Читать книгу Изломы судеб. Роман - Вадим Голубев, Вадим Вадимович Голубев - Страница 7

Через несколько дней в жизни Коли произошли изменения.

– Товарищ Сталин и другие члены Политбюро ходят пешком из Кремля на работу, на Старую площадь. Охраны у них никакой. Лишь впереди идет заведующий секретариатом. По оперативной информации с целью покушения на товарища Сталина в Москву прибыли четыре белогвардейских офицера. Возьмешь пятерку наших. Будете сопровождать членов Политбюро на работу и с работы. Ходить будете в штатском и не светитесь! Товарищ Сталин этого не любит! – дал команду Коле начальник.

Началось «топтание» вокруг Сталина и «соратников». Вскоре на группу членов Политбюро из-за угла выскочил молодой мужчина. Столкнувшись «нос к носу» с вождем, он растерялся, засуетился, полез в нагрудный карман пальто. Коля оттеснил его к стене дома, перехватил руку, надавив на болевые точки, выудил из кармана мужчины наган. Подоспела еще пара чекистов, заломила незнакомцу руки, вытащила из кармана гранату-«лимонку», из заднего кармана брюк браунинг, из-за голенища сапога кинжал. Николай почувствовал упершийся в его спину взгляд. Оглянулся. Сталин одобрительно кивнул ему и пошел дальше, словно ничего не случилось.

Ближе к вечеру Лебедева вызвал начальник.

– Молодец, Николай! Лихо матерого врага взял! Допросили его как следует. Всех остальных выдал. Адреса, явки, пароли. Не тот беляк пошел, что в Гражданскую! Тогда, чтобы «расколоть», неделями возились. Сейчас они привыкли к хорошей жизни в своих Парижах с Берлинами. вконец разложились. Ну а тебе вторая «шпала» в петлицу! К сожалению, нам придется расстаться. Товарищ Сталин принял решение о создании Управления по охране членов Политбюро ЦК ВКП (б). Будешь заместителем начальника этого управления и начальником отделения по охране товарища Сталина. Это – тоже его решение.

В тот же вечер руководство управления представили Сталину. Иосиф Виссарионович поморщился, протягивая руку Коле. Позже выяснилось, низенький вождь не любит вокруг него людей высокого роста. Однако дав волю чувствам на несколько секунд, Сталин обратился к присутствующим:

– Сегодня, товарищи, Лебедев показал преданность партии и народу. Показал готовность грудью заслонить руководителя страны. С девятнадцати лет Лебедев – член большевистской партии. К слову сказать, я позже него в партию вступил. Он – активный участник Гражданской войны, кавалер ордена Красного Знамени. Товарищ Лебедев, подберите себе штат. Имеете право взять любого сотрудника органов. Непосредственным командиром моей охраны будет товарищ Власик. Вместе с ним займитесь укомплектованием штата. Надеюсь, сработаетесь. А не сработаетесь – обоих исключим из партии и выгоним из органов. Паукера, Лебедева, Власика попрошу остаться. Остальные свободны! У меня к вам несколько заданий, – сказал вождь, – когда руководители подразделений вновь созданного управления покинули кабинет. – Первое, надо найти хорошего цирюльника. У меня лицо изъедено оспой. Не могу как следует побриться. Хожу, словно бандит.

– Это, товарищ Сталин, – не проблема. Я – дипломированный парикмахер. Начинал еще до Империалистической войны. Даже в самом Будапеште поработал, князей с графами брил… – вытянулся в струнку начальник управления Паукер.

– Садитесь, товарищ Паукер! В ногах правды нет! Второе, сейчас я делю с женой и детьми дачу в Зубалово. Это неудобно. Нужна ближняя дача к Москве, где я мог бы не только отдыхать, но и работать. Принимать членов Политбюро, проводить с ними совещания. Кроме того, нужна дальняя дача для конфиденциальных встреч. Наконец, нужна дача на юге. Мне врачи рекомендовали морской воздух и мацестинские ванны.

– Сочи! – вырвалось у Николая, вспомнившего, как еще до революции туда ездил лечиться отец Леночки.

– Сочи – так Сочи! Но как туда доехать? Надо дать задание, чтобы изготовили несколько бронированных вагонов и специальный паровоз. Мне нужен салон-вагон с купе для сна, большим кабинетом для работы и столом для совещаний. Нужен вагон-ресторан, вагоны для охраны и обслуги. Дайте такое задание Коломенскому заводу! Срок исполнения – полгода. Третье, после сегодняшнего неудавшегося покушения враги не остановятся. Ходить пешком прекращаем. К тем авто, что закреплены за каждым членом Политбюро, надо заказать за границей бронированные машины. Цели поставлены, задачи ясны, за работу, товарищи!

Быстро нашли поместье в Кунцево. Затем дом с парком в Рублёво. Мебель осталась еще от дореволюционных владельцев. Провели в парки электричество, установили фонари на дорожках. Вождь приказал заменить их короткими, освещавшими только ноги и скрывавшими во тьме фигуры и лица гуляющих.

– Молодец, Лебедев! – похвалил Иосиф Виссарионович, которого с подачи Власика окружение дружно стало называть Хозяином. – Теперь поезжай в Сочи! А то мне через полгода в отпуск идти. Подбери там что-нибудь! Обустрой!

Николай поехал в приморский город. Нашел имение миллионера, бежавшего в двадцатом году с белыми. Дом отремонтировали, обставили, поскольку мебель растащили еще в Гражданскую, очистили заросший парк. Над отрезавшей выход к морю железной дорогой возвели мост. Подобрал Лебедев штат охраны и обслуги из проверенных, прошедших Гражданскую войну людей.

– Эти знают особенности местной природы, а вот на подмосковные дачи надо брать латышей. Берзиня, с его подачи других, – решил Лебедев. – Он многому сможет научить.

В день отъезда приехал председатель Совета Народных комиссаров Абхазии Нестор Лакоба. Его помощники забили половину двуспального купе международного вагона, в котором возвращался в Москву Николай, ящиками с хурмой, мандаринами, апельсинами, лимонами, виноградом.

– От трудящихся Абхазии товарищу Сталину. Он, наверно, уже вкус их забыл в Москве.

– Откуда вы узнали о моем отъезде? – спросил Коля.

– Плохим я бы был председателем правительства, если бы не знал: кто в соседней республике бывает и с какой целью. Вообще-то я обижен: в Абхазии такие места! Пицунда, озеро Рица, Сухуми! Зачем товарищ Сталин у нас отдыхать не хочет?

– Это – его решение, Нестор Аполлонович…

– Ничего, подберем ему достойное место! Ждать будем!

В Кремле Сталин долго тянул носом, вдыхая ароматы фруктов. Даже проглотил слюну.

– Скушай, Лебедев, хурму! – предложил он Николаю.

Тот съел приятно вяжущий рот плод.

– Теперь мандаринчиков отведай!

