Читать книгу Негерой - Вадим Дарки - Страница 36

5

Дирхари более-менее оклемался, оделся, остановил кровотечения, повязал чёрной повязкой незрячий глаз, затянул на талии пояс с золотым мечом и взгромоздил мешок с монетами.

– Теперь можно уходить, – заявил он, привязывая мешок к поясу, чтобы руки были свободны.

Шокированная ситуацией Штэлла попыталась ответить, но смогла издать только писк. Вместо слов она просто печально кивнула, лёжа на животе и нравственно страдая.

– Ничего. У нас гора денег. Перекантуемся в деревне, и когда наши задницы перестанут болеть, отправимся в путь. Наймём охрану.

– Но… – пропищала она, напряглась, скорчила странное лицо и выдавила:

– Откуда монеты?

– Неважно. Это монеты владыки. Просто скажи, что ты мне веришь, и мы уберёмся отсюда навсегда к псячьим хвостам, к жопам котов, к предсмертному визгу ускользающей мечты, куда угодно, подальше. Я готов плюнуть на всё задуманное прежде, стереть к херам собачьим все свои прошлые фантазии и начать заново, с начала, с тобой. Пусть крысы доедают Файенрут и загнивающее Королевство. Тем более, король умер, а значит, грядут не самые сытые перемены. Я хочу измениться, стать “другим собой”. Как верный друг и компаньон ты мне подходишь. А там и до любви недалеко. Согласна?

– Согласна, – шёпотом, на едином выдохе ответила Штэлла и потянула к Дирхари свои нежные ладони.

– Тогда нам нужен отвлекающий манёвр.

Он взял её на руки, она поцеловала его в губы, жалостливо посмотрела в единственный глаз, обвила руками шею. Дирхари толкнул лампу ногой, та упала на постель и вспыхнул огонь. Они покинули домик, пока не начался сильный пожар.

Дирхари чувствовал невероятную боль, и шёл в раскорячку, будто в заднице таки поместились все десять океанских ежей. Из дома Штэллы пошёл чёрный дым, запах гари, в окнах засияли жёлтые языки пламени, и прохожие начали это замечать.

Дирхари понимал, каких невероятных усилий ему будет стоить преодоление долгого пути до ближайшей деревни. Но надежда, увесистый мешок с монетами и красавица на руках наделяли его умирающее тело загадочными сверх-силами, идущими из глубоких закромов ледяного сердца. Наконец, появился смысл, цель, задача. Добраться до далёкого Тиралания, не растерять богатства, не дать в обиду деву, не лишиться дыхания.

Он нёс её по вечернему Файенруту, походка и внешний вид привлекали внимание прохожих, но не надолго. Когда они подошли к воротам, из них вышли три золотых героя: Рубилони, Штэрцгвайц и Тирэйткилт. С закрытыми забралами, с мечами наголо, с походками диких волков на охоте. Внимание Рубилони привлекла сладкая парочка, смотрящаяся как бродячий мертвец, что несёт мертвеца лежащего. Он поднял забрало, проводил их взглядом, затем снял шлем, распустив свои длинные красные волосы, и нахмурил густые брови.

Одноглазый с трофеями удачно миновал ворота, стражи хорошо знали его и вопросов задавать не стали, были увлечены огнём из домика Штэллы, что решил перескочить на “Храбрость Файенрута”. Из таверны высыпались посетители, давя прохожих, падая и наступая лежащим на лица.

– Ты в курсе, что твой дом пожаронебезопасный? – спросил Дирхари.

– Я очень аккуратна и неспешна в домашних делах, – нежно прошипела Штэлла, не сводя глаз с его лица.

– Не слыхала про землетрясения?

– Нет. А что это такое? Когда кто-то трясёт землю?

– Не совсем. Земля дрожит сама по себе. Это может случиться в любой момент.

– А где такое случалось? В Файенруте точно такого не было.

– В горах. Заснул, помню, рядом с котелком, а потом как тряхнуло. – Он показал ей затылок. – Потрогай, – сказал он и остановился. Она потрогала, провела рукой, погладила мягко. Затылок был в ожогах. – Представь себе что снится, когда внезапно на тебя выливается котёл с супом.

