Читать книгу Завещание мессера Марко (сборник) - Валентин Пронин - Страница 10

Обширный, богато украшенный зал приемов был пуст, только великаны-нукеры стояли по двое у высоких дверей с изображением извивающихся драконов. Нефритовые драконы, изогнув перепончатые хвосты, поддерживали потолок, отделанный перламутром и серебром в виде небесной сферы. Золоченые деревянные драконы разинули ужасные пасти под резными стропилами.

На восточной стене висело огромное шелковое полотнище, и на нем также извивался синий дракон – символ восточного ветра; на западной стене висело полотнище с белым тигром; на северной – с черной черепахой; на южной – с красной птицей.

Возвышение у северной стены венчалось восьмигранным золотым троном с овальной спинкой, сверкающей алмазами, и подлокотниками в виде двух разъяренных тигров. Над троном было укреплено белое знамя с фигурой свирепого всадника – монгольского бога войны Суульдэ и копье с буйволиными рогами и косматыми хвостами яков.

Раздался гулкий удар гонга. Вошел распорядитель приемов – тучный китаец в роскошной одежде. Он встал поодаль от дверей, низкими поклонами встречая придворных, явившихся к утреннему выходу государя.

Первым переступил порог широколицый мрачный монгол в потертом чапане и простых сапогах. За ним – худощавый китаец в скромной одежде ученого. Его сопровождали несколько стариков в белых халатах и колпаках звездочетов.

Китаец поклонился с приветливой улыбкой:

– Тысяча пожеланий здоровья и благоденствия доблестному Сугату-нойону, преданному полководцу и соратнику великого хана.

– Привет и уважение Го Шоу Гину, заведующему башней непрестанного согласия с небесами, – ответил монгол, глядя в сторону.

Сложив руки на животе и расставив косолапые ступни, Сугату-нойон размышлял: «Если бы священный правитель увидел двор Хубилая и людей, стоящих во главе управления государством, он бы огорчился. Когда монголы завоевывали Желтую империю, они предполагали вырезать всех китайцев – злокозненный и упорный народ, снести их душные города и превратить земли в привольные пастбища для наших славных багатурских коней, для тучных быков и бессчетных отар мелкого скота. Это не удалось совершить, потому что ханы сочли более полезным оставить жителей в городах и брать с них налоги и подати. Взимают эти подати мусульмане – наши старые враги, но теперь многие из них стали всесильными сановниками. Рядом с мусульманами стоят у трона белолицые выходцы из туманных стран Запада – они враги мусульман и гордятся, потому что их шеи не испытали крепких ударов монгольской плети, а Хубилай им доверяет. Среди семидесяти шести астрологов придворной «небесной башни» пятьдесят китайцев, остальные – уйгуры и персы. Да что вспоминать об астрологах, когда назначаются командующие китайскими десятитысячными отрядами, и им поручается охрана дворца. Это ли не предосудительно? Это ли не опасно? Хубилай собрал всех знатных монголов, одел их в китайские одежды, подарил им китайских певиц и держит постоянно перед глазами, потому что не доверяет. Да и сам великий хан окитаился, принял титул «тянь-цзы», и хотя он пьет по утрам кумыс и чай с бараньим салом, но предпочитает крепкое рисовое вино. Наследник престола носит халат с драконами и не желает говорить по-татарски. Горько смотреть на это, тяжкие настали времена… Ой-бой, какие времена!»

Вошли трое христиан – один молодой и двое пожилых, с сединой в окладистых бородах. Они раскланялись и продолжали между собой разговор.

– Когда мы приехали в Канбалук и я поставил тебя, совсем юного, перед великим ханом, сказав: «Это мой сын, государь, а твой слуга», – я не мог и подумать, что наша жизнь сложится здесь подобным образом, – говорил Никколо Поло, обращаясь к Марко.

– Что и толковать, – подхватил Маффео, – милости великого хана не оскудевают, награждения и льготы даются нам постоянно, а при дворе мы бываем чаще, чем иной темник или царевич.