– Прекрасные мандарины, товарищ Сталин, – прожевал Лебедев пару крупных, оранжево-красных мандаринов.

– Апельсин попробуй!

– И апельсины отменные, товарищ Сталин.

– А как тебе виноград?

– Выше всяческих похвал!

Вождь внимательно посмотрел на Лебедева и принялся за фрукты. Николай же понял, что Хозяин использовал его, дабы определить: не отравлены ли подношения Лакобы.

– Как идет укомплектование штата сочинского объекта? – спросил Иосиф Виссарионович, полакомившись.

– Объект укомплектован кадрами, товарищ Сталин!

– Хорошо! А вот объекты в Кунцево и Рублёво пока не укомплектованы охраной. Что-то Паукер с Власиком закопались.

– Может быть, это к лучшему. Есть человек, который наладит охрану лесопарковой зоны объектов. Я у него службу на границе начинал. Отменный специалист.

– Вызывай в Москву. В звании повысим, всем, чем положено обеспечим. Сейчас поезжай домой, поспи с дороги! Ночью понадобишься. Политбюро приняло решение о сносе Чудова и Вознесенского монастырей. Не место этим культовым сооружениям в Кремле. Поприсутствуешь при ликвидации монастырей со своими подчиненными. Еще сотрудники экономического отдела ОГПУ там будут. Иди, Лебедев. Отдыхай!

В ночь с 17 на 18 декабря 1929 года взрывали древние кремлевские святыни. Не поддавались динамиту здания, возведенные русскими мастерами. Все сильнее приходилось наращивать заряды. Наконец пошло. Разлетелась часть стены под натиском взрывчатки. Из нее вылетел ларец. Николай быстро оказался около него. Послышались торопливые шаги и незнакомые голоса:

– Сундучок в распыл пустим! Наверняка там золотишко.

– Припрятать надо для начала, чтобы краснопёрые не отняли.

Коля поставил ногу на ларец, направил фонарик в сторону говоривших. Высветил троицу работяг. Те даже присели от неожиданности.

– Быстро на рабочие места! – приказал им Лебедев, положив руку на кобуру.

– Может, договоримся, начальник? – спросили работяги, прикрывая лица рукавами.

– Я сказал: «Шагом марш на рабочие места!», – вытащил наган чекист.

Дождавшись, когда мародеры скроются, с трудом поднял ларец. Сгибаясь под тяжестью, отнес сотрудникам Экономического отдела. Те вскрыли замок и ахнули. Ларец был полон золотых монет. Следом прибежал бригадир рабочих. Притащил золотую чашу. Его поблагодарили, посулили премию. Дальше с каждым взрывом из стен вылетали то икона в драгоценном окладе, то Евангелие в серебряном переплете, то расшитая самоцветами и жемчугом митра, то золотые и серебряные чаши, напрестольные кресты, спрятанные в тайники в лихолетья. Во время подрыва храма Чуда Архистратига Михаила из стены из стены вылетела расшитая золотом риза. Работяги подбежали к ней чуть быстрее чекистов. Николай увидел, что из спины ризы был вырван крест. Заметил он и спешившего к выходу из Кремля рабочего. Припустил за ним, догнал.

– Давай крест! – протянул Коля руку.

– Какой такой крест? Да пошел ты! – попытался отпихнуть его работяга.

Лебедев сбил его на землю ударом по зубам, крутанул руку, обыскал. Вытащил из кармана брильянтовый крест, оправленный рубинами и жемчугом.

– Дурак! Тебя на выходе бы обыскали. Крепко бы присел! Пошел вон отсюда! Еще раз в Кремле увижу – посажу! – брезгливо пнул ногой Коля воришку.

Отнес отобранное сотрудникам Экономического отдела.

– Этой вещице цены нет! Хоть сейчас в Оружейную палату! – поцокал языком эксперт и, укладывая крест в ящик, добавил. – Хотя видно будет: куда эту цацку: в музей или за рубеж на аукцион. На индустриализацию народного хозяйства средства нужны, а на этот крестик не один станок можно купить.

Ближе к полудню тщательно перерыли обломки, вывезли грузовиками. Словно и не было бесценных памятников русского зодчества. Правда, в Чудовом монастыре снесли только главный храм. На остальные строения не хватило динамита. Запыленный Николай зашел доложить Сталину. Того, только что вставшего, брил Паукер.

– Наслышан, как лихо ты боролся за народное достояние, – усмехнулся тот. – Да и при создании объектов в Кунцево, Рублёво, Сочи отличился. Товарищ Паукер, готовь документы на присвоение Лебедеву звания капитана государственной безопасности!

Так, Коля получил третью «шпалу» в петлицу. Ему выделили небольшие кабинеты на «местах работы»: в Кремле, на Лубянке, в Кунцево и Рублёво, а позже и в Сочи. Особенно нравилось ему в Кремле. Хозяин перестал ездить в здание ЦК партии на Старой площади. Теперь его главной резиденцией стал Кремль. Проводив Сталина из квартиры в кабинет, Лебедев мог бродить по Большому кремлевскому дворцу, наслаждаясь великолепием его залов и богато убранных покоев, видевших на своем веку не только царей, но и выдающихся людей Государства Российского. Видел он жизнь и быт вождей, проживавших в Кремле. Поначалу все жили скромно. У всех, включая Сталина, в кремлевских квартирах обстановка была собранная «с миру по нитке». Правда, на дачах мебель была богатая, как правило, доставшаяся от бывших владельцев. В загородных резиденциях Хозяина были хрусталь, кузнецовский фарфор, столовое серебро, коими Иосиф Виссарионович с удовольствием пользовался. Даже как-то попенял руководителям правительства:

– Кто такой был Кузнецов? Купчишка! А какую посуду делали его предприятия! Сейчас эти заводы увлеклись агитационным фарфором. Конечно, трудящимся нужны статуэтки революционных матросов, работниц, красноармейцев. Но трудящимся также нужна красивая посуда, из которой приятно есть.

После этого изготовление агитационного фарфора пошло на убыль. Зато возродились старые традиции создания столовой посуды чайных сервизов. Правда, стоили отнюдь не дешево и были по карману лишь начальникам, творческой элите, профессуре, военным в высших званиях. Остальные довольствовались фаянсовыми тарелками, жестяными кружками, гранеными стаканами, алюминиевыми ложками, прочим ширпотребом.

Одевался вождь, казалось бы, просто. Серая шинель, защитного цвета фуражка, весной-осенью плащ военного образца, френч и галифе цвета хаки, реже – серого или коричневого, летом – белые. Шили их, однако из самых дорогих материалов. Все это быстро стало амуницией партийных чиновников от мала до велика, хозяйственных руководителей и даже технической интеллигенции. Сапоги Иосифу Виссарионовичу тачали из мягчайшей козлиной кожи. Как-то Паукер посетовал, что Хозяин комплексует из-за своего малого роста. Николай вспомнил, как отец делал обувь со скрытыми в подошвах каблуками для господ и дам, желавших казаться выше. Отыскали стариков-работников из мастерских Александра Федоровича. Те сшили несколько пробных пар. Вождю понравилось.

