Читать книгу Это лучшее лето - Вадим Киреев - Страница 5

Я бежал. Все быстрей и быстрей, и от этого становилось веселей. Бежал в сторону недостроенного убежища. Хозяйство – это домашнее задание. Постройка убежища была делом первостепенной важности. Как мне тогда казалось, делом всей моей жизни. И оно затмевало собой даже крылья. Новые крылья уже были сделаны и опробованы, поэтому думать о них не особенно хотелось. Как если бы человек построил дом, а затем взялся добывать еду. Так и я, смастерив крылья, чтобы не просто так летать, придумал для себя стезю супергероя. Блин, опять забыл взять топор. Можно было бы подрубать землю, где плохо подлезать лопатой и где корни. Ну да ладно, и так можно что-нибудь выкопать. Главное, чтобы никто не увидел меня. И хоть я постоянно оглядывался по дороге, перед входом остановился и осмотрелся опять. Прислушался. Страх становился сильнее оттого, что приходило понимание возможной встречи здесь с друзьями. И дружбе конец, и изгой, и крылья могут выдать. Да, нелепость получится. Но никого не было. Чувство как у вора. Хорошо, что никого нет, не поймают. Спрыгнув в яму, как всегда, проверил тайник, взял лопату и, отметив про себя, сколько нужно сегодня сделать, забылся в рытье глины и в мысленных планах будущих полетов.

Как много мелочей и вообще всяких вещей нужно супергерою. Ладно бы веревки, парашют на случай моего падения, пистолет для борьбы, так я еще после придумал нацепить на себя пятнадцать килограммов всякой лишней всячины. Весы показывали сто пятнадцать, и это при стабильности крыльев с весом человека не более восьмидесяти килограмм. Взлетать было страшно, даже на пробах в гора, движение затруднялось лишним весом и разнообразными деталями и вещами. Приходилось махать изо всех сил. Но вспомнив, что на высоте легче, с трудом, но все же взлетел над полем, набрав примерно метров пятьсот высоты. Опробовал свой увеличительный прибор. Из-за непривычки чуть не раскрыл парашют, кнопки на руке были рядом. Настроил я его быстро и когда увидел в поле далеко зайца, кинулся на него, словно ястреб. Первая охота закончилась неудачей. Заяц спрятался в норе, я потратил пять патронов, сломал левое крыло при быстром приземлении и отправился его ремонтировать. Починив за вечер крылья, отправился спать домой, предварительно аккуратно разложив все и закрыв убежище. Так сказать, с чистой совестью.

Скользкие эластичные пластины мягко шуршали под ветром и листьями. Не хотелось шевелить руками, как на волнах раскачиваешься. С деревьев листва слетала, срезаемая моим низким полетом. В этот теплый безмятежный день пришла в голову мысль сделать костюм более интересным и защищенным. Возможно, зря, но в тогдашнее время мне казалось это интересным. Срезать мягкие ветки и листья крыльями конечно замечательно, но избегать злых людей не получалось, как показывал опыт. Не то чтобы такие люди мешали мне жить, но все больше меня стал интересовать адреналин и экстрим, который удавалось получить только в драках и прочих опасностях. В итоге вспомнился образ Робин Гуда, спасающего бедных, захотелось искать несправедливость. Начиная с мелких и разнообразных случайных ситуаций в виде драк и мечтая о попадании на военные действия, чтобы сверху вступиться за кого-нибудь, прекратив тем самым войну. Все-таки я был ребенком. Мечты о войне странными не назовешь, ведь она уже шла и в Ираке, и в Иране, и в Грузии были боевые действия, а позже и в Украине. На Кавказе она вообще, казалось, не прекращалась. Это были лишь поверхностные причины совершенствования крыльев. Красота развивается в стиле. Не знаю, кто же так сказал, но звучание фразы в сознании интересное. Налетавшись на обычных, хотелось не просто усовершенствовать, ведь скорости и легкости им уже вряд ли прибавить можно было, нет, хотелось придать им красоту. Соответственно усовершенствовать и костюм. К новизне в крыльях меня еще толкнула и возможность пожить обычной жизнью. Хотелось побыть немного дома, побывать в университете, о котором вспоминал очень редко и думал про себя, наверное, отчислен. Учился на втором курсе. Как ни странно, закончил, хоть и не появлялся там практически. Ведь крыши стали моими любимыми местами. Засыпая в костюме, не снимая крыльев, не хотел оставаться на земле и расставаться с высотками. Слишком сильно стал зависеть от этой свободы. Иногда сознание подсказывало: скоро настанет холодная осень, а позже и морозная зима. Не будет этого теплого и спокойного лежания на высоте. Кроме полетов была еще жизнь в университете, недолгая, правда. Просто появления мои там были настолько редкие, что даже вспоминать нечего особо. Правда, совершенно другая реальность, другие мысли. Вот такие, к примеру:

«Кто создает эту жизнь? Все в ней так важно и иногда нелепо. Зачем, к примеру, все болезни в людях? Это тормозит их во всем. Их и тех, кто им помогает. Этот мир словно хочет задержать свое развитие болезнями, природными катаклизмами и катастрофами. Словно хочет показать определенную бесконечность, но все же становится больше, замыкаясь в круг, что по сути и есть его конец. Бесконечность жизни хочет показать саморазвитие. А круг, который чертит нам мир, показывает постоянство мира и жизни, хоть стой в нем, хоть двигайся. Может, просто это постоянство и есть предел вселенной?

Все больше в мире нездоровых людей. Изучив каждую косточку и почти каждую жилку в человеке, ученые стараются восстанавливать людей, но природа (или мир) показывает новую бесконечность в виде неопределенных психических болезней. И люди все больше погружаются в себя, пытаясь определить их, вылечиться. Не раздавать же болезни, заражая всех, тем самым лишь убивая. Множество детей больны в наше время, но если вспомнить историю, то и раньше было то же самое. Раньше в Спарте, правда, больных и немощных сразу убивали, а после чума забрала множество людей, а еще была эта слепая вера в колдовство, сейчас она стала бы психической болезнью. После станут верить во все преступления, совершать можно будет все, лишь бы просто хотя бы жить, а не существовать. Но это будет позже. Сейчас же столько умственно отсталых, имбецилов, аутистов, а мир же даже не задумывается об этом. По крайней мере не видит в этих болезнях ту же чуму, пытаясь лечить, не обращая внимания, что это последствия второй мировой войны, или наоборот помогая по мере своих возможностей. «Почему здесь виновата война?» – спросите вы. Да все очень просто: именно она остановила процесс развития, и вселенная, подумав, что люди испугались, дала новую порцию героина людям. Лишь бы многие уснули, забылись в суете жизни, хотели жить. Ведь во всей этой помощи немощным можно увидеть супергеройство в том, что помощь почти всегда не может найти ответ или же убиваться мыслями о трудной своей судьбе, случайно взявшись за помощь вместо создания нового в других областях наук, нежели в медицине.

– Да и зачем из нас, разрушенных, пытаться что-то сделать? Ведь вы тогда, получается, еще больше нас в чем-то закрываете, убираете наш мир, перестраивая его. – Эту мысль мне высказал один калека на кресле инвалида, которому я помогал во время учебной практики в университете. Не только крыльями жил и своим хозяйством. Во время взросления хочется всего взять от жизни.

– Мы не хотим нарушать вашу свободу, просто показываем, что в ней можно найти еще больше. Когда вы научитесь и потратите немного своего времени, вы сможете понять этот мир еще больше. Всегда же работает закон о том, что нужно что-то потерять, чтобы получить…

– Ну сможем мы и вас прочувствовать, помогающим нам, а не выйдет ли с этой помощью, что только вытащим вас из ямы грязи? Ведь вы строите новый для нас мир своими изобретениями, новыми больницами и заведениями, в которых нам будет легче жить, а даже не задумываетесь, что закрываете в своих придуманных мирах нас.

