Читать книгу Проклятый вид - Вадим Викторович Тулупов - Страница 7

Пришелец шел не спеша, не обращая внимания на визжащих, бегающих людей. Он подошел к обрыву смотровой площадки и с интересом посмотрел на панораму Москвы. Сколько лет его не было…

Впервые он прилетел сюда в далеком 1547 году. Тогда… в июне месяце, он стоял здесь с русским царем Иваном IV Грозным, наблюдая, как горит Москва – это был великий московский пожар. Царь Иван считал себя виновным в происходящем бедствии, а Загдир не стал его переубеждать. Какая разница, что думал этот человек, решил тогда «проводник». Дело было сделано, и вернуть ничего было нельзя. Народные бунты, начавшиеся сразу после огромного пожара 21 июня, требовали расправы над царской родней. По Москве поползли слухи, будто город спалили колдовством, а виной всему была ближайшая царская родня – Глинские. Однако, как только опасность миновала, царь приказал схватить главных зачинщиков и казнить.

Второй раз Зак сжег Москву в 1812 году. В то время была война, и жители её все списали на французов. Руководство, которому напрямую подчинялся «проводник», считало, что если нет возможности точно определить источник «связанного разума», значит, нужно бы совсем освободить это «опасное место» от людей. Пускай живут где-нибудь еще. Здесь же уже второй раз срабатывал датчик превышения фона «связи». Но в обоих случаях везло. Спалив каждый раз столицу лишь частично, и запросив у шефа повторное сканирование, он видел, что сигнал тревоги пропадал. То ли тогда помогли полумеры, то ли это были случайные флуктуации фона, неизвестно. Однако, отправляясь в очередной раз домой и, вдоволь наслушавшись там споров насчет правильности своих действий, Зак неизменно получал непродолжительный отпуск и благодарность лично от начальника «Инспекции» за хороший результат. Результат всегда был решающим и исчерпывающим ответом любым недоброжелателям. Цивилизация мира Уджа-Гаара была прагматична.

Сегодня все обстояло иначе. Великим научным сообществом темного мира был синтезирован новый, невиданный доселе прибор… Он представлял собой вершину технического воплощения, мощи и разума бесчисленного множества вселенных империи – «Крудак ди 8 Спаситель». В эпицентре его действия концентрация энергии достигала 8-ки по 10-бальной шкале контроля событий.

«Вот и посмотрим, че будет», – прошептал, умышленно кривя губами, Зак и, вежливо пропустив мимо себя какую-то визжащую толстую тетку, пошагал вниз по склону.

Он шел, не оглядываясь и не обращая внимания на суетившихся, кричащих людей. Зак не признавал страдание как сущность, в его мире не принято было обращать внимание на эмоциональную окраску событий. У «них» это было все равно, что подглядывать в замочную скважину – некрасиво. Согласно этикету, воспитанный и порядочный «инопланетянин» не должен показывать, что видит ваши эмоции и чувства – они считались запретной и очень личной, интимной частью жизни каждого достойного гражданина империи Уджа.

Здесь же, в этом никчемном мире, было принято выставлять все напоказ, дико орать, размахивать руками, заставлять друг друга улыбаться. Чувства землян не были неприкосновенной собственностью, а были разменной монетой для политиков, проходимцев и негодяев всех мастей.

Зак был в курсе многих вещей, какие происходят на земле, и знания эти ему не нравились. Отвратительные, дикие, ущербные создания, считающие себя если не центром мироздания, то уж его лучшей частью точно, вершиной эволюции. Свое благосостояние они отождествляют не с чем иным, как с вселенским «добром». Ни грамма иронии, тупые никчемные фанатики собственных представлений о мире.

Пришелец, погруженный в свои мысли, незаметно для себя миновал лесистую часть заказника и вывалился на залитую солнцем набережную. Яркий солнечный свет ударил в глаза.

– Здравствуйте, Николай Иванович, – донеслось откуда-то сбоку, – вы же должны были быть там… – сдавленно, почти шепотом продолжил какой-то незнакомый юнец, указывая пальцем туда, где еще недавно красовалась высотка МГУ.

– Прочь с дороги, тупой ублюдок, – спокойно резюмировал Зак, вырванный из своих размышлений. Он догадался, что мальчонка узнал в нем профессора, но вступать в разговор не хотелось. У него на родине считалось нормой называть все своими именами, и это не было оскорблением, а то, что дикие обитатели этой планеты погрязли в лицемерии, не его дело.

Мальчонка ошеломленно открыл рот и отступил в сторону, пропуская профессора. Инопланетянин же, отвесив небольшой поклон в благодарность, не заставил себя ждать и двинулся к воде. Москва-река была как всегда спокойна и чиста. «Чистая» в понимании инопланетянина значило «постоянно обновляемая». Не нетронутая, как считалось в этих ущербных местах, а именно вечно обновляемая и непрерывно рождающая сама себя стихия. Это всегда успокаивало и повергало в смиренный трепет чувства пришельца. Каждый раз, приходя в этот мир, Зак шел к реке, его манила темная бегущая вода. Тянула и манила к себе…

Не спеша, наслаждаясь каждым мгновением, томно закатив глаза, пришелец погрузился в мутную бегущую материю. Квадриллионы атомов воды кружили и перемешивались с другими в бесчисленные дециллионы, создавали вигинтиллионы стаек и журчали, обтекая тело «профессора». Он чувствовал все их, он мог контролировать их движение, но не делал этого.