Поначалу Сталин питался скромно. К столу подавалось, что имелось в спецраспределителях и столовой ЦК партии. Позже вождю, перебравшемуся в кремлевский кабинет, стали приносить на рабочее место обеды и ужины. Там уже появились бутерброды с колбасой и сыром, осетриной и икрой. На обед подавали горячие блюда, которые готовили в столовой для работников администрации, посетителей, охраны. На дачах было несколько иначе. Готовили несколько изысканных блюд. Что оставалось от вождя – доедала обслуга и охрана. Когда же вождь приезжал с гостями – членами Политбюро, накрывали большой стол. Делалось несколько перемен блюд: закусок, первого, горячего второго. Поначалу Хозяин и остальные пили водку. Особенно любил Иосиф Виссарионович грузинский виноградный самогон – чачу. С годами перешел на коньяк, грузинские вина «Хванчкара», «Цинандали», «Гурджани». Лет до пятидесяти пяти пил крепко. Особенно выезжая на дачу в Сочи. Туда съезжались руководители Грузии и Абхазской Советской Автономной Республики. В их окружении вождь позволял себе расслабиться. Вот и в тот раз явились Берия с Лакобой. Отношения у них были натянутые. Лакоба требовал увеличения вложений в руководимую им республику. Говорил, что в Сухуми, Гудауте, Гаграх и других местах надо строить санатории, дома отдыха, гостиницы. Тогда Абхазия сможет зарабатывать не только на мандаринах и сторицей возвращать вложенное в бюджет страны. Берия считал, что в Грузии, в том числе и Абхазии надо развивать промышленность, и денег на курортное строительство давал мало. Напряженные деловые отношение переросли в личную неприязнь. Поэтому к Сталину всегда старались приехать вместе, чтобы не дать одному пожаловаться на другого. Вождю предложили поехать на Холодную Речку, на «грузинский пикник». Следующим утром кортеж машин направился к Холодной Речке. Берия с Лакобой во главе стаи грузинских и абхазских наркомов ждали Хозяина со свитой. Пока готовился шашлык из форели – главного деликатеса тех мест – Сталин пошел размяться по берегу. Внезапно он застыл, указывая в воду. В омутке под ним стояла двухметровая рыбина. Начальник охраны Власик выстрелил ей в голову из нагана – угодил точно в глаз. Прямо в одежде бросился в реку грузинский нарком земледелия и пока все поздравляли Сталина с удачной находкой, вытащил рыбину из воды. Николай видел, что грузин отцепил рыбу с крючка, но вида не подал.

– Примите и мои поздравления, товарищ Сталин! – вытянулся он.

– Не меня – Власика поздравлять надо! Налейте ему стакан чачи! – велел Хозяин и обернулся к Лаврентию. – У нас ведь пикник по-грузински?

– Так, учитель! Коньяка и русской водки не брали. Будет только чача и наше вино. И все-таки никто эту рыбу не видел! Сколько народа ходило, а никто не видел! А вы приехали – и увидели. Так, и в жизни, товарищ Сталин – тысячи людей не увидят то, что увидит один гениальный человек.

Приспел шашлык из форели. Сталин, Берия, Ворошилов и Молотов сели на холмике. Ниже расположились наркомы и прочие чины. Пара наркомов руководством прислуживала четверке.

– За Кобу! (партийный псевдоним Сталина – авт.) – поднимал стаканчик Молотов.

– За Кобу! – подхватывал Ворошилов.

– За Кобу! – тут же поднимал стаканчик Берия.

– За Кобу! – тут же подхватывали Молотов и Ворошилов.

А Коба сидел пьяненький и самодовольно поглядывал по сторонам.

– Молодец, Лаврентий! В хорошее место привез – красивое! – наконец молвил он.

– Коба, а почему бы тебе не построить здесь дачу? – спросил Молотов, которому самому в это время строили особняк в Никольском.

– Конечно, Коба! Непременно надо построить! – поддержал Ворошилов, которому тоже только что построили дачу.

– Я не царь, чтобы иметь столько резиденций.

– Вы – вождь и учитель нашего народа! Вы – продолжатель дела великого Ленина! Вам должны быть созданы все условия для работы и отдыха, – сладко улыбнулся Берия.

Через несколько лет в этом месте была воздвигнута дача для Сталина. Ну а на следующей день после посещения Холодной Речки компания отправилась морем в Пицунду. Подали некогда принадлежавшие царю катера, специально перевезенные из Крыма. Поначалу дождило. Поэтому расположились в каюте. Выпили немного коньяка.

– Иди, Лебедев, посмотри, как погода! Дождь кончится – скажешь, – отослал Николая Сталин.

Через полчаса ветер утих, дождь кончился, о чем Коля доложил вождю.

– Пойдемте, подышим свежим воздухом! – распорядился он. – Врачи говорят, что морской воздух полезен для здоровья.

Первым выскочил из каюты Лакоба. Он был расстроен, став объектом издевательств и насмешек. Следом вышли, посмеиваясь, Сталин, Ворошилов и Молотов. Задержался в каюте Берия. Он прожег папиросой дырку в новом картузике Лакобы, хитро подмигнув при этом Николаю, затем тоже вышел наружу. Выпив стакан коньяка, и закусив парой ложек черной икры вывалился на палубу и Лебедев. Когда прибыли в Пицунду, Лакоба заметил дырку в середине картуза. Бросив гневный взгляд на Берию, он швырнул головной убор в воду. Обслуга быстро развела костер и расстелила скатерти под корнями реликтовой сосны.

– Кто разрешил жечь костер в заповеднике?! – вывалился откуда-то старик-грузин.

– Кто такой? – икнул уже принявший Хозяин.

– Я – объездчик заповедника. Нельзя посторонним здесь находиться! Предъявите документы!

– Покажите документы – налейте ему стакан! – велел вождь.

– Все равно нельзя посторонним в заповеднике находиться! – упорствовал старик, осушив стакан.

– Налейте ему еще стакан! – распорядился Сталин.

– Костры жечь нельзя! Слушай, а где я тебя видел? – обратился старик к Кобе.

– В газете ты меня видел. Налейте ему еще стакан!

После третьего стакана старик обмяк, сел на песок и, привалившись спиной к сосне, захрапел. Двое дюжих молодцов из охраны оттащили его за дюну.

– Вот так решают вопросы люди, знающие диалектику, – улыбнулся Сталин.

Снова начался разгул. Продлившийся до глубокой ночи. Обратно возвращались на автомобилях, приехавших за компанией по берегу.

– Молодцы! Хорошее место нашли – красивое и спокойное, – похвалил вождь.

– Придется тебе, Нестор, раскошелиться – построить дачу, за которую не было бы стыдно нашему народу, – обнял Лакобу Берия.