Эти мысли были в головах трудных и больных детей, взрослых. И это понимание приходило не только в медицинском университете, в котором я учился и был также закрыт, как и мои будущие больные. Пускай не в этих фразах и поступках разных мысли их выражались, но выражались по-своему. До сих пор образуются все новые болезни и непонятные случаи с больными. Но именно этими мыслями, написанными сверху, были продиктованы их поступки. И будут. Хотя на самом деле мало кто понимал, что только они хранят нас, спасая от безграничности хорошего и плохого. Они заставляют нас переступать закон, которой понять не в состоянии, нарушать нормы и правила, которые запомнить не все могут.

А в это время мир был болен не только болезнями. Он разрушался изнутри и снаружи, словно показывая людей в роли обычных микробов или животных, которых он стремился уничтожить. И еще показывал так, с насмешкой будто, якобы сами себя уничтожаете ленью и бездействием. А где брать эти действия, это желание – хотеть жить, а не существовать? Что делать, когда просто не знаешь, что делать, и никто не знает? Все рушилось, когда не находилось общего, способного объединить людей, поступки, привычки, нормы и правила, любовь…

Выйдешь на улицу из общежития и чувствуешь на себе взгляды сразу всех людей, словно на подиуме. Только по подиуму идешь – зрители тебе улыбаются с радостью, обсуждают тебя, твою внешность, одежду и так далее, а здесь же только осуждение и отчуждение во взглядах. Да и что от них ожидать, если все до такой степени обыденно? Если не могут люди радоваться девушке, которая даже в таком кошмаре пытается найти кусочек счастья? Пытается сохранить мечты и детскую сущность, по утрам бегая в наушниках по парку, по вечерам вот так прогуливаясь и веря всегда в неожиданное знакомство, в искру, что разожжет в ней жизнь. А тут же только взгляды, из-за которых стыдно, и теряется все сознание в обыденности. И не только эта девчонка так думала. Множество людей разрушались и разрушали себя, свою душу, как будто в лени или бездействии. Просто разрозненность систем семейного воспитания и школьного, неслаженность работы всех институтов: полиции, больниц, армии, – можно винить, в общем, все государство. Пока люди спят этими обвинениями своему бездействию и будут спать дальше, ища еще более высокие и трудные цели для своих обвинений, мир еще более разрушается в нас самих. Он может спастись, я даже понял как. Но это понимание пришло позже.

И пока я учился в университете, мир не хотел объединять интересами, чувствами людей, словно каждый был не на своем месте. Заходишь в университет – и все как обычно. Все куда-то спешат, ищут преподавателей, кафедры, кабинеты, бумаги какие-то. Рассказывают друг другу новое о себе и преподавателях, не успев обсудить это в социальных сетях.

– Ты презентацию подготовил?

– Неа, а ты?

Одногруппница стояла перед зеркалом, поправляясь, а я в это время разглядывал народ, мне по сути не интересный и надоевший уже своим появлением.

– Я тоже. Как оправдываться будем?

– Как всегда, Аленка разговорит преподавателя, спросит про ее любимую тему, пол пары просидим, а там забудется или времени не хватит.

– Ну да, Аленка может. Прошлую пару вообще всю проговорили, верней, преподаватель рассказывала что-то.

– Меня не было.

– Ты как всегда. Где был?

– Да домой ездил.

– Ясно.

– У нас, кстати, по «Клинике» преподаватель столько назадавал, не знаю, как все сделаем.

– Скинешь задания в «Контакте»?

– Ага, если не забуду, – сказала Оксанка, заходя в аудиторию.

Разговоры на переменах и сидение на парах не отвлекали от бессмысленности жизни. И думалось все о том же. Как же заставить себя и других развязывать и создавать отношения, находить свой жизненный путь, несмотря на некоторую бессмысленность и никчемность, не пропадать в вечном поиске? Во всем этом, конечно же, играет роль многообразие мира. Хватаешься за все, что интересно и доступно, и только позже приходит осознание потери: времени, денег или еще чего. От всего доступного толкаешься от одного к другому и не успеваешь привязываться ни к чему, не осознаешь все, что испробовал. Опять потери, в общем, в человеческих отношениях и разрушенные души. Где после, в душах в смысле, как после понял, нельзя найти ничего настоящего, только если отрицательные качества. А ведь поначалу все убиваются мечтами, ожиданиями или надеждой и верой, в конце концов, что найдут свое.