– И что же? Расскажи.

– Мне снился довольно специфичный сон, – начал Дирхари и потёр ожог на затылке, – как-будто нечто потустороннее намекало мне своими метафорами. Я видел страшную грозу, лил сильный дождь, молнии обрушивались на одинокие деревья, и они загорались, превращаясь в женские образы. Мои ноги вели меня мимо этих полыхающих дев куда-то туда, куда я знал что приду, но того совсем не хотел. Ноги вели, не спрашивали, не реагировали на попытки вырваться из этого кошмара. Я посмотрел вниз и увидел ребёнка, мирно лежащего у меня на руках. Мне пришло тогда в голову, что единственное для чего я существую, это дать кому-то выбор. И не для чего больше я не нужен, только для этого. Паразит я, никто иной. С этой мыслью и ребёнком на руках я приблизился к развилке в две стороны, положил дитя на землю, на развилку. Почву тряхнуло, и горящие силуэты погасли, золотое шарообразное Солнце вынырнуло из горизонта, хоть Солнце-то круглое на самом деле, но во сне оно было точно как шар, крутилось всё. Дождь, короче, начал угасать. Я стал у развилки дорог, посмотрел на дитя. “Выбирай”, – сказал я. Дитя посмотрело в одну сторону, затем в другую. “Но я не знаю что там. Как я могу выбрать?” – заговорило дитя. “Я даю только возможность”, – ответил ему я. “Но разве это выбор, когда непонятно к чему ведут дороги? Зачем мне такая возможность?” – оно заговорило возмущённым злым голосом, и глаза его налились печалью, и из них потекла кровь непонимания. Затем сверху кто-то ответил: “Тогда просто иди прямо, не сворачивай”. Я сразу посмотрел вверх, чтобы увидеть кто сказал эти слова, но там возвышалось лишь страшное чёрное небо. Вдруг всё пространство затряслось, и меня ударила жёлтая молния, убив на месте. Проснулся я с криком, стряхивая с затылка кипящий суп.

– Бедненький. Как печально, – грустно прошептала Штэлла. – И что было дальше?

– Где дальше? В горах? – спросил Дирхари, когда они проходили мимо трёх головорезов, сидящих у костра. От тех разило мочой и хмельным пойлом, одежда их была разодрана. Синяки под глазами, сломанная набухшая челюсть, надувшаяся синяя щека и растерянные глаза указывали на недавнюю стычку. Те направили на парочку свои холодные взоры.

– Ну да. Что было после того, как тебя обожгло? Землетрясение продолжалось?

– Закончилось, но началась потасовка. Я подумал, что это кто-то решил мне отомстить…

Вдруг в голове Дирхари начало сильно колоть, в области глаза, жечь невыносимо, словно кипяток льют в пустую глазницу, и он проникает прямо в мозг. Он присел на колени, бросил Штэллу на траву, она пискнула от боли, Дирхари замертво рухнул лицом в траву. Штэлла испуганно поволокла его к высокой стене Файенрута и припёрла к ней бездыханное тело. Приложила пальцы к ноздрям – дыхания не было. Она всплакнула, отцепила мешок от неподвижной куклы. Склонилась над ним и зарыдала, упёрлась в его грудь…

– Тебе помочь, дамочка? – отвлёк её голос позади. Она обернулась, и над ней стоял высокий хитролицый мужик, двое других топали сзади о чём-то ругаясь.

– Нет, спасибо, – ответила Штэлла и вытерла слёзы.

– Вынужден настаивать, – улыбчиво молвил мужик и пнул ногой тело Дирхари. – Держите её! – приказал он дружкам. Они схватили Штэллу, каждый за одну руку. Она попыталась кричать, но голоса не было, а тихий писклявый хрип только рассмешил головорезов. – Знаешь, что нужно каждому мужчине? – спросил он, играючи. – Попробовать при возможности всех девок, что попадутся на пути его члена. – Он спустил с неё юбку, сорвал белые трусики, занюхал их в полные лёгкие и бросил дружку. Тот также занюхал и передал следующему. – А если девка сопротивляется, я засовываю ей рукоять своего кинжала в задницу. – Он достал кинжал, взял в ладонь лезвие и поднёс к её ногам чёрную толстую рукоять, медленно провёл по её гладкому бедру. Штэлла задрожала, представляя у себя в заднице посторонний предмет. “Только не в задницу”, – подумала она. – У тебя есть выбор детка. Или рукоять в задницу, или мы тебя по очереди, но не в задницу. Третьего не дано!