Прошло немного времени, и от Берии посыпались жалобы, что Лакоба саботирует строительство дачи в Пицунде. Каждый приезд в Москву Лаврентия сопровождался жалобами на своеволие Лакобы, на невозможность работать с ним. Так, длилось до 1936 года. В декабре Нестор Аполлонович приехал в Тбилиси по служебным делам. Когда вопросы развития республики были решены, Берия пригласил противника поужинать у себя дома, помириться, забыть старые ссоры. После ужина Лакоба скоропостижно скончался. Его тело перевезли в Сухуми, где с почестями похоронили. Ну а Николая вызвал Сталин.

– Съезди, Лебедев, в Абхазию! Надо изъять все архивы покойного и привезти мне! Берия уже посылал своих ребят, но охрана Нестора Аполлоновича послала их куда-подальше. Говорят: «Передадим все лишь по личному указанию товарища Сталина». Вот, записка за моей подписью о передаче архивов. Возьмешь кого-нибудь из моей охраны и контрразведки.

Архивов оказалось немного – несколько папок. Их Лебедев передал Хозяину. Через пару дней Иосиф Виссарионович вызвал Николая.

– Ты документы читал? – спросил он.

– Никак нет, товарищ Сталин. У меня был приказ изъять бумаги и доставить вам. Однако о чтении документов вы указаний не давали.

– Есть интересные предложения о развитии республики. А вот здесь, – вождь потряс пакетом, который Коля нашел в потайном сейфе на дачи покойного. – Серьезные обвинения в адрес Лаврентия Берии. Лакоба пишет, что Берия был агентом царской охранки, меньшевистского правительства Грузии и полиции мусаватистского Азербайджана. Какие-то бумажки в подтверждение этого прилагаются… Что скажешь?

– Не исключаю, что кто-то целью компрометации товарища Берии подкинул эти документы Лакобе. А тот не разобрался, принял дезинформацию за «чистую монету».

– Вот и я думаю – дезинформация, – усмехнулся Сталин и запер бумаги в сейфе.

Но это случилось позже. Тогда же Лебедеву пришлось заниматься сложным хозяйством. Дача вождя в Сочи быстро превратилась в комплекс построек. Метрах в ста от главного особняка построили дом для охраны и прислуги. Чуть ниже по склону горы возвели строение для «студентов» – узкого круга партийной знати, приезжавшей «учиться у Сталина». Первоначально планировалось, что гости не будут надолго приезжать к Хозяину: врачи предписали ему покой и мацестинские ванны. Чтобы вождь мог вести относительно подвижный образ жизни построили кегельбан и биллиардную. Там долго по вечерам стучали шары и кегли. Сначала Сталин играл сам с собой. Потом начал приглашать Лебедева с Власиком. Те все время поддавались. Вскоре вождю, возомнившему себя первоклассным игроком, захотелось общепризнанного успеха.

– Дай шифровку Климу, чтобы приехал на недельку и кого-нибудь с собой прихватил! А то мне даже в биллиард сыграть не с кем, – бросил вождь Николаю как-то после игры.

Получив шифровку, прикатили Ворошилов с Калинином. Без приглашения приехал Берия, навез с собой кучу местных наркомов. Пару дней шли биллиардные баталии. Разумеется, чемпионом всегда был Иосиф Виссарионович. Второе место занимал Берия, который выигрывал у Хозяина лишь каждую десятую партию.

– Да, что Клим, у вас в Луганске при царизме в трактирах биллиардов не было? – укоризненно спросил как-то Хозяин Ворошилова.

– Коба, до революции я больше по тюрьмам… – стушевался тот.

– А у вас в Твери, Калиныч, совсем не было биллиардных? – повернулся вождь к Калинину.

– Да я больше в биллиардных большевистские

прокламации по карманам игроков рассовывал, – забегал глазками под очками Михаил Иванович.

– А я слышал, что у тебя в Москве и на даче биллиардные столы имеются.

– Это для детей. Сам я не балуюсь… – еще больше забегал глазками под очками Калинин, бывший отменным игроком.

– Мироныча из Питера надо вызывать, – вздохнул Сталин. – Тот – достойный соперник.

Приехал из Ленинграда Киров. Он проигрывал Хозяину каждую третью партию.

– Вот человек, который не поддается, играет в полную силу! – похвалил вождь и добавил. – Старею я, Мироныч! Нужен хороший помощник, надежный, верный, которому я со временем мог бы передать руководство партией и страной.

– Спасибо за доверие, Коба! Но мне из Питера лет десять нельзя уезжать! Городскую промышленность мы от послевоенной разрухи восстановили. Теперь ее реконструировать надо. Оснащать новыми станками, налаживать современные технологии. Сам город благоустраивать надо. Новые кварталы строить надо, поскольку население растет. На нэпманов наступать надо. Переходить от ограничения к полной их ликвидации как класса. Чистить город от бывших дворян, буржуев, жандармов с полицейскими надо… Словом, никак нельзя мне уезжать из Питера, пока эти задачи не будут решены.

– Молодец, Мироныч, что общественные интересы ставишь выше личных! Не рвешься к власти! Но сам понимаешь, как партия решит!

В начале весны 1930 года работников ОГПУ послали проводить коллективизацию в Московскую область.

– Не рвутся подмосковные крестьяне в колхоз. Предпочитают «по вольным ценам» снабжать столицу мясом, молоком, парниковыми огурцами да помидорами. А область столичная! Она должна быть впереди по всем показателям, в том числе и по созданию колхозов. Словом, сотрудники госбезопасности должны подключиться к этой созидательной работе. Думаю, от моей охраны надо послать Лебедева. Пусть завершит дело жены! – приказал Сталин председателю ОГПУ Менжинскому.

Автомобилями добрались до Коломны. Оттуда, взяв сотрудников местного отдела госбезопасности, на санях покатили по деревням и селам. Руководитель группы – член коллегии ОГПУ Миронов решил показать остальным, как надо проводить коллективизацию. Согнали крестьян на сход. Поставили стол, накрытый красным кумачом. Миронов положил на него наган.

– Все собрались? – задал он вопрос председателю сельского совета.

– Так точно, все! – по-военному ответил бывший красноармеец.

– Тогда начнем! Товарищи, крестьяне! Объявляю запись в колхоз! Предупреждаю: отказавшихся вступить в колхоз данными мне полномочиями объявляю врагами Советской власти! Со всеми вытекающими отсюда последствиями: раскулачиванием, ссылкой или высылкой!

– Да у нас год назад всех, кого могли, раскулачили! – загалдели мужики.

– Вот и хорошо! Значит некому мутить воду – контрреволюционной агитацией заниматься! Не стесняйтесь, товарищи, записывайтесь! – указал на стол Миронов.

– Да нам подумать, покумекать надобно, – проворчал пожилой крестьянин.

– Ты, что под раскулачивание захотел угодить? Под высылку в Сибирь? – поддал в бок ему коломенский чекист.

