Читать книгу Завещание мессера Марко (сборник) - Валентин Пронин - Страница 9

На рассвете звезда Цэнь клонилась к закату.

У зубчатых стен Ханбалыка рассеивалась белесая мгла. Караулы на башнях погасили сторожевые огни.

Широкие, прямые проспекты, проложенные от одних ворот до других, чтобы в случае нужды отряды конницы могли стремительно проскакать через весь город, ночью были пустынны. Только в середине просторной площади, около водяных часов, бодрствовала вооруженная стража.

За квадратом неподвижных каналов, среди мраморных и деревянных покоев, построенных на месте прежнего императорского дворца, дрожала предутренняя тишина – тишина покорности и ожидания.

В парке журчали фонтаны, окруженные осторожно высаженными камфарными деревьями, цветами шаоцяо и кустами роз. В озере, под склоненными до самой воды ветвями ив, плескались лебеди и утки редких пород. На дорожки выходили робкие газели, фазаны волочили длинные хвосты.

У каждой двери стояли рослые ойроты в золоченых китайских латах и шлемах с павлиньими перьями. Они дремали, опершись на копья с пучками выкрашенных конских волос.

Мимо дремлющих стражей неслышно крался круглолицый мальчик лет двенадцати в шелковом зеленом халатике. В высоком зале, разрисованном узорами и цветами, мальчик присел на край овального бассейна и стал играть с золотыми рыбками, смело хватавшими его за кончики пальцев.

Обрюзгший, широкобедрый старик-евнух подошел сзади и зашипел:

– Ты что, рехнулся, Лун-юй? Давно не пробовал бамбуковой палки? Дворец ждет пробуждения величайшего…

Мальчик вскочил на ноги и мгновенно исчез, скрипнув резной ореховой дверцей.

За окнами воздух из сиреневого становился розовым. Скворец пробежал по мраморному подоконнику, заглянул веселым глазом и громко свистнул. Старик замахал на него руками:

– Тише ты! Рано, рано еще…

Во внутренних покоях дворца легкий ветерок раскачивал шелковые кисти, свисавшие с потолка, и занавеси малинового и бирюзового атласа, расшитые золотыми фениксами. В каждой кисти была скрыта драгоценная амбра, источавшая приятный, волнующий аромат. На низких столиках стояли фарфоровые вазы с ветвями цветущих вишен.

Уронив головы на шелковые подушки, растеряв золотые шпильки и туфельки, здесь спали усталые танцовщицы и певицы. Около них в беспорядке валялись флейты, лютни, хуцинь и кунхоу.

Лун-юй наклонялся над девушками, дергал их за волосы и щекотал им пятки. Девушки взвизгивали и просыпались. Мальчик беззвучно смеялся и продолжал свой путь. Он привык проказничать, зная, что не будет наказан. Недаром его звали Лун-юй (Красавчик), – девушки любили гладить его румяные щеки, обнимать и шептать на ухо нежные слова.

В следующей комнате спали служанки, подававшие ночью вина, фрукты и яства. Лун-юй осторожно перешагнул через кувшины, через рассыпанные на полу золотые яблоки, индийские орехи, плоды манго и личи. Приоткрыв створку высокой, узорчатой двери, он заглянул в опочивальню.

В духоте, насыщенной пряными запахами, на пушистых коврах раскинулись бледные от ночного пьянства полуодетые красавицы. Мальчик без тени улыбки и озорства смотрел на их прекрасные лица.

Это были шестнадцатилетние монголки из племени хунграт. О таких в степи говорят: станом подобная тростнику, лицом – цветущему лугу, а глазами – глазам рассерженной рыси. Из племени хунграт, прославленного длиннокосыми певуньями и наездницами, ханы выбирают себе наложниц.

Лун-юй на цыпочках подошел к роскошной занавеси, сотканной из разноцветных шелковых нитей, опустился на колени и терпеливо склонил голову.

Неожиданно из-за занавеси высунулась смуглая рука и схватила мальчика за тугую косичку. Лун-юй вздрогнул и распростерся на полу.

– Благословенно пробуждение тянь-цзы… – пролепетал он испуганным голоском. Великого хана можно так называть, потому что он объявил себя императором Поднебесной и родоначальником новой династии Юань.

Коренастый пожилой монгол в длинной льняной рубахе и шапочке с большим изумрудом вышел на середину опочивальни. У него было румяное лицо, веселые глаза и седеющая бородка.

Девушки проснулись, подхватили полы своих одежд и, поклонившись до земли, исчезли.

– О, величайший, – сказал Лун-юй, – начальник астрологов, мудрый Айсе, нижайше просит подняться на башню «Восхваление добродетели» и приказать солнцу взойти.

Через малое время четверо сильных рабов внесли кресло, в котором сидел великий хан, на высокую башню, украшенную голубыми изразцами. На верхней площадке, впереди группы уйгуров и китайцев, стоял худой человек с серыми глазами и рыжеватой, подстриженной бородкой.

Глава ханских звездочетов, личный врач великого лана и член Верховного совета, итальянец Изолио Паули из города Пизы всегда сохранял спокойствие и сосредоточенность ученого, пренебрегающего мирскими благами. Его честность Хубилай уважал и ценил. Но еще больше он ценил знания и опыт врача Изолио, или Айсе, как его называли здесь.

Подойдя к Хубилаю, звездочет торжественно произнес:

– Величайший, твои астрономы всю ночь наблюдали звезды, чтобы вычислить благоприятное время для начала весеннего кочевья. Скоро день этот будет найден, и мы почтительнейше и тайно сообщим о нем тебе.

Хубилай кивнул, и Айсе продолжал:

– А теперь, ослепительный, обрати свое лицо к востоку и прикажи солнцу взойти.

– О, ослепительный! О, величайший! Прикажи солнцу взойти! Сжалься над нами и над всей землей, сын неба! – завыли астрологи, падая на колени и протягивая к хану руки.

Это был странный, хотя и неутомительный обряд, перешедший к монгольским ханам от сложного дворцового церемониала китайских императоров.

Хубилай подождал, пока на лимонно-золотом фоне нежной зари покажется оранжевый край солнца, и весело закричал:

– Волею вечного неба приказываю тебе, дневное светило, взойти и совершить свой путь над землей! И дать свет и тепло нашим подданным и всем живым тварям!

Сделав радостные лица, звездочеты вскочили на ноги. Айсе взмахнул платком. Внизу раздался хриплый рев боевых кожаных труб и грохот гигантских барабанов-наккаров. В зверинце раскатилось грозное рыканье тигра, с ним слились тоскливые вопли обезьян. Куда-то с бешеным топотом поскакали всадники. Распахнулись двери и окна дворцов. Сотни слуг побежали по лестницам и дорожкам, и дворец наполнился гулом множества голосов и прочих дневных звуков.

И, словно подчинившись приказанию великого хана, в небо раскаленным бубном выкатилось солнце.

Входя в прохладный мраморный зал, прихрамывая и опираясь на плечо Айсе, Хубилай спросил:

– Как твои успехи с получением золота? Хватило ли тебе туции, свинца и тибетского порошка? Соединились ли они хоть в одну золотую крупинку?

– Пока опыты не достигли желаемого, хотя я применил все, что советуют мудрейшие алхимики: мусульманин Джафар-эль-Суфи и германский принц Альберт. Придется продолжить поиски, – с достоинством ответил Айсе.

Поджав ноги в мягких сапогах, Хубилай сел на узорчатый диван у стола, накрытого белой шелковой скатертью.

Красивые мальчики с повязками, закрывающими рот и нос, чтобы не дышать на пищу великого хана, грациозно поставили на стол чаши со свежим кумысом и чаем по-монгольски, приготовленным с солью, молоком и бараньим жиром.

Величественный старик – начальник утреннего расстилания ханской скатерти – торжественно поднес блюда с жареной уткой и запеченной в сладком тесте ногой антилопы. Виночерпий неслышно подошел, держа в руках кувшинчики с крепким виноградным и еще более крепким рисовым вином.

Айсе покачал головой и спросил:

– Как здоровье тела и состояние души великого хана? Я вижу, что глаза его веселы и светлы, но ноги…

– Да, Айсе, ноги у меня пухнут, хотя мне и натирают их твоими мазями.

– Великий хан уже не молод. Нельзя есть столько мяса, нельзя пить вино, от этого пухнут ханские ноги.

Хубилай вздохнул, облизал жирные пальцы и подмигнул врачу:

– Ты говоришь правду, Айсе. Я люблю правду, но, пожалуй, больше люблю вино.

Он взял золотую чашу, усыпанную по краю рубинами, и протянул виночерпию.