в следующий раз соврать тебе получше!

Бревич верил Лотару – потому что не имел причин не верить. Он и сам видел фальшь во многом вокруг, но при этом что-то постоянно, ежеминутно намекало на поспешность его суждений. Даже улыбки девчонок из баров будто стыдили: все не так просто. За неустроенным, примитивным внешним скрывалось внутреннее, до которого не докопаться так сразу… К концу недельного загула Иван вдруг стал чувствовать, что зря теряет время. И решил остаться еще дней на десять – уже без Лотара, улетевшего в свой Эссен.

Из туристического Сукхумвита Бревич переехал в тихий пятизвездочный отель в Читломе и сразу будто попал в иной мир. Весь день, до сумерек, он просто бродил без цели по улицам жилых районов, где не было ни одного иностранца. Солнце палило, пот струился с него ручьями, а вокруг текла незнакомая ему жизнь без всякого намека на фейк. Бревичу не мешали ни духота, ни пыль, ни узкие улицы без тротуаров, ни чадящие бензином скутеры. Он жадно разглядывал все кругом, а вечером с удивлением отметил, что это был лучший день его поездки.

Рядом с отелем располагался скромный офис экскурсионного агентства. Бревич зашел туда на следующее утро – просто из любопытства, проходя мимо. За столом сидела девушка – она подняла на него глаза, и он понял, что во всем Таиланде нет и не может быть никого прекраснее.

«Welcome, – улыбнулась она. – Меня зовут Нок. Если вам нужна экскурсия, то это ко мне».

«Да, экскурсия, – кивнул Иван. – Или, может, несколько экскурсий…»

Отчего-то он изрядно смутился, чего с ним не случалось уже давно. Ему хотелось разглядывать ее, не отрываясь, поэтому он смотрел то в сторону, то вниз, в пол.

«Хорошо, – Нок продолжала улыбаться. – Давайте выберем даты».

«Можно прямо сегодня. И потом еще… Пожалуй, три экскурсии. Или нет, пять», – пробормотал Бревич. Он просто не мог себе представить, что вот сейчас она исчезнет из его жизни и последующие дни – абсолютно пустые и скучные – потянутся без нее.

К его удаче, дела турагентства шли не очень бойко. Иван вздохнул с облегчением и тут же выкупил все экскурсионное время до своего отъезда.

В тот же день они отправились в парк Муанг Боран и провели там несколько часов. Время пролетело незаметно – им как-то сразу стало легко друг с другом. Теперь, когда его правам на Нок ничто не угрожало, Иван расслабился и повеселел. Она, в свою очередь, перестала его бояться. Сначала он показался ей слишком большим, чужим и грозным, но первая же его несколько растерянная ухмылка убедила ее, что он не нанесет ей вреда.

Муанг Боран – Таиланд в миниатюре – произвел на Бревича впечатление. Нок показала, как выглядит место, где она провела все детство – северная провинция Пфетчабун. У пруда стоял дом на сваях – почти точная копия ее жилища. Они заглянули внутрь, прошлись по комнатам, она рассказала про своих родителей – небедных фермеров, выращивающих кукурузу и рис. Отец был крайне консервативен – ей вообще не разрешалось дружить с мальчишками. «Парни отвлекают, – говорил он, – а ты должна получить стипендию в университет!» По вечерам и выходным он сидел у телефона и сам отвечал на все звонки… Нок говорила об этом с некоторым ожесточением в голосе, но тут же добавляла, что любит свою семью больше всего на свете. И ни на что не обижается – просто она была первым ребенком, на ее примере они учились иметь дело с детьми…

Иван задавал вопрос за вопросом и понемногу – в самом парке и за поздним ланчем – узнал всю историю ее жизни. Нок было двадцать восемь лет, из которых последние двенадцать она провела в Бангкоке. До того она ни разу не выезжала за пределы своей деревни, где жила обычной жизнью деревенской девчонки: помогала на ферме, убирала в доме, ухаживала за буффало, купала их в реке. Много времени проводила в лесу с соседскими детьми – они придумывали множество игр, а в сезон дождей, когда река разливалась, прыгали прямо с веток деревьев в желтую воду и плавали наперегонки… То было очень счастливое время, но потом пришла пора взрослеть, и старшие классы школы Нок провела уже в столице, у незамужней сестры отца. Та следила за ней очень строго, и вообще в большом городе не было ни глотка свободы по сравнению с деревенским раздольем. Не было простора, леса и буффало, везде сновали машины и суетились люди.