– Только не в задницу! – завопила она сорванным дребезжащим голосом.

Никого вокруг не было, и головорез снял штаны, припёр Штэллу к стене и вставил ей. Она снова закричала, не от боли, стыда и позора, а от столь резких перемен, когда после блаженства окунают в ванну с дерьмом, когда кардинальная смена обстановки ведёт к худшему, опуская на самое дно. Сифуга, триппер, сифилис и крупные кусючие мандовоши – самые опасные недруги женского организма. Самое глубочайшее дно из всех возможных.

Дружки трогали её за грудь и совали свои грязные твёрдые пальцы ей в рот. Насмехались и кидали пошлые фразочки: “Надеюсь, эти зубки не прокусят член?”, “Как думаете, сосок по вкусу напоминает жареную вишню?”, “Почему эта сучка не хочет в зад? Наверное, красавицы там не моют”, “Эта сучка не хочет в зад потому что у красавиц нет этой дырки. Принцессы же за большим не ходят, только писают, и то сладким пивом”, “Да, помню мне красавица в рот нацедила, точно пиво”, “Фу, твою мать! Ещё скажи, что ты чужим членом баловался, и я с тобой за одну тёлку больше не сяду”, “Миленькая, у тебя такая приторная дырочка. Думаю, я не хочу отдавать тебя дружкам. Ты станешь только моей!”, “Поцелуй нас в жопу, приторная дырочка достанется всем!”

– Хорошо! – обозлился насильник. – Налетайте. Я слово сдержал, а вы не давали. Так что пробуйте совать ей в зад. Если сильно тугой, смочите друг другу члены своими трахнутыми ртами, сраные вы обезьяны!

– Нет! – пропищала Штэлла. Но её не услышали. Развернули, разорвали на ней всю одежду, откинули тряпки в сторону, поставили на колени и припёрли щекой к холодной стене. Больно заломили руки за спину и несколько раз шлёпнули по ягодице, аж до пекучей красноты.

– Да, сука, да! – крикнул один из головорезов, плюнул на палец и засунул его в задний проход. Ужасная боль пронзила Штэллу. Она никогда подобного не испытывала, и могла бы сейчас радоваться одиноким посиделкам в таверне и слушать: “Дорогая, позволь угостить тебя пьянящим ароматом бархатного вина, а потом я укутаю твоё идеальное тело мягким одеялком из фиолетовых роз, и мы будем пронизаны нежностью друг к другу целую ночь”, “Малышка, меня зовут Рубилони, я герой Солнца и страж Файенрута. Приглашаю на танец любви. Буду самым верным на свете. По крайней мере, сегодня”, “Мадама, у тебя хорошенькая грудь, и я вот подумал, я тоже ничего, и ещё я имею монеты, мне они легко даются как заработок… Понял, я пошёл”, “Что пьёшь, красивая? Давай, следующая за мой счёт?”, “Детка-красотуля, ходем отседаго. У меня здеся хата есть, пойла навалом, стоит у меня долго”, “Изысканное существо страны грёз, пойдём прогуляемся по вечернему Файенруту. В парке цветёт голубая лилия, и когда лунный свет пронизывает её лепестки, она блестит. Но не так блестит, как нежность твоих глаз, а куда тусклее”. И таких комплиментов ей было мало. Штэлла хотела приключений на свою попу. Но не обдумала она, что попа не безгранична, и приключения могут оказаться куда проникновеннее по своей сути, чем попа того вынесет. И она готова уже на что угодно, лишь бы этот гад вытащил из её зада свой упругий палец, и она снова оказалась в своём уютном домике с запахами ванили, выжимками из ягод и пряными маслами. И гад вытащил палец, понюхал его и облизал. Ему что-то не понравилось, он стукнул её кулаком в ухо и захохотал. Писк в голове заглушил мерзкий смех, Штэлла расслабилась и начала медленно сползать на землю, шурша своей гладкой румяной щекой по шероховатой холодной стене.