Маффео откинул плащ багряной парчи и выпятил обтянутый шелком круглый живот.

– Да, сын мой, – усмехнулся Никколо, – твое возвышение на службе татарского владыки наполняет ветром радости наши паруса. Ты уже стал мужчиной, и я не боюсь, что избалую тебя непомерными похвалами.

– Клянусь Господом Богом и святыми угодниками, ты стал любимцем хана, джованетто! Вот и сегодня неспроста приказано явиться к утреннему выходу. Что и говорить, судьба еще не повернулась к нам задом!

Марко посмеивался, слушая самодовольные речи стариков. Его глаза уверенно блестели, крепкая грудь дышала ровно, – он был спокоен, как умудренный опытом царедворец.

Он вырос при дворе татарского хана, превратившись из застенчивого юноши в исполнительного чиновника и смелого воина. Он чувствовал себя избранником судьбы, подарившей ему огромный мир, неизвестный жителям европейских городов, и позволившей в расцвете молодости испытать все радости, возможные в завоеванных монголами империях Цинь и Сун.

В домах Поло накапливались богатые и редкие товары – от парчи, букарана и тончайших шелков до индийского жемчуга, бадахшанских рубинов и пряностей страны Мян. В конюшнях били копытами туркменские аргамаки, поджарые кипчакские иноходцы и арабские красавцы с ногами, как струны, и глазами газелей. Венецианцам прислуживали усердные рабы и рабыни с танцующей походкой и тонким голосом.

Но пресыщение не коснулось души Марко Поло. Сложные поручения хана, требовавшего от своих доверенных решительности и быстрого исполнения, многодневные походы через горы и пустыни, осады городов, стычки с разбойниками и дикими племенами Тибета, интриги и вражда между придворными – все это тоже было его жизнью. Дороги закалили его тело, а сложная обстановка монгольского двора развила и укрепила ум.

Марко свободно говорил по-татарски, по-персидски, по-уйгурски, по-арабски и овладел четырьмя письменностями. Своим докладом о разведке только что покоренных областей Манзи венецианец удивил не только Хубилая, но и его сановников и военачальников.

Многие из них входили сейчас в зал приемов. Вот бухарец Насыр-ар-Дин, бестрепетно встретивший и отразивший нападение двух тысяч боевых слонов царя Мян и сделавший подвластной Хубилаю страну полуголых людей, стреляющих отравленными стрелами и возводящих в джунглях золотые пагоды. Вот другой знаменитый полководец – насмешливый, горбоносый сириец Мар-Саргис, а за ним – суровый турок Зульфакар, которого Хубилай посылал вместе с Марко в страшную пустыню Такла-Макан добывать онданик – руду для выплавки первосортной стали. Там Марко откопал сокровища мертвого города Хара-Хото, слышал шепот злых духов, отвлекающих в сторону, и, преодолев море гибельно веющих барханов, нашел окаймленное райской зеленью заколдованное озеро – то чудесным образом исчезавшее, то вновь мерно плещущееся на прежнем месте.

Вот широкоплечий, дородный перс Ахмед в собольем плаще поверх полосатого халата и в шафрановой чалме с алмазным пером – человек, назначающий чиновников и собирающий налоги со всех областей империи, человек, которому необыкновенно доверяет великий хан. За ним следовали секретарь и писцы с бумагами и чернильницами.

Входили монгольские ханы и нойоны, одетые в китайские шелковые халаты – ленивые, разжиревшие, отвыкшие от войны, забывшие счастье бешеной скачки. Входили мусульмане с бородами, выкрашенными хенной, и со сверкающими перстнями на волосатых пальцах. Входили китайцы – военные и ученые-конфуцианцы, начальники фокусников и музыкантов.

Все низко склонились перед бледным и болезненным наследником престола, царевичем Чингисом. Он снисходительно кивал плоским лицом и обмахивался изящным веером из слоновой кости. Голубой халат, расшитый драконами, висел на его худых плечах. Царевич морщился, поглаживая висок слабой рукой с длинными, заостренными, покрытыми красным лаком ногтями.

