Читать книгу Атлантический цикл - Вадим Борисович Кракович - Страница 18

Все повторится – в этом суть:

Жизнь и слова, дела, гробницы,

И взглянет шут какой-нибудь

В мои безглазые глазницы.

Забыв и мужество, и страх,

Безгласно и давно бездушно,

Я у него в живых руках

Лежу спокойно, равнодушно.

Как он умен, как он смешон…

Как счастлив он, как он страдает…

Я знаю то, что знает он,

И то, чего еще не знает.

Не поднимая вверх лица,

Он думает, как думал часто,

О странной гибели отца,

Канатоходца и гимнаста,

Что, всем законам вопреки,

Мать свадьбу новую сыграла,

Не износивши башмаки,

В которых мужа провожала.

А сам он – раб и царь царей,

На круглой, как Земля, арене,

Пугает и смешит людей,

Наедине один со всеми.

Не катаньем, так хоть мытьем…

Аплодисменты, крик и свисты…

Мир – это цирк, а в цирке, в нем

Все люди – зрители, артисты.

И мир смеется шуткам: «Бис!»

«Вот это клоун!», «Вот умора!»

И хлопает из-за кулис

Его любовь – сестра жонглера.

Кричат: «Вон сын наш! Каково!

Другие рядом с ним – подтирка!», —

Царица танца – мать его,

И новый муж – владелец цирка.

Круг завершается орбит

Луны, Вселенной, мира, сцены,

И гаснет солнечный софит

Над всей землей его арены.

Лежит забытое манто,

Уснул медведь вдвоем со львицей,

Мир мертв – распято шапито

На перекрестке плащаницей.

Цирк отошел, и в цирке спят

Полубогини, полубоги,

А он – куда глаза глядят

Идет, куда шагают ноги.

Вот поворот – один, другой,

И у ограды цикламены.

Там рядом с цирковой стеной

Стоят кладбищенские стены.

Он за оградою, внутри:

Кресты и бронзовые лица.

Здесь похоронены цари,

Здесь похоронены царицы.

Давным-давно мертвым-мертвы

Массовка, зрители, солисты,

И укротители и львы,

Жонглеры и эквилибристы.

Одна всем, равная цена

За жизнь предательств и возмездий,

И светит в этот цирк луна

Средь вечных зрителей-созвездий.

Он видит, замедляя шаг:

В пахучем саване жасминном

Разбитый древний саркофаг

С крестом седым, крестом старинным.

Жизнь – это сон, смерть – это сон,

И все на свете повторится,

И поднимает череп он,

И смотрит он в мои глазницы.

Спокойно попирая прах

Моих костей в смердящей гнили,

Сидит у смерти он в гостях,

Одной ногой в моей могиле.

Шут, клоун, рыцарь без герба,

Он размышляет, он не знает,

Что час его, его судьба

Исчислена и истекает,

Что уж ни яви и ни слов,

Ни снов, ни действий не осталось,

Что вышло что-то из пазов,

Подгнило что-то, расшаталось,

Что мойры ножницы острят,

Что нить натянута богами,

Что лопнет в вышине канат

Над сценой, под его ногами…

И все. Подошвами стуча,

Сюда, где черви и где слизни,

Четыре стащат силача

Его со сцены и из жизни…

А он сидит, а он глядит

В оскал гнилой, оскал мой адский,

И, усмехаясь, говорит:

«О бедный Гамлет, о принц Датский»…