– Ты что наделал, козлище?! – разгневался головорез, ожидающий очереди, и пихнул товарища в плечо.

– Не люблю, когда брыкаются. Пустя полёжает, угомонится. У ней попка такая мягенькая, тугенькая, что от этой отвратительной мягкости мне схочалось ей всадить с кулака. Но не в ухо, в твёрдый затылок. Просто кулак соскользнул. И попал в, мать его, мягенькое отвратительное ухо. Фу! Нельзя быть такой мягкой. Нужно иметь меру. Представь-ка, чтоба все такое мягкое тельчице имели. Мамки тогды от родов посканчивались бы к херцам. У мамок всё там твёрдое.

– Придурошная ты падла, Стэйнрок. Во-первых, мамки не через жопу рожают. Хотя в твоём случае всё возможно. Во-вторых, соблюдай очередь! Вдруг ты её навсегда угомонил? Я труп трахать не стану, – он злобно зарычал. – Если она издохла, я тебя трахну!

– А я говорил, что вам пора уже друг друга оприходовать, – насмешливо заметил удовлетворённый насильник. – А ты, Стэйнрок, точно падла законченная. Откуда ты знаешь какое там у мамок? Ты разве свою мамку тарабанил?

– А ты развя нет? Все мамок тарабанят, чтоба научиться. Да и ты мою мамку видал? Кто с ней лёжать-то станет, окромя меня? Теперя ты станешь, я ей отрекомендую. И ты тожа, штоба не выёрживался больше на меня за битьё мягкой бабы.

– Тогда иди вона мамку трахай, а девка наша!

Бряцание доспехов прервало бурную дискуссию. “Ссынь!” – выбрался меч из ножен. Рубилони стоял на фоне голубого ореола Луны, над ним нависали несколько крупных звёзд, и одна огромная прямо над макушкой, как светло-синяя корона. Ветерок развевал его красные волосы, казавшиеся в темноте бордовыми, как запёкшаяся кровь.

– А ну пустили деву! – гордо воскликнул Рубилони.

– Ты кто таков, железяка?! – сказал удовлетворённый насильник, встал с корточек и снял топорик с пояса. Не признал в потёмках золотой доспех. Двое других изъяли мечи из своих тряпичных чехлов.

– Рубилони я – герой Солнца! Приказываю вам бросить оружие и мирно сдаться! – Он надел шлем, опустил забрало, крутанул мечом. Острейшее лезвие завизжало, рассекая воздух, когда он крутанул ещё раз.

– А что такой смелый-то, в одиночку на трёх замахиваться? – спросил головорез, присмотрелся, одумался и попятился назад, осознавая, что это действительно герой Солнца.

Рубилони поднял с земли камешек и метнул в морду насильника, попал в глаз, спровоцировав агрессию, которой и добивался. Насильник бросился первый в безумном пьяном угаре, проигнорировав свой потухший от камня зрительный орган. Рубилони с лёгкостью увернулся от топора, взмахнул мечом и снял скальп с нападающего – волосатая шапка слетела с темечка и ляпнулась на землю. Герой отбил металлической перчаткой тупое лезвие меча Стэйнрока, рубанул и отсёк ему руку по самое плечо. Меч упал первым, за ним рука. Толчок ногой в пах усадил на колени третьего бойца. Рубилони откинул голову назад и мощным рывком, со сгибом колен, засандалил ему забралом шлема, раздробив гнусную харю головореза в кашу. В овсяную кашу с клубникой. Скорее, даже, в клубнику с овсяной кашей, ибо лицо то на лицо было совсем уж не похоже. Кровавое месиво улыбнулось и брякнулось на пол, повалив за собой мёртвое тело. Безрукий орал и дрыгался на земле как дева, отползающая от насильников. Насильник без скальпа зрел в небо холодными глазами, пытаясь договориться с мучительными прикосновениями приближающейся смерти.

Штэлла попыталась встать, но схватка с природой привела к падению на задницу, и она захрипела от страшной боли. Рубилони бесстрастно докончил паразитов, пронзив каждому череп. Снял шлем, положил рядом и подскочил к Штэлле, что дышала очень плохо.