Мужики закряхтели, выстроились в очередь к столу, где стопкой лежали отпечатанные в типографии заявления, в которые вносились фамилии, имена, отчества и подписи будущих колхозников. Работу закончили быстро.

– Каковы результаты? – спросил Миронов.

– Девяносто девять процентов! – доложили ему.

– Оставшийся процент к вечеру собрать и отправить в Коломну! – распорядился тот. – Высылать будем! А пока в городскую тюрьму! Разъезжаемся по деревням, товарищи!

Лебедеву досталась затерянная в лесах и худосочных полях деревня Колодкино. Глянув на неказистые избы, он подумал, что нельзя говорить с мужиками, вкалывавшими от зари до зари с позиций силы. Решил, что надо убеждать, рассказывать о преимуществах колхозной жизни, коллективного труда, справедливого распределения доходов. На площадь перед сельсоветом стекался народ.

– Ох, подружка дорогая, давай запишемся в колхоз. Наденем беленькие кофточки, пойдем на сенокос, – разливалась придуманная в тиши редакционных кабинетов частушка.

Ей забористо отвечали с другого, более зажиточного конца деревни:

– Нас в колхоз загнать хотели водяные щи хлебать. Отрубите руки, ноги – нам в колхозе не бывать!

Николай довольно долго и убедительно говорил. После спросил: имеются ли вопросы?

– Правда ли, что все мы будем спать под одним одеялом? – выкрикнули из толпы.

– Это, какое же надо одеяло, чтобы всех жителей деревни – тысячу человек – накрыть? – ответил Лебедев вопросом на вопрос. – И какой дом нужен, чтобы всех вас туда поселить? Нет, товарищ, все будете жить в своих домах и укрываться своими одеялами.

– А я слышал, что в колхозе все бабы будут общими! – крикнул еще кто-то.

– Такого никогда не будет! Вот, тягловый скот будет объединен. У кого две коровы – одну надо сдать на колхозную ферму. Мелкий скот и птица остаются в личной собственности членов артели. Посевной материал, только посевной материал, надо сдать в колхоз. Остальное остается в личном распоряжении колхозников.

– Ну если не запишемся – в Сибирь сошлете?

– Никто никуда никого ссылать не будет. Поживете, сравните коллективный труд и единоличный – сами на следующий год в колхоз записываться побежите. Да еще в очереди придется постоять.

Большинство крестьян записались в колхоз. Немало оказалось и сказавших:

– Зачем мне колхоз? За моими огурчиками-помидорчиками нэпманы из Коломны сами приезжают. За мясом – тоже. Мне и на рынке стоять не надо. Нет, подожду записываться!

– Может, этих подкулачников на сани, да в Коломну? – спросил местный чекист.

– Не надо! Они преступлений против Советской власти не совершали. Будем сажать только за разговоры – подорвем доверие всех крестьян к колхозам, – ответил Николай Александрович.

К вечеру вернулись в город. Миронов довольно потирал руки:

– Кампания по проведению коллективизации в Коломенском районе завершена. Минимальное число вступивших в колхозы – девяносто процентов! Что у тебя, Лебедев.

– У меня – шестьдесят девять процентов…

– С тобой в Москве разговор особый будет. Доложишь на партактиве, как ты умудрился сорвать коллективизацию. Думаю, партбилет положишь и из органов вылетишь! За Лебедевым проследите, чтобы не сбежал! Утром возвращаемся в Москву.

Утром по радио передали статью Сталина «Головокружение от успехов». В ней говорилось о нарушении принципа добровольности при вовлечении крестьян в колхозы, о необоснованных репрессиях по отношению к отказавшимся записаться в сельхозартели. Требовалось распустить «бумажные» коллективные хозяйства, освободить незаконно арестованных крестьян. Понеслись на конях в Коломну растерянные местные начальники. Они докладывали о крестьянских сходах, распустивших колхозы. Остались только те, кто действительно добровольно вступил в колхозы. В результате вместо девяноста-девяноста девяти процентов осталось девять-десять процентов. Там, где Миронов показывал, мастер-класс остался лишь один процент.

– Да, поставили в каждой деревне радиорепродукторы на свою голову! – проворчал Миронов.

– Что с арестованными делать?

– Придется отпустить по домам!

В Москве Миронова, его заместителя и Лебедева вызвал Сталин.

– Вам, Миронов, доверили особо важное партийно-правительственное задание. Думали: у вас накоплен позитивный опыт по проведению коллективизации в Средней Азии во время вашей работы там. А вы что натворили? Вы подорвали доверие крестьян к колхозному строительству и Советской власти! Не надо бросать на Лебедева прокурорские взгляды! Сведения о ваших художествах я получил не от него. У меня есть и другие источники информации. Идите, пока, работайте! А Лебедев – молодец. У него как были шестьдесят девять процентов, так и остались! Он правильно понял слова Ильича: «Лучше меньше, да лучше».

– Что же делать с колхозами в Коломенском районе, товарищ Сталин? – вырвалось у Николая, когда за Мироновым закрылась дверь.

– Черт с ними! Не вступили мужики в тридцатом году – вступят в тридцать первом. Только работать надо умнее: без наганов на алом кумаче!

Летом 1930 года стало известно о готовившемся покушении на Сталина. Было установлено место, где просочившиеся через госграницу белые офицеры кинут бомбу в машину с вождем. Это была улица Герцена (ныне Большая Никитская – авт.), по которой Хозяин частенько ездил на дачу. Николай попросил вождя задержаться с выездом на полчаса, а еще лучше одолжить на время машину Иосифа Виссарионовича и пару авто охраны. Коба поморщился, но разрешил, добавил:

– Ты, Лебедев, эту кашу заварил – ты и расхлебывай! Подключись к контрразведчикам и своих возьми! Лучше бы сделать это, не отрывая меня от отдыха…

– Товарищ Сталин, мы не знаем в лицо террористов, поэтому хотим поймать их на живца. Известно только, что один из них при приближении кортежа будет утирать лицо платком, давая знак сообщнику, чтобы тот подготовил взрывное устройство к действию. Знаем и место покушения – угол улиц Герцена и Огарёва (ныне Газетный переулок – авт.).

– Почему докладываешь об этом ты, а не Паукер?

– Товарищ Паукер вызван на доклад к председателю ОГПУ, – соврал Николай, коего начальник упросил доложить о покушении и попросить машины вместо него.

– Значит, Лебедев, кто-то из наших выдает врагу время и места моих передвижений?

– Думаю, они сами установили наблюдение и на основании его выбрали место для террористического акта.

– Ладно, действуй!