Ему нравилась китайская изысканность, он ненавидел похотливых, напыщенных мусульманских вельмож и своих рыгающих кумысом сородичей. Сказаниям о степных багатурах царевич предпочитал замысловатые притчи китайских мудрецов.

Придворные, расступившись, вновь сомкнулись за узкой спиной наследника. По полу волочились их длинные шелковые одежды с золотой вышивкой – цветами, танцующими фениксами и драконами, переливались парчовые мантии, отороченные соболем и серебристой лисой; сверкали ожерелья из драгоценных камней и крупных жемчужин, вспыхивали алмазные застежки; на круглых шапочках покачивались резные нефритовые подвески и вздрагивали высокие султаны из перьев павлина и зимородка.

Среди этого великолепия и непомерной роскоши бросались в глаза скромные одежды астрономов и старый походный чапан Сугату-нойона.

Позади всех, заложив руки за пояс и сощурив холодные зеленоватые глаза, стоял огромный и сутулый начальник монгольской стражи, темник Кагатай.

Нукеры распахнули двери в южной стене зала и, стукнув древками копий, замерли.

Придворные, полководцы, ученые и астрологи опустились на колени и прижали лбы к полу.

Хубилай вошел, прихрамывая. Он сел на трон, побарабанил пальцами по головам золотых тигров и поманил распорядителя.

– Пусть поднимутся, – сказал он, усмехаясь, и сделал знак Айсе, стоявшему позади трона.

Айсе подошел к наследнику Чингису и почтительно предложил ему занять место рядом с великим ханом. Царевич, лизнув отцу руку, сел на верхнюю ступеньку тронного возвышения.

Хубилай похлопал его по спине и махнул рукой толстяку китайцу.

– Тянь-цзы изъявляет своим преданным слугам высочайшее благоволение. Остаться приказано: господину главному казначею, советнику Ахмеду; господину Циньго Гуну, советнику Айсе; блистательному водителю наших непобедимых воинов Сугату-нойону; отважному и преданному начальнику тумена «бесстрашных» Кагатаю; отважному и преданному начальнику китайского тумена Ван-Чжу; разведчику великого хана господину Марко и с ним господину Никколо и господину Маффео; заведующему непрестанным согласием с небесами, почтенному Го Шоу Гину и его помощникам.

Распорядитель, отдуваясь, умолк. Все придворные опять опустились на колени и, следуя старинному обычаю монголов, прокричали:

– Великий хан приказывает – мы покоряемся!

После чего распорядитель, покраснев от натуги и как бы придя в высшую степень восторга, пронзительно завопил:

– По воле вечного неба и по великой его милости к нашему государю да будет благословенно имя хана и да помрут и исчезнут все ослушники!

Придворные поднялись, почтительно сложили руки на животе и, пятясь мелкими шажками, покинули зал. Остались только те, кому было приказано.

– Подойдите ближе, – сказал Хубилай. Он кивнул писцам – уйгурам и китайцам, чтобы они усаживались за столики со своими каламами, кисточками и бумагой.

Все документы при дворе великого хана велись иероглифами – цзы, уйгурскими буквами и, главное, новыми письменами, придуманными мудрыми тибетскими ламами для удобства завоевателей.

Хубилай поглядел на собравшихся в кружок придворных-христиан, монголов, китайцев, мусульман, еще раз усмехнулся и, усевшись поудобнее, приготовился слушать доклады и разбирать дела.

Вперед выступил советник Ахмед, он взял у секретаря свиток холеными руками и слегка откашлялся, собираясь читать донесение.

– Погоди, Ахмед, – неожиданно произнес хан, нахмурившись. – Погоди и дай начать астрологам. Говори, Айсе.

Последнее время казначей и ближайший советник чем-то раздражал великого хана. Может быть, излишняя самоуверенность перса, слухи о накопленных им богатствах, которые будто бы соперничали с ханской казной, и бесконечные жалобы о превышении полномочий стали доходить до сознания Хубилая, хотя раньше он пропускал все это мимо ушей.

«Вот и Айсе недолюбливает Ахмеда, и умные купцы Поло… Правда, они латиняне, издавна враждующие с мусульманскими людьми. Вот угрюмо косится на алмазы и жемчуга казначея верный старик Сугату, а мой сын, царевич Чингис, прямо ненавидит его. И китайцы… Больше других злы на Ахмеда китайцы, а ведь они тоже мои подданные и притом самые многочисленные…» Нелегко разобраться в собственных мыслях и решить: стал ли советник менее преданным, менее почтительным и менее полезным. Хубилай думал, поглаживая редкую седеющую бородку, потом взглянул на желтоватое лицо сына и раздраженно подтвердил:

– Да-да, Ахмед подождет. Говори, Айсе.

В черных глазах перса мелькнуло недовольство, однако он торопливо отступил и вернул бумаги секретарю.

Айсе, доброжелательно улыбаясь, обратился к заведующему обсерваторией Го Шоу Гину:

– Почтеннейший Го, покажи государю новый календарь «ши-хунь-шу».

Китаец протянул хану толстую книгу в роскошном бархатном переплете, украшенном золотыми фениксами – птицами счастья.

– О, величайший, – сказал он, опускаясь на колени, – благоволи принять плоды трудов твоих скромных звездочетов. В этой книге «непрестанного согласия с небесами» обозначены дни по двадцати восьми созвездиям и двенадцати счастливым предзнаменованиям, даны дни и часы новолуния и полнолуния Ханбалыка и Шаньду, для Монголии и всех подвластных стран. Кроме того, в «ши-хунь-шу» обозначены различные предуказания о благоприятных и неблагоприятных днях свершения самых разных дел и многое другое, полезное в жизни, дающее уверенность, услаждающее ум и возвышающее душу.

Хубилай мерно кивал головой и улыбался: разговоры о «небесных делах» всегда казались ему умиротворяющими и приятными. Он принял книгу из рук Го Шоу Гина и спросил:

– А сколько подобных календарей изготовлено для людей разных сословий?

– Немного больше тридцати тысяч, взятых по десять и еще раз по десять раз. Они всевозможных цен и доступны многим.

– Ты порадовал меня, Го. Приказываю наградить астрологов и гадателей, трудившихся над составлением этой благочестивой книги. Го Шоу Гин будет находиться при мне во время летней кочевки, потому что душа моя испытывает удовольствие при виде такого достойного и ученого человека.

Хубилай сжал кулаки, выставив большие пальцы, и громко засопел. Зная, что таким способом великий хан выказывает свое особое расположение, приближенные почтительно опустили головы.

Хлопнув ладонями по коленям, Хубилай весело продолжал:

– Ну а что говорят твои предсказатели, мудрый Го? И когда ты условишься с Айсе и доложишь мне, что пора вызвать баларгучи и приказать свертывать войлоки, грузить юрты и седлать коней?

Хубилай сам рассмеялся своему остроумию, и все присутствующие переглянулись и рассмеялись. Толстый распорядитель приемов налился кровью и зажал себе рот ладонью, будто бы с трудом удерживаясь от хохота.

Великий хан говорит о сборах, как одетый в продымленную овчину пастух. На самом деле ханское кочевье из столицы в летний дворец Шаньду представляет собой невиданно роскошное и многолюдное шествие. Разве не двинутся длинные вереницы равнодушных мохнатогорбых верблюдов, несущих все необходимое, чтобы ежедневно кормить изысканными яствами и поить дорогими винами привередливую толпу придворных? Разве не побегут тысячи проворных слуг и разнаряженных ловчих с борзыми собаками и ручными гепардами в поводу, не поскачут блистающие доспехами всадники с реющими на ветру бунчуками? И сам великий хан как будто поедет в войлочной кибитке под пронзительный визг тележной оси, а не в бамбуковом домике, обитом изнутри тигровыми шкурами и водруженном на спину белого слона… Что и говорить, владыка монголов, китайцев и сотни других народов, платящих ему неисчислимую дань, умеет тонко шутить!

Го Шоу Гин низко поклонился и ответил тихим голосом:

– О, величайший и ослепительный, разреши ничтожным астрологам подождать благоприятного сочетания созвездий и после согласования с почтенным советником Айсе доложить наилучший день для начала твоего царственного пути. Вот прибывший из далекого монастыря предсказатель и астроном Гао, он поможет нам в поисках счастливой истины.

Худой монах с обветренным спокойным лицом вышел вперед и наклонил бритую голову.

– Давайте, ищите побыстрей, а то вон уже и степь покраснела от маков, и кобылицы носят переполненное вымя, и овцы беспокоятся, и ветерок подсушил дороги, – сказал Хубилай и, махнув рукой, добавил с хитрой усмешкой: – Наверно, звезды на днях расставятся так, как нужно моим мудрым гадальщикам, чтобы объявить начало кочевки. Так, ну ладно. Эй, Ванху!

Красивый молодой темник Ван Чжу стремительно приблизился и остановился перед ханом. Хубилай одобрительно поглядел на него.

– Проверь как следует твоих китайских солдат, Ванху. Назначаю тебя начальником охраны дворца во время моего отсутствия. Ты исполнительный и лихой воин, я доволен тобой.

Лицо китайца вспыхнуло радостью, он упал ниц у ступеней трона, легко поднялся и попятился к выходу.

Поглядев ему вслед, Хубилай медленно проговорил:

– Что ж, надо бросить кость и китайцам. Пусть Ванху дни и ночи не сводит глаз с пустого дворца. Это большая честь, и пусть вместе с ним гордятся все мои мудрецы, историки, повара и певицы. Ты недоволен моим решением, Сугату? Что ты надулся, старый барсук?

Сугату-нойон молча развел руками. Хубилай по-свойски подмигнул ему:

– Пришел ко мне на прием в старом чапане, порядка не знаешь?

– Я прямо со смотра войск восточных провинций. Скакали к тебе всю ночь… – пробормотал Сугату-нойон, злобно покосившись на расшитые изумрудами сафьяновые сапоги Ахмеда.

– Ну и что показал смотр?

– Твоя конница быстра, неутомима и готова к войне.

– Не теряя времени, ты поддержишь доблестный пыл моего сына Чингиса и его именем приведешь к покорности богатую страну Гаоли.

Когда царевич Чингис и старый полководец покинули зал приемов, Хубилай поманил грузного, крупно сложенного человека, почтительно оглаживающего свои пышные и длинные, как ковыль, усы. Хан жестко сказал ему:

– Мой рыхлый, запутавшийся в китайских шелках двор не позже чем через семь дней откочует со мной к летнему дворцу. Я оставляю тебя здесь исполнять мою волю, Кагатай. Следи за китайцами и, если понадобится… – Хубилай поднял короткий палец. – Если понадобится, залей кровью этот город или сто других городов вокруг. Закрой сердце для жалости и будь подобен свирепому монгольскому волкодаву.

Плосколицый Кагатай удовлетворенно подумал о том, что за начальником китайских солдат давно ведется тайное наблюдение. Тридцатилетний Ван Чжу позволял себе иронически усмехаться, встречая в дворцовом переходе неуклюжего Кагатая, напялившего на свое медвежье туловище серебристую хорезмскую парчу. Великий хан благоволит этому красивому китайцу. Но Кагатай знал, что рано или поздно ему придется испытать огорчение. Кагатай видел, как веселой и угодливой лестью Ван Чжу прикрывает источившую его ненависть… И Кагатай понимал, что ненависть эта не бесплодна.

– Внимание и повиновение, – ответил Кагатай хану и наклонил сутулые плечи.