Нок свыклась с городом уже в университете – она получила-таки стипендию к безмерной гордости отца. Он устроил торжество для всей деревни и даже дал согласие на переезд Нок из дома тети в университетское общежитие. Учиться ей нравилось – к тому же, у нее обнаружилась способность к языкам. Это позволило ей побывать в Австралии по программе обмена, а также найти работу в хорошем отеле. Там за пять лет она доросла до административной должности, но вдруг ощутила тягу к независимости и открыла собственное турбюро. Бизнес шел неровно, но Нок не унывала – все же у нее были отдельная квартира, старая Хонда и множество планов…

Про что Нок не рассказала Ивану, так это про свою личную жизнь, с которой у нее ладилось не очень. Проблемы начались с переезда в Бангкок – она чувствовала себя провинциалкой, не похожей на местных детей. Черты ее лица выдавали нестоличное происхождение – к тому же, она была слишком высока для тайки. Ситуацию скрашивала довольно-таки светлая кожа, но она все равно стеснялась своей внешности, к чему добавлялась непривычка к общению с противоположным полом, как результат неусыпной бдительности отца. До самого конца школы ее мучила неуверенность в себе, и лишь в университете Нок воспрянула духом благодаря успехам в английском. В двадцать лет у нее появился тайский бойфренд, такой же студент, как она. В соответствии с традицией, мнением подруг и ожиданиями семьи, она считала, что должна выйти за него замуж, завести детей и прожить с ним всю жизнь, но этому не суждено было сбыться. Через два года мама «жениха» заявила, что свадьбы у них не будет – ибо Нок с севера, а северные девушки известны своей ленью.

Это было воспринято как катастрофа – всеми и особенно ее подругами. За время переживаний Нок проделала большую душевную работу, изменившую ее восприятие жизни. Она решила, что ей больше не интересны, во-первых, ничьи мнения, во-вторых, ровесники-тайцы и, в-третьих, тайские мужчины в целом – ввиду наличия у них заботливых мам.

Позже у нее завелись один за другим два любовника-иностранца. С ними ей было проще – не требовалось делать вид, что она скудоумнее, чем на самом деле, не нужно было повторять раз за разом «О, я так глупа!» или «О, я так занудна!», заботясь о мужской самооценке. Видимо поэтому, проведя лишь пару недель с первым своим фарангом17, Нок стала считать его «мужчиной навсегда». Это, однако, не нашло взаимности: вокруг было слишком много соперниц, у избранника разбегались глаза. Через месяц он с ней расстался – Нок вновь довольно долго переживала этот факт, но в конце концов пережила.

Затем она познакомилась с другим европейцем, они встречались около года, после чего он неожиданно покинул Таиланд и перестал отвечать на письма. Нок даже не удивилась, приняв это как должное. Ей уже было ясно: все дело в карме. В любви ей суждено терпеть неудачи, да и к тому же подходящих ей мужчин в мире так мало, что встретить их едва ли реально. Потому остается лишь успокоиться и не принимать любовные драмы близко к сердцу.

Конечно, это легче было сказать, чем сделать, однако Нок сумела убедить подруг в искренности своей новой «доктрины». Ее стали считать похожей на женщин Запада – прогрессивной и независимой, знающей, чего она хочет от мужчин, и строящей отношения исключительно с холодным рассудком. Нок говорила – и себе, и другим – что вокруг сердца у нее появилась стена, и лишь она сама решает, когда и насколько приоткрыть в ней дверцу. Это звучало убедительно вполне – ей верили и даже завидовали иногда. Жаль лишь, что на практике концепция прогрессивности реализовывалась как-то вяло: уже около года у нее не было бойфренда.