Угол Герцена и Огарёва наводнили переодетые в штатское чекисты. Они быстро выделили «болтавшегося без дела» крупного черноусого мужчину со связкой книг в руке. Второй, в белом летнем картузе прогуливался ближе к въезду на Герцена. Появился кортеж правительственных машин. Человек в картузе достал платок и принялся утирать лицо. Черноусый закопался в связке. Николай оказался рядом, крутанул руку террориста. Другой рукой подхватил книги. Вовремя успел прикрыться плечом диверсант ударил его правой рукой, добавил коленом. Четверка контрразведчиков повисла на черноусом скрутила его. Краем глаза Лебедев увидел, что человека в белом картузе тоже скрутили и тащат за угол, где стояли машины ОГПУ.

– Ну, вот и все, господин хороший! – сказал Коля, выуживая из-под рубахи черноусого наган. – В машину его!

Он прибыл на место даже на несколько минут раньше, нежели ждал Хозяин.

– Товарищ Сталин, враги задержаны и отправлены на Лубянку! – доложил Коля.

– Молодец, Николай! – впервые назвал его по имени Иосиф Виссарионович, кивнул «вернувшемуся с доклада» Паукеру. – Готовь представление о присвоении Лебедеву звания майора госбезопасности.

Так Николай Александрович получил «ромб» в петлицу – звание, равное генерал-майорскому в царской армии.

В 1931 году судьба нанесла Сталину жестокий удар. Застрелилась его жена Надежда Сергеевна Аллилуева. Это случилось в кремлевской квартире вождя. Николай не был свидетелем трагедии. 7 ноября, как всегда случалось в этот день, у Лебедева было много работы. Перед началом парада надлежало проверить трибуну мавзолея: не заложена ли там взрывчатка. Далее пробежаться вдоль кремлевской стены: под ней мог прятаться террорист или группа террористов. Лишь после этого доложить Паукеру, ждавшему у Спасских ворот. Тот докладывал Хозяину, что все спокойно. После чего члены Политбюро, военачальники, ждавшие по ту сторону ворот, направлялись к мавзолею, занимали места на трибуне. Во время парада и демонстрации трудящихся тоже приходилось быть начеку. Надлежало быть готовым к выстрелу из толпы, попытке бросить гранату. Кроме того, нельзя было спускать глаз с расположившихся на гостевых трибунах, представителей партийного актива, передовиков производства, иностранных дипломатов и особенно журналистов. После демонстрации вождей сопровождали в Георгиевский зал Большого кремлевского дворца, где были накрыты столы для праздничного банкета. После банкета руководство партии и страны провожали в их кремлевские квартиры, а Калинина в особняк рядом с Кремлем. Проверив посты у жилищ вождей, выпивали по рюмке коньяка и разъезжались по домам. 8 ноября, в нерабочий день, сопровождали Сталина на прогулке по Кремлю. Затем «соратники» собирались на квартире у кого-то из них и праздновали до позднего вечера, а то и до глубокой ночи.

В тот вечер собрались у Ворошилова. Николаю Сталин предоставил выходной.

– Отдыхай, Лебедев! – сказал он. – Сегодня Паукер с Власиком управятся. Завтра, чтобы с утра был в Кремле!

Вечер Коля провел в кругу семьи. Собрались как всегда на Пресне. Анфия Павловна напекла столь любимых детьми пирогов. Николай Александрович привез получаемые в качестве пайка икру, осетрину, сыры с ветчинами и колбасами, а также выпивку. Веселились, как всегда много пели, шутили, вспоминали былое. Утром 9 ноября Лебедев был в Кремле. Проверил пост у квартиры вождя.

– Нет движения, – сообщил командир поста. – Сам товарищ Сталин уехал вчера с Ворошиловым на дачу. Надежда Сергеевна осталась в квартире. Когда принимал смену, сказали, что она словно не в себе была… Говорят, у нее с товарищем Сталиным какое-то недоразумение вышло.

После полудня вернулись Иосиф Виссарионович и Климент Ефремович. Сталин открыл входную дверь.

– Надя, Надя! – позвал он.

Ответом было молчание. Дверь в спальню оказалась запертой.

– Я вызову слесаря! – предложил Лебедев.

– Не нужно слесаря! – остановил его Хозяин. – Сам дверь взломать сможешь?

Николай ударил ногой по двери. Лязгнул сбитый засов, скрипнули доски, дверь распахнулась. Положив руку на кобуру, Николай Александрович вошел в спальню. Следом – Сталин. Ворошилов заходить не стал. Пожелтевшая Надежда Сергеевна безжизненно лежала на кровати. На полу валялся маленький никелированный пистолет. На тумбочке была стопка исписанных листков. «Тирания… предательство интересов рабочего класса…» – успел прочитать Лебедев.

– Вах, какое горе! – вскрикнул вождь и выбежал из спальни. – Клим, Лебедев! Смотрите, какое горе!

Николай сгреб написанное Аллилуевой, вышел вслед за Хозяином. Тот, закрыв лицо руками, сидел на диване и мелко трясся от плача. Климент Ефремович выудил из буфета бутылку чачи. Выпил стакан, налил полстакана вождю.

– Выпей, Коба! Легче будет! – протянул он стакан вождю.

Выпив, Сталин немного успокоился.

– Товарищ Сталин! Надежда Сергеевна оставила предсмертное письмо, – протянул листки Лебедев.

– Читал? – подозрительно глянул на него вождь.

– Никак нет, товарищ Сталин.

– Хорошо! – сунул листки в карман френча Иосиф Виссарионович. – Как Надя меня подвела! Что делать?

– Товарищ Сталин, я вызову Паукера и Власика. Свяжусь с Лечсанупром (Лечебно-санитарное управление, ведавшее медицинским обслуживанием высшего руководства партии и государства – авт.), чтобы Надежду Сергеевну отвезли в морг, – сказал Лебедев.

– Сам с ними съезди. Проконтролируй, чтобы не копались! Получи справку и свидетельство о смерти. Договорись, чтобы все написали, как положено. У товарища Сталина не может быть жены-самоубийцы! – велел Хозяин.

Николай Александрович вместе с медиками доставил тело в морг. Приехал нарком здравоохранения Владимирский. Ему Лебедев сказал о требовании Хозяина. Вскрытие произвели быстро, быстро оформили надлежащие документы.

– Здесь все написано, как хочет товарищ Сталин, – протянул Николаю пакет нарком. – Реально же, у Надежды Сергеевны некогда была тяжелая травма головы. Кости черепа срослись неправильно и оказывали давление на мозг, сопровождавшиеся, не боюсь этого слова, страшными головными болями. В таких ситуациях немало людей кончают с собой.

На похоронах жены Хозяин плакал. Однако Лебедев видел, как сквозь слезы вождь наблюдает за поведением присутствовавших, отмечает: кто приехал выразить соболезнования, а кто – нет. После похорон он назвал Николаю фамилии руководителей, не явившихся на гражданскую панихиду и на кладбище. Тот подтвердил, что тоже не видел этих людей. Через несколько лет всех их расстреляли.