– С тобой всё нормально? – вежливо спросил герой, подав ей руку. – Я отведу тебя в город.

– Возьми меня на руки, – попросила она и потянулась к нему. – Мне очень больно.

Рубилони принялся поднимать её, но его прервала смерть в лице восставшего из мёртвых Дирхари. Лезвие золотого меча пошло по шее, лишив героя головы. Красновласый клубок упал и откатился в сторону. Одноглазый отпихнул обезглавленное тело, стал на колени, закатил глаз, схватился за голову и закряхтел. Штэлла отползла назад, пытаясь найти свою разорванную одежду.

– Прости меня, – подползая к ней, молвил Дирхари. Он вобрал в себя всю энергию, накопившуюся за жуткие минуты отдыха. В нём будто проснулось нечто, вроде совести. – Вот, бери монеты, – он сорвал с себя мешок, снял ножны и вложил в них окровавленный золотой меч. – И меч возьми.

– Не нужно было убивать героя, – в бешеной тряске сказала Штэлла, пытаясь надеть на себя хоть что-то.

– Нужно. Они бы тебя казнили, или ещё чего похуже… – он закашлялся, в голове снова сильно зазвенело, закололо, провело по мозгу лезвием смерти. Дирхари глубоко вдохнул и собрался. Начал бубнить хриплым предсмертным голосом: – Ты можешь выбрать… В город сильно рискованно… Проскользни незаметно или дай на лапу стражу… Всех денег не бери! Возьми столько, сколько влезет в карманы, потому что стражники осмотрят мешок… А до деревни далеко… Зато можно взять все монеты… Берегись разбойников! Мешок можно волочить по земле… Положи в него головы, сверху, на монеты… Чуть что говори, мол головорезов тащишь на казнь… То есть… Головорезов тащишь, чтоб сдать… Найди старосту и попробуй договориться… Уверен, у тебя получится… И ещё… Знаешь? – встав с колен, сказал он и подкинул золотой меч к Штэлле. – С красавицами вроде тебя мужчины всегда страстно занимаются любовью. Я просто пылал от страсти, – молвил он, посмотрел вверх, на чёрное небо, на большие звёзды. Заснул, закрыл глаз, плашмя упал на спину, раскинув руки по сторонам, и ударился головой о небольшой камешек. Глухой щелчок объяснил Штэлле, что Дирхари больше не встанет.

Она раздела своего романтичного головореза, пусто смотрящего куда-то вдаль своим ледяным мёртвым глазом. Облачилась в его одежду, встала, прошипела от боли в заду. Плюнула на боль. Закрепила на поясе золотой меч и взгромоздила мешок с монетами на спину. Осмотрела окрестности Файенрута с редкими горящими факелами и масляными лампами, что разрывали мрак, образовывая на земле оранжево-золотистые лужицы света. Задумалась.

Она вспомнила слова Дирхари. Глянула в сторону подъёма к воротам Файенрута, метнулась глазами к тропе, ведущей в деревню. У ворот стражники, а тропа уходит во тьму, в бескрайний мрак. Её напугала перспектива идти по пустынной ночной тропе, быть освещённой лишь Луною и скоплением звёзд. В город податься – оставить монеты, и дома её больше нет. Искать ночлег ей не хотелось. Всплески настроений разжигали в мозгу жажду упасть и не вставать, или взять да нырнуть во мрак, кинуться в него как в чёрную пропасть безысходности и погрязнуть в его хватких пальцах. А можно вернуться в город, в безопасность, к чужому очагу, но уютному, но сытому. Может, и к очагу безумца, может, к очагу героя, неважно, лишь бы тепло и спокойствие, ванна с водой и чистая одежда – новая, не пропитанная кровью. Горячий очаг с незнакомцем или кромешная тьма наедине с собой. Свет или тьма.

Штэлла погрязла в сомнениях, ибо неведом был результат ни того пути, ни другого. Она вздохнула, подошла к однорукому Стэйнроку с пробитым лбом, выудила из ножен золотой меч, взмахнула и отсекла ему голову.