В эти минуты он становился самой рекой, своенравной и великой сущностью, чувствовал своим обнаженным телом каждый изгиб берега, каждую ложбинку на дне, каждую плывущую щепку и травинку. Где-то в глубоких недрах земли зарождалась его жизнь, собирались и ждали своего часа мельчайшие крупинки воды. Они прорывались через толщу земли и устремлялись вдаль, туда, откуда и пришли – в бесконечность. Сознание пришельца разлилось нескончаемой чередой блужданий и пузырьков.

Река была словно огромный живой организм, сообщающийся со всем мирозданием каждой своей клеточкой. Зак доверил ей себя, как дитя доверяет себя своей матери. Слился с ней. Добежал с ней до самого устья, к морю, где восторг внезапного расширения пространства пронзил и наполнил каждую клеточку его тела ликованием. Моря и океаны хлынули в открытую душу и заполнили её своим спокойствием и величием. Потом он поднимался к облакам, где парил в вышине над землей, упиваясь легкостью и свободой. И потом долго, будто сложив крылья, безмятежно падал вниз туманом и дождем.

Зак недвижно стоял на дне реки, в самой середине её русла, лицом к потоку. Глаза его были закрыты, руки раскинуты, голова плетью упала назад. Казалось, он превратился в зацепившуюся за дно корягу. В этот момент что-то маленькое, холодное и скользкое коснулось его щеки. Милое, безобидное создание, трепеща хвостиком, чтобы удержаться на месте, хлопало рядом своими крохотными губками. Оно с интересом смотрело на пришельца широко открытыми, доверчивыми глазами. Зак вышел из оцепенения и почувствовал безграничную нежность. Жизнь в её неповторимых красках пробивалась наружу. Она была рядом, ждала его там, на берегу, была вчера и хотела быть завтра. Нужно было возвращаться на работу. Чуть дрогнув телом, «профессор» не спеша двинулся вверх. Ему не нужно было нащупывать дно, он знал каждый камешек и бугорок, он чувствовал весь мир, не касаясь его, и потому шел уверенно, ступая легко и мягко.

Когда голова «профессора» показалась из воды, на берегу встрепенулась сидевшая поджав под себя ноги девчушка. Лицо её было красным и заплаканным. Это была Мария Рукавишникова. Она бежала изо всех сил, стараясь успеть за пришельцем, падала, сбивая до крови коленки о сучья и корни деревьев, но прибежала сюда лишь когда тот уже был под водой. Знакомый парень из соседнего потока рассказал ей, что видел, как её преподаватель Николай Иванович, видимо, сойдя с ума от произошедшего, зашел в Москву-реку и «утопился». На фоне всего ужаса сегодняшнего утра это не казалось чем-то слишком уж странным. Маша не стала ничего объяснять, села на берег и заплакала. Так она просидела часа два с небольшим. Она ждала… Нет, это не была надежда, что все можно исправить. Просто больше она не знала, что делать. Этот ужасный тип, что вселился в тело профессора, был единственной ниточкой, и та буквально канула в воду, будто насмехаясь над обезумевшим сознанием девчонки.

Загдир тихо поднялся на берег, смотря куда-то внутрь себя и не обращая внимания ни на что вокруг. С его синего пиджака свисали водоросли и текла вода. Пройдя всего несколько шагов, он остановился у ног Маши, почти наткнувшись на неё, и поднял глаза. Он стоял, постепенно превращаясь в большую лужу, и молча разглядывал девушку. Она тоже смотрела на него, не решаясь пошевелиться. Слова застряли, запутавшись друг о друга внутри её трепещущего сердца. Заплаканный взгляд был беззащитен и распахнут. Глаза уже высохли от слез, но мука обреченности и вины отражалась на её милом личике.

Люди не умеют плакать вечно, не умеют страдать. Даже боль у них имеет свои границы. Она не может быть больше, чем человек может вынести. Загдир знал это еще со школы, случайно наткнувшись в библиотеке на отчеты исследователей расы землян. Но еще он знал, что эти дикари умеют помнить и могут пронести через всю свою жизнь обет верности и наказать обидчика. Такое странное переплетение качеств еще тогда вызывало у Зака смешанные чувства. Как будто недоделанная работа или неправильно собранный механизм. Конструктор, что собрали вслепую.

Её большие зеленые глаза. Где-то он уже видел их… Да, точно. «Да, эта девчонка, словно та рыбка в реке», – вдруг подумал Зак. Маленькое хрупкое живое существо. Она была прелестна в своей уязвимости и бессилии. Инопланетянин поднял ладонь и коснулся её губ. Маленькое милое существо не испытывало страха. Дикарка была целиком в его власти… На что она надеялась? Это было занятно.

– Привет, житель земли. Как дела? – нарушив тишину, спросил Зак, выговаривая слова сообразно с местными правилами общения.