Прошел год. Над могилой возвели беломраморный памятник, увенчанный головкой Надежды Сергеевны. Рядом поставили мраморную скамейку. Вождь часто приезжал на могилу. Тогда выехавшая вперед охрана выставляла посетителей с этого участка. Обегала близлежащие захоронения, выискивая: не спрятался ли за надгробием террорист. А там подъезжал Иосиф Виссарионович, садился на скамейку, закуривал папиросу «Герцеговина-Флор». Николай стоял на соседней дорожке. За надгробиями рассредоточивались охранники. Сталин, как правило, проводил на могиле жены час. Потом говорил:

– Ну вот и все, Надя! Пора ехать государственными делами заниматься.

В тот год Хозяин стал постепенно переходить на трубку. Как-то Власик сфотографировал его и других членов Политбюро во время пленума ЦК ВКП (б). Вождю фотографии не понравились.

– Уж больно у меня несерьезный, я бы даже сказал легкомысленный, вид с папиросой…

– Трубка, товарищ Сталин! Вам пойдет трубка! – вырвалось у профессионального фотографа Власика.

Привезли трубки нескольких фасонов. Иосиф Виссарионович остановился на кривой. Сфотографировался с ней в губах.

– Это фото можно использовать даже как официальное! – с удовлетворением констатировал вождь.

Позже портреты «человека с трубкой» огромными тиражами разошлись по всей стране. Партийные и прочие руководители быстро привыкли видеть Иосифа Виссарионовича, посасывающего трубку во время заседаний. Правда, не на людях Хозяин продолжал курить папиросы.

В мае 1934 года тихо умер председатель Объединенного государственного политического управления Менжинский. В июле того же года Политбюро приняло решение о создании Наркомата внутренних дел СССР, в состав которого вошло ОГПУ.

– В последние годы товарищ Менжинский больше болел, чем работал. Всю работу тащил на себе его заместитель товарищ ЯгОда. Предлагаю назначить его комиссаром внутренних дел в ранге генерального комиссара государственной безопасности, – сделал предложение, от которого нельзя было отказаться, Сталин. – А у вас, товарищ Ягода, какие будут предложения?

Присутствовавший на заседании Генрих Григорьевич (подлинные имя, отчество – Енох Гершенович – авт.) Ягода четко высказал свои соображения по структуре аппарата нового ведомства, количеству своих будущих заместителей, главных управлений, предполагаемой численности сотрудников. Добавил, что считает целесообразным передать в НКВД главные управления лагерей и тюрем.

– В общем и целом, правильно мыслите, товарищ Ягода. Разумеется, жизнь внесет коррективы в наши планы. Но, как говорил Наполеон: «Главное ввязаться в драку, а там видно будет». И еще: подумайте о новой форме и знаках различия для вверенного вам ведомства! Например, генеральный комиссар государственной безопасности – новое воинское звание. Вашим заместителям и начальникам главных управлений будут присваиваться звания: комиссар госбезопасности первого, второго и третьего рангов. Сотрудники органов должны отличаться от других цветом мундиров, нашивками на рукавах. На полевой форме также должна быть символика наркомата. Словом, действуйте!

Ягода любил атрибутику и слыл щеголем. Поэтому он быстро ввел новое обмундирование для сотрудников органов. Они получили коверкотовые сиреневые гимнастерки и галифе в цвет им. Особенно красивой была летняя форма: белая тужурка с василькового цвета петлицами, васильковые брюки, носившиеся навыпуск и васильковый галстук. Однажды вечером нарком вызвал Лебедева. Открыв шкаф, в котором висел мундир с маршальскими петлицами, он сказал:

– Привезли модель новой формы. Мы с вами одинакового роста и одинакового телосложения. Наденьте! Я хочу посмотреть, как это выглядит со стороны.

Переодевшись в наркомовской комнате отдыха, Николай вошел в кабинет. Несколько раз пришлось ему пройтись от двери до окна. Ягода остался доволен. Будучи любимцем и любителем женщин, Генрих Николаевич придавал своему внешнему виду огромное значение. А в тот период у него завязывался роман женой Макса Пешкова – сына Максима Горького. Новая форма была принята, а Николай Александрович хоть и недолго, пощеголял в маршальском мундире.

– Тоже мне, маршал! – прокомментировал Сталин новый наряд наркома. – Давно ли у своего родственничка Мойши Свердлова инструменты и рубли воровал? И это звание он себе присвоил! Кто давал ему маршальские звезды? Никто! Ну, ладно – пусть поносит! Калинычу надо сказать, чтобы оформил присвоение этого звания, как положено. А там посмотрим – не тяжелы ли звезды будут? Ты, я слышал, тоже этот мундир одевал?

– Одевал, товарищ Сталин, по указанию Ягоды, – ответил Николай.

– Понравился мундирчик?

– Так точно!

– Может быть, со временем и ты такой оденешь. А пока носи свой – разница у вас с Ягодой только в петлицах и нашивках.

Нарком оказывал Лебедеву и другие знаки внимания. Его приглашали на охоту и рыбалку, в поездки на Беломор-Балтийский канал и на строительство канала Москва-Волга. Хозяин отпускал Николая с наркомом, ворча при этом:

– Совсем Ягода распустился! Ты ему, видишь ли, нужнее, чем мне! Ладно, поезжай! Но присмотри за ним! А то наш нарком в лагерях всех контрреволюционерок перее… Постарайся притереться к нему: скоро вам предстоит большая совместная работа.

1 декабря 1934 года исключенный из партии как троцкист Леонид Николаев убил Кирова выстрелом в затылок прямо в здании Ленинградского обкома партии. Сделав роковой выстрел, убийца сам упал в обморок рядом с трупом жертвы. Сталин лично выехал в Ленинград. На запасной путь Ленинградского вокзала подали спецпоезд, к которому был прицеплен бронированный вагон генсека. Салон-вагон состоял из купе проводников, двух купе охраны, спального купе вождя, кабинета с большим столом, за которым можно было проводить совещания, кухни, душа и туалета. В одном из купе охраны Лебедеву выделили полку. Ту ночь Сталин провел один, ни с кем не общаясь. Утром прибыли в Питер. Среди встречавших выделялся начальник Ленинградского управления ОГПУ Филипп Медведь. Из окружавших его чинов Медведь выделялся не только огромным ростом и количеством ромбов в петлицах, но и пепельно-серым цветом лица. Расселись по машинам. Ягода махнул Николаю, чтобы тот сел на заднее сиденье его авто. Сам же Генрих Григорьевич уселся рядом с водителем и всю дорогу насвистывал веселый мотивчик из оперетты.

Приехали в Смольный. Сталин, Ворошилов, Ягода и несколько высоких начальников ОГПУ прошли в кабинет Кирова.

– Вы допустили преступную халатность в обеспечении охраны Кирова! – обратился Сталин к Медведю, выслушав его доклад о подробностях убийства. – Из-за вашей небрежности в работе мы потеряли одного из лучших учеников великого Ленина. Что будем делать, товарищи?

– Под суд их надо: и Медведя и его зама Запорожца, – ввернул Ворошилов.

– Товарищ Сталин! Разрешите сказать! – чуть слышно выдавил из себя Медведь.

– Вы уже все сказали своей работой! Товарищ Ягода! Освободите нас от общества Медведя!

– Руки назад! – скомандовал Медведю начальник следственного отдела ОГПУ Молчанов и защелкнул на них наручники. С Медведя содрали петлицы и орден.

– Пусть посидит на Литейном! – распорядился Хозяин.

Увели Медведя. Ввели привезенного с Литейного Николаева. Ночью он пытался покончить с собой – бился головой о стену камеры. Его голова и руки были забинтованы. На некогда светлой рубашке запеклась кровь.

– Зачем вы убили такого хорошего человека? – ласково обратился Сталин к Николаеву.

– Я стрелял не в Кирова – я стрелял в партию! – ответил тот.

– Где вы взяли оружие?

– Спросите у него! – кивнул Николаев забинтованной головой в сторону Запорожца.

– Уведите его и подождите в приемной! – приказал Лебедву генсек.

– М…и! – услышал Николай голос Сталина, когда закрывал дверь. – Толкуете о политическом процессе?! Какой процесс над психопатом-одиночкой? Уж, лучше бы он навсегда замолчал!

Усадив Николаева на стул секретаря, Лебедев встал у окна, чтобы пресечь попытку выброситься из окна. На подоконнике лежал окровавленный картуз Кирова. На него тупо смотрел убийца. Вскоре вывели Запорожца, тоже без петлиц и нашивок. Затем поступил приказ вернуть Николаева в камеру на Литейном проспекте. Арестованного увезли. Молчанов с Николаем сидели в приемной. Вдруг зазвонил телефон. Лебедев поднял трубку. Докладывал сотрудник местного управления:

– Произошла авария! В машину, где везли Николаева врезался другой автомобиль. Николаев погиб.

Лебедев сообщил о происшествии Сталину.

– Ну и слава Богу! – с облегчением выдохнул Хозяин.

Потом Николай обеспечивал безопасность вождя, стоявшего в почетном карауле во время прощания с Кировым ленинградцев. После Мироныча везли в сталинском спецпоезде в Москву. Там обеспечение безопасности вождей во время прощания в Колонном зале Дома Союзов. После работа на Красной площади во время захоронения урны с прахом Кирова в кремлевской стене.

– Отдохни денек, Лебедев! Здесь Паукер с Власиком управятся! Кстати, товарищ Ягода, я думаю: Лебедев засиделся в майорах госбезопасности. Ваше мнение?

– Так точно, товарищ Сталин! Засиделся!

– Готовьте бумаги о присвоении Лебедеву звания старшего майора госбезопасности! Послезавтра приходи, Лебедев, на службу с двумя «ромбами» в петлице! – кивнул Хозяин Николаю.

Два «ромба» Лебедев носил недолго. По указанию Сталина Ягода провел массированные проверки краевых и областных управлений НКВД. По их итогам пятнадцать руководителей были освобождены от занимаемых должностей, исключены из партии, уволены из органов. Их «прибрали» в тридцать седьмом году.

– Молодец, Ягода! – удовлетворенно кивнул вождь, ознакомившись с приказом по наркомату. – Эти люди перестали работать, стали жить словно графы при прежнем режиме. Железной метлой таких надо гнать со службы! Но, скажи откровенно: не жалко своих – евреев?

– А я не еврей, товарищ Сталин! Я – большевик! – поежился нарком.

Позже присутствовавший при разговоре Николай понял, что Генрих Григорьевич «вычистил» тех, кто мог составить ему конкуренцию. Тогда же Хозяин продолжил:

– Готовь аттестацию всего состава наркомата! Твои подчиненные в орденах и «ромбах» щеголяют, а Мироныча не уберегли! Плохо пока работают! Сам останешься в звании генерального комиссара государственной безопасности. Заместители останутся в прежних званиях. Остальных на два звания понизить! Это ж какая экономия народных денег получится! И еще: инструкция по охране членов Политбюро, разработанная в двадцатых годах, устарела. Гибель Кирова – тому подтверждение. Готовь новую инструкцию в соответствии с духом времени!

Ягода поручил эту работу Паукеру и Лебедеву. Хотел было подключиться Власик, коего Сталин не велел понижать в звании. Однако нарком притормозил:

– У Николая Сидоровича грамотёшки маловато. Пусть занимается своей непосредственной работой – охраняет Хозяина.

Когда вышли из кабинета, Паукер сказал:

– Надо бы найти бывших жандармов, которые составляли инструкцию об охране царской семьи. Если они уцелели. Не стоит отказываться от опыта прежних лет.

Нашли бывшего заместителя министра внутренних дел, жандармского генерала Джунковского – составителя этой инструкции. Теперь он служил сторожем при церкви. В худом старике мало что осталось от дородного, представительного военного, коим Николай помнил Владимира Федоровича по дореволюционным фотографиям. Разговор был недолгим.

– В ваших архивах, наверняка, имеется инструкция по охране членов императорской фамилии. Лучше того, что мы тогда написали, вряд ли можно придумать. – сказал Джунковский. – А меня от этого рода деятельности увольте! Стар! Здоровье уже не то: пять лет отбыл в концлагере и до этого арестовывался ЧК. При всем, при том исправно получаю пенсию от Советов, как жертва царизма!

– Как так? – удивился Лебедев.

– В бытность мою товарищем (заместителем – авт.) министра внутренних дел я доложил императору о кутежах и загулах Григория Распутина. В тот же день был отставлен от должности и отправлен на фронт.

– Скажите откровенно: почему не эмигрировали?

– Я считаю себя русским, православным человеком. Мой крест – быть с моим народом. Мое теперешнее служение в храме – тоже мой крест!

После беседы с Джунковским Николай Александрович направился в архив. Инструкция об охране членов императорской фамилии нашлась. Правда, его предупредили, что Ягода один экземпляр приказал доставить ему.

– Товарищ нарком не спросил: сколько у нас экземпляров, а мы не сказали, – ухмыльнулся архивариус.

Лебедев засел за документ. Там, действительно, было все от сопровождения во время пеших прогулок до поездок на поезде. Николай переписывал инструкцию, перефразируя ее. Ягода каждый день требовал отчета. Он внимательно читал написанное Лебедевым и, не стесняясь, сравнивал его с текстом пожелтевшей от времени брошюры. Когда работа была завершена, похвалил, пообещал, что в скором времени будет ходатайствовать о возвращении Коле одного «ромба» и добавил:

– Но вы же знаете Хозяина, Николай. Захочет – вернет, не захочет – мы оба костей не соберем!

Пообещал вернуть «ромб» и Сталин, однако добавил:

– Ты же знаешь Ягоду! У него семь пятниц на неделе. А органы выше меня, и меня проверить могут. Имеют на то право!