Тем не менее Нок старалась не терять оптимизма. В своей ситуации она искала плюсы – например, благодаря «стене» вокруг сердца можно было без опаски общаться с мужчинами, быть с ними непринужденной и раскованной, что помогало бизнесу. Так случилось и с Бревичем – тем более она сразу, по-женски, почувствовала его личностную силу. С сильными людьми ей было легко – они не искали поводов для самоутверждения. С ними можно было не притворяться – это Нок ценила больше всего…

Они вернулись в Бангкок ближе к вечеру, и Иван, чуть помявшись, пригласил ее выпить кофе. «Ну конечно, – пошутила Нок, – как я могу отказаться? Ведь мое оплаченное время еще не кончилось!» Это сильно смутило Бревича, он стал косноязычно оправдываться, что, в свою очередь, смутило Нок. Они поднялись в бар на крыше его отеля с хорошим видом на город. Уже темнело, зажигались огни. Обстановка была весьма романтична, но Иван не понимал, куда и как развивать события дальше. В результате он просто проводил Нок до машины и отправился ужинать, досадуя на свою неловкость.

На следующий день они поехали в Аюттайю, древнюю столицу Сиама, павшую под натиском бирманских племен. Нок пришла в другой одежде, сделала что-то неуловимое с волосами и стала совсем иной. Бревич даже не сразу ее узнал, она же встретила его ироничной шуткой, как старого знакомца – ей уже не нужно было к нему привыкать. По дороге, исполняя обязанности гида, она рассказывала что-то историческое, но Иван слушал вполуха, больше делал вид, повернувшись к ней и разглядывая ее профиль. Профиль Нок был куда интереснее – он будто сам по себе намекал на самые захватывающие из историй. Все они вместе создавали вокруг нее прочную оболочку, казавшуюся непреодолимой. Непреодолимость чрезвычайно раздражала Бревича, он размышлял над ней почти всю дорогу.

На парковке Нок купила свежий кокос и воткнула в него две трубочки. «Я – аддикт кокосового молока», – призналась она Ивану, приглашая присоединиться. Так, с кокосом в руках, они вошли в ворота старого города и долго бродили среди камней и руин, статуй Будды и полуразрушенных храмов.

Подойдя к каналу, окружающему крепостную стену, Нок сказала: «Бирманцы вели осаду полгода, но Аюттайя не сдавалась, пока кто-то не выдал им секрет – как проникнуть внутрь через потайные шлюзы».

«Да-да», – рассеянно кивнул Иван, думая, кто бы выдал секрет ему – как пробраться к душе Нок через какие-то неведомые входы. Увы, их не было ни на одной карте. Он, конечно, подозревал, что тоже может нравиться ей, но не имел понятия, что на самом деле творится у нее в голове.

Потом опять был бар на верхнем этаже отеля. Вновь он почему-то не стал приглашать ее на ужин и лишь проводил до машины, но при этом Нок несколько раз коснулась его рукой, а на прощание, будто оступившись, прислонилась к нему на миг.

«Ого, – сказала она, – ты наэлектризован, между нами проскакивают искры!»

Ее слова и ощущение ее гладкой кожи невероятно разволновали Бревича. Он отправился бродить по улицам, свернул не туда, целый час плутал в темноте, одуревая от духоты, а потом, в отеле, наспех переодевшись, вернулся в бар, уселся за тот же столик и долго отпаивался ледяным джин-тоником, размышляя над происходящим.

Происходило странное, несоотносимое ни с чем. Он был взрослым мужчиной и всегда знал, чего он хочет, можно ли этого достичь и как это сделать. Сейчас он не был уверен ни в первом, ни во втором, ни в третьем. Нок притягивала его безмерно – несмотря на предупреждения Лотара о коварстве таек. Несмотря на его прошлое и весь опыт русского бизнесмена, повидавшего очень многое. Он твердо верил: если что-то выглядит слишком хорошо, чтобы быть правдой, значит это не правда, это подделка. Это трюк города-фейка – но где, в чем этот трюк был скрыт, что он из себя представлял, Бревич не понимал и не желал гадать. Он хотел лишь одного – как можно скорее вновь увидеть девушку, очаровательнее которой он не знал. Вновь испытать невероятное удовольствие – быть с ней рядом, наблюдать за ней, говорить с ней. Она, в отличие от прочих женщин, так естественна во всех своих проявлениях! В то же время она умна и по-особому, экзотически сексуальна. Жаль лишь, что он так и не может взять в толк, как же именно вести себя с ней дальше…

Мысли Бревича суетились, метались, сталкивались, мешали друг другу. Со стороны, однако, никто не сказал бы, что его изводят сомнения. Он сидел с блаженной улыбкой на лице, откинувшись на спинку стула и глядя вдаль. Поверх небоскребов, в полное звезд небо, в жаркую бангкокскую ночь.