Пары закончились. Разговоры после них освежили голову новыми планами. Позвонил двоюродному брату, договорился о встрече, можно было на квартире отдохнуть. Хотя бы не общежитие с сидением за компьютером и приготовлением еды.

Плеер с наушниками Сергей нацепил еще в общежитии. Заходил отнести тетради. Это меня зовут Сергей, но выходя из комнаты, я уже думал о себе в другом лице. Мне было интересно, как на меня посмотрят. Вдруг спросят, а я не услышу, и тому подобные мысли. Так вот, Сергей вышел из общежития, здороваясь со всеми встречными парнями за руку и кивая девушкам, набирая темп, дошел до остановки. Вот и маршрутка, в которой он был совершенно отрешен от мира звуками в наушниках. Ну а после был обычный вечер, где все пили, кроме него, обсуждая свои дела и играли в различные игры. Тогда-то мне и рассказали интересную историю:

«Когда жизнь приедается? Наверное, когда не можешь в старом и всем, что у тебя есть, находить новое. Женька не смог. Любил одну девушку очень сильно, она его еще больше. Знали друг друга лучше, чем родителей, и со временем не смогли найти новое в своих отношениях и в том мире, где они находились. Быть может, эти мысли подтолкнули его к адреналину, к чему-то запретному. Обычным парнем был мой друг. Поэтому сначала по-обычному захотел со всего имеющегося у него арсенала вещей, машины и денег вернуть себе азарт к жизни с помощью адреналина. По началу гонял как сумасшедший, куча штрафов, пара аварий, одна почти смертельная, благо пристегнутый был. Так и не получил, видимо, жизненного заряда или заряда для жизни, какая разница. Пересмотрев боевиков, а только это могло навести на мысли, изложенные дальше, взялся за разбой. Да хотя и разбой-то был по-своему детский. Купил в магазине травматический пистолет и давай бродить с ним по городу, пугая и стреляя в людей, отбирая у них деньги. Что он видел в этом? Был ли у него страх? Насобирав таким образом кучу денег, не знаю за какое время, рассказал однажды, что страх был. С Женькой вообще долгая история. У него мама была больная, лежала постоянно в больнице, отца не было, была сестренка, но насчет нее он постоянно чувствовал себя виноватым. Ощущал, что не смог поднять ее, как объяснял. Не смог сделать ей легкую жизнь, чувствуя себя ответственным за нее. Хорошо, что та парня себе нашла неплохого – и Женьке легче, и ей. Так вот, о Женьке. Долго встревал в неправильные и ненужные связи и компании. В итоге двадцать пять лет так и не нашел себе отдушину. Ну а если все мысли в его голове собрать воедино, то в двух словах: винил себя за маму очень сильно, позже за тетю, которая стала его приемной матерью после некоторых событий с матерью по крови. Тетя умерла у него очень рано, так и не получив от него даже спасибо за жизненную помощь. В то время, когда она оформила опекунство над ним, Женьку хотели забрать в интернат. Трудно, в общем, было по жизни продвигаться парню. И все же со всеми этими невзгодами нашел со временем силы для любви к миру, нашел себе девушку и даже пытался остепениться и жить как все, обыденной жизнью. Но все же детство дает о себе знать. Может, все это и подтолкнуло его на противозаконные действия, внушающие адреналин и страх, без которого ему теперь не жилось. Не поймали Женьку. Да ведь он и не убивал никого. Грабил – да, стрелял, но опять же не калечил. Старался, конечно же, только в мужчин стрелять, а с совестью все равно не дружил, даже девушек грабил. Может, из-за мамы. Вообще у него интересно тогда получалось, почему я эту историю и вспомнил. Женька, наверное, все сразу продумал. Купил у себя в деревне травмат и собрался якобы до мамы в больницу. Доехал до города, поставил машину в тихом местечке без камер и пешком, а после на автобусе по темным районам города сшибал людей и заставлял вытряхивать карманы, сумки, забирая деньги и не трогая больше ничего. Сначала угрожал, если была возможность, и то только вопросами и разговорами: