Читать книгу Слово. Словарь. Словесность: к 250-летию со дня рождения Ивана Андреевича Крылова. Сборник научных статей - Валентина Данииловна Черняк - Страница 3

Басни Крылова условно можно разделить на «известные», или относительно известные, точно или приблизительно узнаваемые, и «необщеизвестные», полузабытые или забытые. Однако сплошной анализ басенного наследия Крылова показал, что практически почти все наследие баснописца так или иначе вошло в цитирование.

Выделяются случаи, когда основой интертекстового шага является смысловая доминанта, нравоучительная основа басни обыгрывается и применяется расширительно; во-вторых, когда смысловая доминанта пересекается с новым контекстом условно, занимает фоновое положение или размывается, при этом на первый план выходят текстовые актуализаторы басенной морали. Возникает вопрос о содержательной доминанте или доминантах текста-источника. Соответственно к первой группе можно отнести, например, выражение а где пастух дурак, там и собаки дуры («Волк и Волчонок»), слова Волка, который начал Волчонка «приучать отцовским промыслом питаться»: [Загол.] Кто остановит собак убийц? [В тексте] Не проходити месяца, чтобы из какого-нибудь российского города не пришла трагическая новость о нападении собаки на человека (К. Ильин). (Угличская газета. 2008. 8 апреля).

[В реакции посетителей сайта] А где пастух дурак, там и собаки дуры! (И. А. Крылов) (http://uglich.ru <2008>). Вместе с тем слова из басни «Щука» и Щуку бросили в реку, исходно употребляющиеся в иронической характеристике наказания, обернувшегося благом, встречаем в заметке о разведении рыб, что не имеет отношения к басенной морали: В Киеве сенсационно бросят щуку в реку. Второго декабря, впервые за 28 лет, в Киеве пройдет «зарыбление» аборигенными видами рыб (Новости по-киевски. 2009. 27 ноября).

Основу корпуса цитат, восходящих к басням Крылова, составляют выражения, соотносимые, прежде всего, с традиционным фразеологическим материалом в широком понимании. Даже редкие выражения, являются потенциальными фразеологизмами или паремиями и могут употребляться совершенно естественно, производя впечатление чего-то «своего», знакомого. Примеры афористических высказываний такого рода весьма многочисленны, например:

Регулярно встречаются функциональные варианты басенных отрывков: это и прямая цитата с отсылкой к Крылову, и закавыченные слова, и цитата скрытая, и фрагмент полного высказывания, выполняющий функцию аллюзии или реминисценции. Нередко басенный фрагмент вводится с изменениями, нарушением точности цитирования, что является одним из законов текстовой адаптации «чужого слова». Так, слова уж брать, так брать, а то и когти что марать («Вороненок») были в измененном виде употреблены А. С. Пушкиным в значении «если уж предпринимать что-л., так что-то важное, существенное»: Если я друзей моих не слишком отучил от ходатайства, вероятно, они вспомнят обо мне <…> Если брать, так брать – не то, что и совести марать – ради бога, не просить у царя позволения жить в Опочке или в Риге; черт ли в них? а просить или о въезде в столицы, или о чужих краях (А. С. Пушкин – П. А. Плетневу, 4—6 декабря 1825 г.).

Подобное свободное цитирование свидетельствует о глубине вхождения авторского слова в живую речь.

Иногда встречается лишь намек на текст Крылова, заместитель собственно цитаты. Например, басня «Оракул» заканчивается моралью: «Судей таких видали, которые весьма умны бывали, пока у них был умный секретарь». У Пушкина встречаем отсылку к басне в стихотворении «Послание к цензору», причем интертекстовый шаг поддерживается и композиционным сходством (финал стихотворения):

Свободное обыгрывание Крылова Пушкиным не редкость. Так, слова из басни «Лисица и Осел» и я его лягнул: пускай ослиные копыта знает («о смелости перед некогда сильным противником») дают сегментацию цитаты:

Фрагмент развернутой цитаты стремится к автономности. Например, слова а смотришь, помаленьку то домик выстроит, то купит деревеньку («Лисица и Сурок») употребляются в иронической оценке нечистых на руку предпринимателей, политиков, в осуждении корысти, прикрываемой патриотизмом и т. п. Типичным будет и разделение паремии на два сегмента: Имя «патриот» – как награда от потомков предкам. Если же человек сам себя одевает в имя «патриот» – это все равно, что он присваивает чужие награды <…> Не похоже ли это на некоторых отечественных «патриотов», не стесняющихся одевать майки с гербом РФ, но при этом «выстраивающих домики», то бишь виллы, на чужих морских берегах и «скупающих деревеньки», то бишь земли, по всей России! (А. Степанищев. Патриотизм – последнее прибежище негодяев?) (Интернет-газета ZONA KZ. 2009. 23 дек. http://rusedin.ru/author/ stepanishev/ index.html).

Содержание и цитатный потенциал ряда басен универсален, т.е. полидискурсивен, и может быть применен к открытому ряду контекстов, свободно расширяет интертекстовое пространство. Возникает сочетание различных дискурсов, что определяет особенности рассмотрения басенного текста как ресурса интертекста. Так, художественные достоинства и патриотическая основа басни «Волк на псарне» определили чрезвычайную популярность этого произведения. Это едва ли не единственная басня Крылова, которая в учебных пособиях последовательно комментировалась прежде всего в контексте Отечественной войны 1812 года. Однако необходимость комментирования басен Крылова, часто создававшихся как реакция на конкретные события, возникает уже в XIX в. Исходный дискурс-контекст, необходимый для адекватного восприятия содержания произведения в соответствии с авторским замыслом, уходит в содержательную периферию. Так произошло, например, с известной басней «Демьянова уха», при этом ее место в круге словесной культуры только упрочилось. Басня «Волк на псарне» занимает несколько иное положение. Собственно событийная ее основа сводится к следующему: агрессор превращается в жертву в результате просчета; смертельная опасность нависает над агрессором; следует категорический отказ от примирения, предлагаемого агрессором для своего спасения. Однако этим содержание басни не исчерпывается, нарративные сопроводители в развитии полидискурсивности начинают преобладать в цитировании: периферийные для смысловой доминанты басни интертекстовые единицы по употреблению могут превосходить опорные сегменты текста.

Участки, реализующие полидискурсивность интертекстовых единиц (здесь – цитат), сводятся к следующему:

1. Историческая основа (контекст) басни как актуализация исходного дискурса. Первые цитации басни, в дальнейшем многократно воспроизводимые, связаны с отражением событий Отечественной войны 1812 г. Например:

Однажды, после сражений под Красным, объехав с трофеями всю армию, полководец сел на открытом воздухе, посреди приближенных к нему генералов и многих офицеров, вынул из кармана рукописную басню И. А. Крылова и прочел ее вслух. При словах: «Ты сер, а я, приятель, сед», произнесенных им с особенною выразительностью, он снял фуражку и указал на свои седины (И. И. Быстров. Отрывки из записок моих об Иване Андреевиче Крылове <1846>).

Этот случай получает дальнейшую литературную обработку, басня пересказывается, сопровождаясь точными или свободными цитатами.

2. Бытовые происшествия, частная жизнь, текущие события, разного рода курьезы.

Минувшей ночью французский военный корабль был атакован сомалийскими пиратами, которые были взяты в плен. Так им и надо. Волк, думая залезть в овчарню, попал на псарню (http://diana-bosch.livejournal.com <2009>).

Басенный текст обычно проявляет ассоциативную подвижность. Цитата может возникать как реакция на тему, слово и т. п. В результате образуются ассоциативные структуры, обладающие интертекстовой самодостаточностью. Типичным будет положение, когда цитатный фрагмент не соотносится с басенной содержательной доминантой и опирается на нарративные сопроводители. Нередко слово-сегмент в буквальном значении выступает как текстовый стимул. Например:

Название блюда (уха) последовательно дает реакцию демьянова уха, исходное значение — «назойливое угощение или услужливость», являющееся основой басни «Демьянова уха», выступает лишь как интертекстовый фон В январе мы начали уже помышлять об обеде, который хотели дать у себя в день рождения Ивана Андреевича <…> Разумеется, была стерляжья уха под именем демьяновой ухи и все, что можно было придумать тонкого, роскошного и вместе соответствующего гастрономическим вкусам Крылова

(Е. А. Карлгоф. Жизнь прожить – не поле перейти <1881>).

Иногда интертекстовая единица вводится как реакция на двойной стимул. Так, начало басни «Петух и Жемчужное Зерно» (навозну кучу разрывая, Петух нашел Жемчужное Зерно) разделяется, образуя ассоциативную структуру, осложненную текстовой парадигмой стимула (жемчужное зерно> жемчуг> золотой зуб). Оба стимула (жемчужное зерно и навозна куча) соотносятся и с универбацией (жемчужное зерно> жемчуг, навозна куча> навоз), актуализирующей бытовую конкретику:

Новая перспектива: свобода в жемчуге: У доктора Смирнова на виду золотой зуб. «Спрячьте его, а то реквизируют».

– «Я нарочно показываю, хочу поменять на навоз. Вот, братец мой, навозу-то! Всё навоз и навоз!» — «Наверно, есть, петух, помните! нашел жемчужное зерно!» Доктор не понял меня и не мог понять (М. М. Пришвин. Дневники. 1920).

В числе векторов интертекстовой деривации следует отметить контаминацию, т.е. объединение или смежное положение фрагментов из разных источников. Распространенной будет, например, макротекстовая контаминация, в примере ниже – это объединение измененной скрытой цитаты из «Русалки» Пушкина (Невольно к этим грустным берегам Меня влечет неведомая сила) со словами из басни Крылова «Крестьянин и Работник»):

В писании сказано: Он ахнуть не успел, как на него медведь насел. Так и я: Ахнуть не успел, как уже невидимая сила опять влечет меня в таинственную даль. Сегодня еду в Петербург, оттуда в Берлин и так далее (А. П. Чехов – М. В. Киселевой, 11 марта 1891 г.).

Интертекстовая энергия басен Крылова, входящих в круг русской словесной культуры, направлена от исходной морали как основы произведения к вовлечению в явное или скрытое цитирование фрагментов, соотносимых с нарративными сопроводителями, косвенной событийностью, развитием разнообразных структурно-семантических парадигм и основана на определенной организации используемых единиц.

Итак, интертекстовая энергия басен Крылова направлена от исходной морали как основы произведения к вовлечению в явное или скрытое цитирование фрагментов, соотносимых с нарративными сопроводителями, косвенной событийностью, развитием разнообразных структурно-семантических парадигм, контаминированием, ассоциативной подвижностью и основана на определенной организации используемых единиц – векторами интертекстовой деривации. Показательно, что прошедшие два века показали последовательную преемственность и значительное типологическое сходство в череде бесконечных употреблений басенного слова Ивана Андреевича Крылова.